НЕПРОШЕДШЕЕ

Об авторе | Геннадий Евграфов — член Комитета московских литераторов. Публиковался в Советском Союзе, России, Франции, Германии и Австрии. Автор эссе о поэтах и писателях Серебряного века — Аделаиде Герцык, Надежде Тэффи, Александре Блоке, Иване Бунине, Василии Розанове и др. Лауреат премии журнала «Огонек» за 1989 год. В 1986–1989 годах — один из организаторов и редакторов редакционно-издательской экспериментальной группы «Весть», возглавляемой Вениамином Кавериным. Составитель, редактор, автор предисловий и комментариев к книгам Зинаиды Гиппиус, Василия Розанова, Андрея Белого, Евгения Шварца, Григория Бакланова, Давида Самойлова, Юрия Левитанского, Венедикта Ерофеева, к собранию сочинений Сергея Есенина и др., выходившим в издательствах «Аграф», «Вагриус», «Время», «Прозаик», «Текст», «Терра» и др. Предыдущая публикация в «Знамени» — «Философский ковчег: К 100-летию высылки из страны инакомыслящих интеллигентов» (№ 12, 2022).

Геннадий Евграфов

«Лишь один товарищ Сталин никогда не спит
в Кремле»

Драматическая история в VI действиях с прологом, эпилогом, интермедиями и антрактами

                            Екатерина — Павлу: Помни, что перо писателя приносит большее зло

                            правительству, нежели топор бунтовщика. С топором мы всегда

                            справимся.

                                                                     Из запрещенных интермедий Н. Эрдмана к спектаклю

                                                                      «Пугачев» в Театре на Таганке

Главные действующие лица:

Николай Эрдман — советский Эзоп, драматург и баснописец. Назван по имени греческого баснописца, жившего в VI веке до н.э. Согласно историку Геродоту, Эзоп служил рабом у богатого хозяина Иадмона с острова Самос во времена правления египетского царя Амасиса (570–526 гг. до н.э.). Эзоп считается основоположником жанра басни; по его имени названа иносказательная манера выражения мыслей — эзопов язык. По истечении некоторого времени Иадмон даровал ему свободу.

Иосиф Сталин — революционер, участник вооруженных нападений на инкассаторов с целью захвата денег из царской казны (эксов), нарком по делам национальностей в первом советском правительстве. Во время происходящих событий — Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), хозяин одной шестой суши.

Константин Станиславский — режиссер, актер и педагог, реформатор театра, один из основателей МХТ, народный артист Республики (1923), народный артист СССР (1936).

Всеволод Мейерхольд —режиссер, актер и педагог, реформатор театра, народный артист Республики (1923), создатель театра своего имени — ГосТиМа. Арестован 20 июня 1939 года по обвинению в контрреволюционной деятельности. Расстрелян 2 февраля 1940 года по приговору Военной коллегии Верховного суда.

Василий Качалов — один из ведущих актеров МХАТа, народный артист Республики (1928) и СССР (1936), лауреат Сталинской премии первой степени (1941). Читал с эстрады прозу Толстого, Гоголя, Чехова, стихи Пушкина, Маяковского, Есенина и др.

Ангелина Степанова — актриса театра и кино, заслуженная артистка РСФСР (1936), народная артистка РСФСР (1947) и СССР (1960), лауреат Сталинской премии первой степени (1952) и Государственной премии (1977), Герой Социалистического Труда (1975). Возлюбленная Н. Эрдмана. В первом браке была замужем за режиссером МХАТа Н.М. Горчаковым, во втором — за генеральным секретарем и председателем правления СП СССР А.А. Фадеевым.

Юрий Любимов — актер, режиссер и педагог, главный режиссер Театра на Таганке (1964–2011), реформатор театра, народный артист Российской Федерации (1992), лауреат Сталинской премии второй степени (1952), Государственной премии России (1997).

…и организации:

Главрепертком — Главный комитет по контролю за репертуаром при народном комиссариате по просвещению РСФСР. Другими словами — цензура, в функции которой входило рассмотрение всех драматических, музыкальных и кинематографических произведений, предназначенных к публичному исполнению и осуществление контроля за любыми публичными зрелищами и выступлениями, начиная с лекций, докладов и заканчивая эстрадными и музыкально-танцевальными вечерами.

ГПУ —Государственное политическое управление при НКВД РСФСР (орган диктатуры пролетариата по защите государственной безопасности с широким спектром функций и полномочий) учреждено по предложению В.И. Ленина IX съезду Советов 6 февраля 1922 года. Через год преобразовано в Объединенное государственное управление (ОГПУ) при Совнаркоме СССР. Аббревиатура «ГПУ» в 1920-е годы и вплоть до первой половины 1930-х годов употреблялась в разговорной речи, устном фольклоре («Эх, яблочко, куда котишься? Попадешь в гепеу — не воротишься»)и довольно широко встречалась в художественной литературе: Осип Мандельштам — «Где вы, трое славных ребят из железных ворот ГПУ?» («День стоял о пяти головах»); Владимир Маяковский — «ГПУ — это нашей диктатуры кулак сжатый»(«Солдаты Дзержинского»); МихаилБулгаков — «Роковые яйца»; Юрий Олеша — «Зависть»; Николай Островский — «Как закалялась сталь» и др.

Место действия — Москва, Кремль; Гагры; ансамбль песни и пляски НКВД Союза ССР; Театр на Таганке.

Статисты —малые вождиКалинин, Микоян, Каганович, Хрущев.

Суфлер —Гандыбин, председатель Главреперткома.

Предыстория. В начале было слово

В сентябре 1894 года юный Сосо, сын сапожника Бесо Джугашвили и крестьянской дочери Екатерины Геладзе, успешно сдав экзамены, был зачислен в православную Тифлисскую духовную семинарию. Нравы там были строгие, запрещалось больше, чем дозволялось, жизнь была скучной, закрытой и однообразной, протекала как в каменном колодце. Был Сосо худой, слабый и немощный, ученики посильнее нередко обижали его. Но все равно было лучше, чем в семье, где отец, страдавший алкоголизмом и часто впадавший в ярость, бил его и мать смертным боем. С отрочества он затаил обиду на весь мир и захотел построить свой — новый и справедливый (что получилось, мы знаем).

Каждый урок начинался с первой строки Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Эта фраза тревожила не­окрепшую и мятущуюся душу юного семинариста, и на всю жизнь в тайниках подсознания он сохранит пиетет к Слову, которое есть Бог.

Испытывая страсть к словесности, он тайком писал стихи. Слабые, чувственные, сентиментальные. Тайком читал запрещенные книги, борясь с искушением между Словом от Бога и словом от Дарвина. Слова были разные, в них было некоторое противоречие. Это вызывало душевную смуту. Но материализм иногда побеждал идеализм, и когда надзирающие за поведением неразумных отроков монахи заставали его за таким небогоугодным занятием, то загоняли в карцер. Для вразумления ослушника.

Обучение Сосо не закончил: у семьи не было денег заплатить за полный курс. Но навсегда запомнил об издевательском режиме и иезуитских методах, царивших в семинарии, которые сделали его революционером и о которых он расскажет немецкому писателю Людвигу в 1932 году.

Из семинарии он вынесет и мистический страх перед Словом. Он будет испытывать его даже тогда, когда сам станет Богом для одной шестой части суши. Поэтому однажды изречет: «Слово не так скажешь — государство потеряешь»¹.

Пролог

Аристарх Доминикович — Семен Семенычу: «В настоящее время, гражданин Подсекальников, то, что может подумать живой, может высказать только мертвый». (Николай Эрдман. «Самоубийца»)

Действие I. «Веселые ребята»

В 1931 году режиссер Григорий Александров приступил к съемкам первого музыкального эксцентрического фильма «Веселые люди». В главных ролях снимались Леонид Утесов и жена Александрова Любовь Орлова. Музыку написал Дунаевский, а сценарий — сам Александров, Владимир Масс и Николай Эрдман.

Фильм снимался несколько лет, часть съемок проходила в Гаграх. Туда бархатной осенью 1933 года режиссер и вызвал своих соавторов. Он вызывал их и раньше, когда надо было решить какие-то важные вопросы, связанные со сценарием. Драматурги поехали, хотя работать в Гаграх всегда было тяжело — плещущее за окнами море, чистый воздух, вино, женщины и фрукты то и дело отвлекали от работы.

…За Массом и Эрдманом в гостиницу «Гагрипш» пришли в ночь с 11 на 12 октября. Месяц понадобился органам, чтобы установить вину обвиняемых, но все формальности были соблюдены. 14 ноября постановлением Особого совещания при НКВД Николай Эрдман был приговорен к ссылке. Местом отбытия был выбран город Енисейск. Владимира Масса постигла та же участь, но его отправили в Тобольск.

Во всем происшедшем была какая-то ирония судьбы.

Или даже некое иезуитство.

Фильм Александрова должен был показать всему миру, как счастливо и весело живется в Стране Советов.

Приказ об аресте Масса и Эрдмана исходил от самого Сталина.

Через год на II Международном кинофестивале в Венеции фильм получил премию за режиссуру и музыку и был включен в шестерку лучших в мире лент.

Действие II. «Да, Бога нет. Но нет и сыра»

Насчет ареста Масса и Эрдмана существует несколько версий — две из них недостоверны. Это рассказ известного выдумщика, сценариста и драматурга Иосифа Прута и история, поведанная актрисой МХАТа Софьи Пилявской. Прут утверждал, что Эрдмана взяли за сочный анекдот, рассказанный им будто бы литовскому послу — поэту Юргису Балтрушайтису. Пилявская вспоминала, что вместе с Эрдманом арестовали другого его соавтора Михаила Вольпина.

Другие мемуаристы, в частности, жена Николая Робертовича Наталья Чидсон и киносценарист Климентий Минц, рассказывают, что Масс и Эрдман пострадали из-за басен, прочитанных Качаловым на одном из приемов, устроенных Сталиным в Кремле. Столы ломились от яств, вожди и гости вкусно пили и закусывали, и когда все уже были навеселе, Хозяин попросил подвыпившего актера прочитать что-нибудь новенькое и интересное. И народный артист (тогда еще — Республики) не нашел ничего лучше, как прочесть басню под названием «Колыбельная», хотя ничего крамольного в ней не было. Приведу лишь последние ее строки:

               В миллионах разных спален

               Спят все люди на земле…

               Лишь один товарищ Сталин

               Никогда не спит в Кремле.

Юрий Любимов, друживший с Эрдманом с 1944 года, рассказывал с его слов, что Качалов прочел еще одну басню — «Ворона и сыр»:

               Вороне где-то Бог послал кусочек сыру.

               Читатель скажет: Бога нет!

               Читатель, милый, ты придира!

               Да, Бога нет. Но нет и сыра!

Члены правительства и малые партийные вожди на мгновенье перестали жевать, у всероссийского старосты Калинина вспотели стекла очков, у москов­ского партийного секретаря Хрущева — лысина, а осторожный нарком снабжения Микоян предусмотрительно отодвинул от себя огромную тарелку первоклассного французского сыра, сочащегося слезой. И только яростный борец с религией Ярославский, услыхав из уст артиста: «Бога нет», — не вник в смысл басни и одобрительно покивал головой, пропустив мимо ушей: «Но нет и сыра».

По менявшемуся выражению лица Хозяина Качалов понял, что читает что-то не то…

Сталин медленно поднялся из-за стола, расправил жесткие усы, раскурил трубку и, вперив ястребиный желтый зрачок в похолодевшего от ужаса любимого артиста, спросил: «Кто автор?»

…До конца дней своих Василий Иванович переживал, что, говоря современным языком, так глупо и нелепо подставил своих друзей.

Познав неволю, Масс и Эрдман сделали диалектический вывод и написали басню «Эзоп и ГПУ»:

               Однажды ГПУ пришло к Эзопу

               И взяло старика за ж...

               А вывод ясен:

               Не надо басен!

В антракте. «Верный ученик Ленина»

Бывший семинарист, не ставший священником; мальчик, некогда писавший стихи, но так и не ставший поэтом, много читал в своей жизни, и не только марксистской литературы. Он ценил Пушкина, знал романы Достоевского и Толстого. Однако все это были классики. Да и время, и государство, когда они творили, были другими, при каждом императоре — свое.

Став в 1930-е годы полновластным хозяином страны, упорно строившим то, что построить в принципе нельзя; государственным деятелем, которого (при ряде допущений) можно было бы сравнить с Николаем I; новым политиком ХХ века с тоталитарным мышлением (плюс происхождение), вмешивающимся во все стороны жизни необъятной страны, он, будучи «верным учеником Ленина», шел вслед за учителем — литературу рассматривал с чисто утилитарных целей: она должна была быть лишь особой, но частью гигантского народного хозяйства².

Проблематика «поэт и царь» или, еще шире, «художник и власть» актуальна только в тоталитарных обществах, где литература и искусство должны были отказаться от своего предназначения и быть всего-навсего обслугой государства.

Как ни относись к Сталину (убийце миллионов или «эффективному менеджеру»), он был профессиональным революционером, волею собственных интриг, характера и хитроумных ходов обыгравшим своих противников, вознесшимся на вершины необъятной власти и ставшим у руля огромной, перепаханной Октябрем 1917-го страны. И естественно, что к литературе и искусству он относился с чисто утилитарных позиций, ставя на первое место политическую целесообразность, а уж потом «вкусовщину», житейское «нравится — не нравится».

Нужно было обаять Горького, вырвать живого классика из Сорренто и подчинить его авторитет интересам страны (конечно же, как он их понимал) и своим собственным (которых от государственных не отличал) — вот вам и «штука», которая «сильнее, чем Фауст Гете» (см. ниже).

В ответ через три года «буревестник» (правда, уже со сломанными крыльями) напишет: «Отлично организованная воля, проницательный ум великого теоретика, смелость талантливого хозяина, интуиция подлинного революционера…» (и т.д.) «поставили его на место Ленина. Пролетариат Союза советов горд и счастлив тем, что у него такие вожди, как Сталин и многие другие верные последователи Ильича»³.

Он посоветует Шолохову сделать своего Григория Мелехова большевиком, а когда тот откажется, никаких мер не примет⁴. На полях «бедняцкой хроники» гениального Андрея Платонова «Впрок» («Красная новь», № 5–6, 1931) безапелляционно начертает: «Подлец!», но в лагерь не сошлет. Не вписывавшегося в советскую действительность Мандельштама — сошлет, расстреляет Бабеля — лез не туда, куда было надо. Уничтожит Хармса, посадит — по доносу — Заболоцкого. На письме Лили Брик оставит для исполнителей и истории: «Маяков­ский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи».После такой резолюции Маяковского, по словам Пастернака, начнут «внедрять, как картошку при Екатерине». Сохранит того же Пастернака — «оставьте этого небожителя в покое» и вычеркнет его имя из расстрельных списков.

Я оставлю за скобками «странную» любовь к Булгакову (в скобках замечу — Сталин был на представлении «Дней Турбиных» семнадцать раз⁵, возвеличивание Симонова, премию своего имени Виктору Некрасову за книгу «В окопах Сталинграда» и фразу «других писателей у нас нет»⁶, сказанную секретарю СП, заурядному партийному функционеру Поликарпову, когда тот пожалуется на пьяного Фадеева, которого никак нельзя было доставить в Кремль, и многое-многое другое.

Басни Масса и Эрдмана Сталин, что совершенно справедливо, воспримет как личный выпад, который не вписывался в литературу.

И он ответил.

Как умел и хотел.

Качалова пожурил, баснописцев выслал из Москвы.

Между прочим, когда Сталин позвонит Пастернаку, все допытываясь, мастер ли Мандельштам — поэту так и не удастся поговорить с вождем о том, о чем больше всего ему хотелось с ним поговорить — о жизни и смерти…

Сталин повесит трубку.

Интермедия

Заместитель председателя ОГПУ Я.С. Агранов — И.В. Сталину

25 октября 1933 года

Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину

11 октября с[его] г[ода] были арестованы Н. Эрдман, Вл. Масс и Э. Герман — он же Эмиль Кроткий за распространение к[онтр]р[еволюционных] литературных произведений.

При обыске у Масса, Эрдмана и Германа обнаружены к[онтр]р[еволюционные] басни-сатиры.

Арестованные Эрдман, Масс и Герман подтвердили, что они являются авторами и распространителями обнаруженных у них к[онтр]р[еволюционных] произведений.

По постановлению особого совещания при коллегии ОГПУ от 14 октября Э. Герман выслан на 3 года в г. Камень Западно-Сибирского края. По постановлению особого совещания при коллегии ОГПУ от 16 октября Н. Эрдман выслан на 3 года в г. Енисейск Восточно-Сибирского края, а В. Масс — в г. Тобольск на Урале.

Приложение:

1) копия протокола допроса Н. Эрдмана от 15 октября [19]33 г.

2) копия протокола допроса В. Масса от 16 октября [19]33 г.

3) заявление В. Масса в коллегию ОГПУ от 16 октября [19]33 г.

Зам[еститель] пред[седателя] ОГПУ

Я. Агранов

Действие III. Судьба «Самоубийцы»

Начинавший как поэт-имажинист, Николай Эрдман со временем стал остроумным баснописцем и великолепным драматургом. Его сатирическая пьеса «Мандат», высмеивающая советскую бюрократическую систему, в 1925–1930 годах шла в Театре Мейерхольда 350 раз. Ставили ее и другие театры страны, пока ставить такие произведения на советской сцене было еще можно.

В 1928 году он написал не менее убийственную пьесу, которую опять-таки обещал ГосТиМу. Когда автор понял, что пьеса, несмотря на все предпринимаемые шаги Мейерхольда, на его сцене так и не появится, он передал «Самоубийцу» в Театр им. Евг. Вахтангова и МХАТ. Пьесу хвалили в обоих театрах — в вахтанговском чтение прошло на ура, Станиславскому Эрдман читал пьесу лично, во время читки тот плакал от смеха и все время восклицал: «Гоголь! Гоголь!».

25 сентября 1930 года Главрепертком принял постановление о запрещении пьесы «Самоубийца» на сцене Государственного театра им. Мейерхольда. Несмотря на запрет, театр продолжал репетиции. После резкого выступления газеты «Рабочая Москва» («Попытки протащить реакционную пьесу. Антисовет­ское выступление в Театре им. Мейерхольда») забеспокоился театр Вахтангова и пьесу ставить отказался. Во МХАТе репетиции продолжались вплоть по 20 мая 1932 года. Станиславский, который, по свидетельству завлита театра Павла Маркова, считал, что пьеса Эрдмана «близка к гениальности», в письме Сталину просил «разрешения приступить к работе над комедией «Самоубийца»… После такого приказа могла быть решена судьба этой комедии».

Интермедия

К.С. Станиславский — И.В. Сталину

29 октября 1931 года

Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!

Зная Ваше всегдашнее внимание к Художественному театру, обращаюсь к Вам со следующей просьбой.

От Алексея Максимовича Горького Вы уже знаете, что Художественный театр глубоко заинтересован пьесой Эрдмана «Самоубийца», в которой театр видит одно из значительнейших произведений нашей эпохи. На наш взгляд, Николаю Эрдману удалось вскрыть разнообразные проявления и внутренние корни мещанства, которое противится строительству страны.

Прием, которым автор показал живых людей мещанства и их уродство, представляет подлинную новизну, которая, однако, вполне соответствует русскому реализму в его лучших представителях, как Гоголь, Щедрин, и близок традициям нашего театра.

Поэтому, после того как пьеса была закончена автором, Художественному театру показалось важным применить свое мастерство для раскрытия общественного смысла и художественной правдивости комедии. Однако в настоящее время эта пьеса находится под цензурным запретом.

И мне хочется попросить у Вас разрешения приступить к работе над комедией «Самоубийца» в той надежде, что Вы не откажете нам посмотреть ее до выпуска в исполнении наших актеров.

После такого показа могла бы быть решена судьба этой комедии. Конечно, никаких затрат на постановку до ее показа Вам Художественный театр не произведет.

Станиславский

Приказа не последовало, но вождь не оставил без ответа письмо патриарха русской советской сцены. Ответ был уклончив: «Я невысокого мнения о пьесе “Самоубийство”⁷ … Ближайшие мои товарищи считают, что она пустовата и даже вредна… Тем не менее, я не возражаю против того, чтобы дать театру сделать опыт и показать свое мастерство. Не исключено, что театру удастся добиться цели. Культпроп ЦК нашей партии (т. Стецкий⁸) поможет Вам в этом деле. Суперами будут товарищи, знающие это художественное дело. Я в этом деле дилетант»⁹. Далее генсек передавал привет основателю МХАТ.

Репетиции в театре шли с 16 декабря 1931 по 20 мая 1932 года. Затем они прекратились. Очевидно, «помог» культпроп во главе с т. Стецким, прислушавшийся к мнению «дилетанта» тов. Сталина — пьеса на сцене МХАТа не появилась.

Больше Станиславский письмами генерального секретаря партии не беспокоил.

Но пьеса об абсурде советской действительности, где один из персонажей говорит главному герою: «В настоящее время, гражданин Подсекальников, то, что может подумать живой, может высказать только мертвый», где главный герой становится мнимым самоубийцей, а стреляется другой, оставляя записку «Подсекальников прав. Действительно жить не стоит», — не могла быть разыграна на сцене ни одного из советских театров.

Игорь Ильинский в хрущевские либеральные времена изложил свою версию запрета спектакля «Самоубийца» в мейерхольдовском театре. Принимать спектакль должна была комиссия из ЦК, которую возглавлял Каганович. В финале Подсекальников (его роль играл Ильинский), говорил приблизительно такие слова: он живет и никому не мешает жить, и если кто вместо него желает с собой покончить — вот револьвер, пожалуйста. С этими словами артист протянул его членам комиссии. Члены инстинктивно отшатнулись. «Одолжайтесь, одолжайтесь, пожалуйста», — продолжал артист, протягивая оружие все дальше и дальше, чтобы удобнее было «одолжаться».

У членов комиссии перекосились лица, они явно «одолжаться» не хотели. Только лицо Мейерхольда выражало смесь удовлетворения и ужаса — судьба спектакля была решена.

А вот как вспоминала об этом визите актриса Елена Тяпкина: «На генеральную репетицию, еще без костюмов и оформления (денег на спектакль не отпускали, он в плане не был), должен был приехать Сталин. Назначена была эта репетиция ночью. Даже своих актеров, не занятых в пьесе, и никого из работников театра не пропускали, все было оцеплено. В театре были только те, кто нужен на сцене. Но Сталин не приехал, были Каганович, Поскребышев и с ними довольно много народу из правительства. Принимали они каждый акт замечательно, хохотали в голос — нам же все слышно. Но потом встали и ушли потихоньку, ничего никому не высказав. Когда стало ясно, что спектакль запрещен, Мейерхольд забрал Эрдмана к себе на дачу в Горенки, и дня три Эрдман оставался там у них. Эрдман запрещение «Самоубийцы» воспринимал трагически».¹⁰

Голос из суфлерской будки¹¹

Председатель Главреперткома К.Д. Гандурин — Сталину

5 ноября 1931 г.

Отзыв о пьесе Н. Эрдмана «Самоубийца»

Главное действующее лицо пьесы Эрдмана «Самоубийца» — Федя Петунин.

О нем говорят в течение всей пьесы, но он ни разу на сцене не появляется.

Петунин, единственный положительный персонаж пьесы (писатель, прозрачный намек на Маяковского), кончает самоубийством и оставляет записку: «Подсекальников прав, жить не стоит».

В развитие и доказательство смысла этого финала, по сути дела, и построена вся пьеса в весьма остроумной форме (повторяя «Мандат» того же автора), излагающая анекдотический случай с обывателем мещанином Подсекальниковым, в силу целого ряда житейских обстоятельств симулирующего самоубийство.

Пьеса полна двусмысленных ситуаций. Она как будто стремится дать сатиру на обывателей, мещан, внутри эмигрантствующих интеллигентов, но построена таким образом, что антисоветские сентенции и реплики, вложенные в уста отрицательных персонажей (а отрицательные персонажи все действующие лица), звучат развернутым идеологическим и политическим протестом субъективного индивидуализма и идеализма против коллектива, массы, пролетарской идеологии, «35 тыс. курьеров», — невежественных Егорушек, желающих навязать интеллигенции свои вкусы.

Подсекальников выведен в смешном виде, но изрекает с точки зрения классового врага вовсе не смешные вещи. Он ходячий сборник (точно как и другие действующие лица) антисоветских анекдотов, словечек и афоризмов. Эти крылатые фразы пронизывают всю пьесу, и убрать их купюрами нельзя, не разрушая органической ткани всей пьесы.

Мораль пьесы: в столь жалких условиях, когда приходится приглушать все свои чувства и мысли, когда необходимо в течение многих лет «играть туш гостям», «туш хозяевам», когда «искусство — красная рабыня в гареме пролетариата», — жить не стоит.

С другой стороны, пьеса, возможно, помимо субъективной воли автора, требуя для интеллигенции «права на шепот», этим самым наносит ей типичный эмигрантский удар как интеллигенции в советских условиях, способной только на шепот. С третьей стороны, пьеса представляет собой гуманистический призыв оставить в покое, не трогать всех этих Аристархов и им подобных, никому не мешающих и «безобидных» людей, а на деле — классовых врагов.

Пьесу в ее нынешнем виде можно без единой помарки ставить на эмигрантских сценах. Ибо вместо осмеяний внутренней эмигрантщины и обывательщины она выражает, хотя и в завуалированной форме, эмигрантский протест против советской действительности. В таком виде отрицательный эффект постановки пьесы Эрдмана был бы во много раз больше, чем от постановки «Натальи Тарповой», «Партбилета», «Багрового острова» и др. им подобных пьес, которые пришлось снимать с величайшими скандалами после первых же спектаклей.

Пьеса была запрещена ГРК в начале сентября 1930 года. Она была также отклонена Театром им. Вахтангова. После читки ее на худсовете в Театре им. Мейерхольда она получила резко отрицательную оценку в ряде московских газет. Своевременно она была направлена в прошлом году в Культпроп тов. Рабичеву¹² по его просьбе.

Гандурин

Мнение Константина Дмитриевича Гандурина о пьесе Эрдмана решительно расходилось с мнением Константина Сергеевича Станиславского.

Deus ex machina¹³ . Других писателей у меня нет

Оргсекретаря правления Союза писателей СССР Поликарпова, отвечавшего в СП за моральный облик его членов, давно тревожил этот самый облик. В 1950 году, когда поведение членов достало его по самое ничего, оргсекретарь не выдержал, напросился на прием к Сталину и с места в карьер стал жаловаться на своих подопечных: вместо того чтобы днями и ночами создавать светлый образ нашего современника, пьянствуют в своем Переделкине, женам изменяют, анекдоты похабные рассказывают, партийные взносы задерживают, собрания игнорируют, разложение полное. И ничего на них, Иосиф Виссарионович, не действует: ни уговоры, ни выговоры, ни внушения, ни увещевания, одна надежда на вас, только вы можете привести в чувство тех, кто должен своим пером не только воспитывать читателей, но и быть образцом для подражания, как Николай Остр…

Секретарь проглотил окончание: бог в упор смотрел на него своим добрым, ласковым, не обещающим ничего хорошего взглядом, затем неторопливо набил трубку, чиркнул спичкой, ощерился в улыбке и тихим голосом, в упор глядя на похолодевшего от страха моралеблюститетеля, произнес: «Других писателей у меня для товарища Поликарпова нет, а другого Поликарпова мы писателям найдем».

С душой, ушедшей в пятки, высокопоставленный доносчик, медленно пятясь, бочком выкатился из кабинета.

Когда Поликарпов исчез, вождь вызвал Поскребышева¹⁴.

На следующий день Поликарпов вылетел из кресла оргсекретаря СП. Но поскольку вождь ценил кадры, отправил не справившегося с моральным обликом вверенных ему писателей заместителем ректора по хозчасти в Московский педагогический институт.

Следующим «поликарповым» стал Воронков. Такая же бесцветная личность, как и его предшественник.

В антракте. «Любов побеждает смерть»

Именно так, без запятой и без «ь» в слове «любовь», 11 октября 1931 года Сталин сделал эту надпись на томике Горького, в котором была опубликована поэма «Девушка и Смерть», в его доме, бывшем особняке Рябушинского на Малой Никитской.

Горький с вдохновением читал сказку пришедшим вождям — Сталину, Молотову и Ворошилову.

Когда об отзыве генсека стало известно в литературных кругах, Осип Мандельштам сказал жене: «Мы погибли».

Поэт знал, что говорил.

Горький со Сталиным был в достаточно близких отношениях. Не в таких, как с Лениным, но все же… И в очередной наезд «великого пролетарского» писателя в СССР решил его навестить. В бывший особняк Рябушинского, только-только подаренный классику, пришел не один, а с двумя «малыми вождями» — Молотовым и Ворошиловым. И не для того, чтобы поздравить с новосельем, а для того, чтобы лишний раз обаять «буревестника», если понадобится, польстить, поговорить по душам, попить запросто чайку: уж очень он ему нужен был в промозглой, неухоженной, побитой мором Москве, а не в солнечном и располагающем к жизни Сорренто.

Стояло 11 октября 1931 года, быстро смеркалось, но еще быстрее чекисты окружили роскошный особняк, очистив от редких прохожих прилегающие улицы. Хотя и так территория была закрытой и строго охраняемой зоной. Но ждали посещения самого вождя, и охрана была утроена.

После чаепития Сталин попросил что-нибудь прочитать. И тут же указал, что: «Например, “Девушку и смерть”». Горький оскорбился, но виду не подал («Девушка» была написана в 1892 году) и Хозяину отказать не посмел. Поморщился и, скрывая недовольство, прочел сказку своим волжским выговором, за­глядывая в книгу. Сталин внимательно выслушал, наслаждаясь то ли «девушкой», то ли «любовью», то ли «смертью», взял из рук классика книгу и размашисто наложил свою резолюцию: «Эта штука сильнее, чем “Фауст” Гете (любов побеждает смерть)», чем ввел его в душевное смятение: все-таки так высоко он свое произведение не ставил и себя при всех своих талантах с Гете не равнял.

Что же касается этой пресловутой «любви» без мягкого знака, то эту «любов» так в дальнейшем в школьных учебниках (понятно, почему) и воспроизводили. Что касается «Фауста», то его немедленно включили в школьную программу. Как и «Песню о Буревестнике» (тоже понятно, почему).

В 1934 году в печально известной книге «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства 1931–1934 гг.», вышедшей под редакцией Горького, рапповца Авербаха и чекиста Фирина, классик поставит Хозяина на место Ленина.

Но очерк, как о нем, чего страстно желал Сталин, все же не создаст.

Что, несомненно, делает ему честь.

Горький умер 18 июня 1936 года. 21-го из Колонного зала гроб с телом усопшего выносили Сталин, Молотов, Орджоникидзе и Каганович. Вождь был низкорослым и припадал на левую ногу: гроб, как подбитый крейсер, кренился в его сторону. Было жарко, ястребино-желтые зрачки вождя слезились, изъеденное оспой лицо заливал пот, но он терпел, пока гроб не зарыли за Мавзолеем в приготовленном месте у Кремлевской стены.

После третьего звонка

М.А. Булгаков — И.В. Сталину

4 февраля 1938 года, Москва

Иосифу Виссарионовичу Сталину

от драматурга Михаила Афанасьевича Булгакова

Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!

Разрешите мне обратиться к Вам с просьбой, касающейся драматурга Николая Робертовича Эрдмана, отбывшего полностью трехлетний срок своей ссылки в городах Енисейске и Томске и в настоящее время проживающего в г. Калинине.

Уверенный в том, что литературные дарования чрезвычайно ценны в нашем Отечестве, и зная в то же время, что литератор Н. Эрдман теперь лишен возможности применить свои способности вследствие создавшегося к нему отрицательного отношения, получившего такое выражение в прессе, я позволю себе просить Вас обратить внимание на его судьбу.

Находясь в надежде, что участь литератора Н. Эрдмана будет смягчена, если Вы найдете нужным рассмотреть эту просьбу, я горячо прошу о том, чтобы Н. Эрдману была дана возможность вернуться в Москву, беспрепятственно трудиться в литературе, выйдя из состояния одиночества и душевного угнетения.

М. Булгаков

Сталин письмо Булгакова оставил без внимания — Эрдман остался в ссылке и жил то в Верхнем Волочке, то в Торжке, то в Рязани.

В антракте. «Кто организовал вставание?»

«Классик марксизма» читал не только марксистскую литературу, тоннами издававшуюся в стране, но и практически всех своих «инженеров человеческих душ», которых в стране было превеликое множество. Полезных награждал премией своего имени. Между прочим, Юрий Борев в своей «Сталиниаде»¹⁵ пишет: в 1971 году Виктор Шкловский рассказал ему, что афоризм «писатели — инженеры человеческих душ» принадлежал Олеше. Сталин лишь его процитировал, и все приписали авторство вождю. Вождь не возражал. Очевидно, из скромности.

Он лукавил, когда говорил, что других писателей у него нет. Другие писатели в его империи были. И знал он о них не только из сверхсекретных докладов сексотов ОГПУ — НКВД, он внимательно читал все их сочинения. И не только читал, но и оставлял свое безапелляционное мнение (см. выше) на полях «бедняцкой хроники» гениального Андрея Платонова «Впрок». Платонову перекроют кислород на три года. В 1938 году он расстреляет Пильняка, соавтора Платонова по «Че-че-о» («Новый мир», 1928, № 12), очерк вызовет его гнев. Уж слишком больно ударил по созданной им бюрократической системе.

Он не понимал поэзию Пастернака, не понимал его поведение, считал, что он не от мира сего, и когда в расстрельном 1937-м ему донесут, что поэт отказался поставить подпись под письмом, одобряющим смертный приговор Якиру, Тухачевскому и другим «заговорщикам», который одобрила вся страна, сказал: «Оставьте этого небожителя в покое». И тем самым спас Пастернака от грозившего ему ареста.

Он не понимал ни поэзию, ни поведение Мандельштама. Когда над поэтом в очередной раз сгустились тучи, Сталин позвонил Пастернаку. Существует несколько версий этого разговора. Приведу версию вдовы поэта. Она вспоминала: Сталин спросил, почему Пастернак не обратился в писательские организации или «ко мне» и не хлопотал о Мандельштаме: «Если бы я был поэтом и мой друг поэт попал в беду, я бы на стены лез, чтобы ему помочь…». И мастер ли Мандельштам? «Пастернак ответил: “Да дело же не в этом…”»

Пастернаку больше хотелось поговорить о жизни и смерти, но Сталин в обсуждение таких вопросов с «небожителем» пускаться был не намерен и повесил трубку. Тем не менее этот разговор спас Мандельштама от гибели, в 1934-м его сослали в Чердынь. И только потом в лагерь, где он в 1938-м и погибнет. Вождь не простит ему «Кремлевского горца». «Горец» не забывал обиды еще с семинарских времен, всех обидчиков считал врагами и уничтожал их под корень. Вместе со всеми близкими.

Он не любил Ахматову и за стихи, и за независимость. Но повода к политическому преследованию она не давала. Повод нашелся в 1946 году.

3 апреля она выступала вместе с другими московскими и ленинградскими поэтами на вечере в Колонном зале Дома союзов. Когда вышла на сцену, огромный зал поднялся и, долго аплодируя, не давал ей приступить к чтению стихов. Когда Сталину доложили об этом триумфе, он задал всего лишь один вопрос: «Кто организовал вставание?»— в этой стране только его могли приветствовать стоя, набивая мозоли на ладонях.

14 августа вождь руками своего идеолога Жданова устроит погромное Постановление оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», к Ахматовой приплетет непокорного Зощенко за безобидный и невинный рассказ «Приключения обезьяны» (1945). Обоих пригвоздят к «позорному столбу»: ее определят не то «в монахини, не то в блудницы, а вернее, в блудницы и монахини», у которых «блуд смешан с молитвой»; его запишут в «подонки и клеветники». ЦК еще со времен полемиста Ленина никогда в выражениях не стеснялся. Обоих это на много лет выбьет из нормальной жизни, но, будем справедливы, обоих он сохранит, правда, у «монахини» посадит сына.

Действие IV. «Пляска» в органах

В 1939 году по инициативе Берии был создан ансамбль песни и пляски НКВД СССР. В ансамбль были привлечены лучшие артистические силы страны. Сил для этого у Лаврентия Павловича хватало. Служить в ансамбле органов, уничтожавших «врагов народа», почиталось большой честью. Таково в то время было чуть ли не повсеместное мнение советской элиты. Худруком был Зиновий Дунаевский, главным режиссером — Сергей Юткевич, балетмейстерами — Асаф Мессерер и Касьян Голейзовский. В хормейстерах ходил Александр Свешников, а в художниках — Петр Вильямс. В годы войны драматическим коллективом руководил один из корифеев МХАТа Михаил Тарханов, а на сцене играл тогда еще молодой артист Юрий Любимов.

Не хватало хороших драматургов. Вот тогда по просьбе Юткевича в ансамбль прибыли Вольпин и Эрдман. В 1941 году обоих судьба занесла в Саратов. У Эрдмана уже был опыт сотрудничества с ансамблем. После отбытия срока ссылки по приглашению Мессерера он за год до войны начал писать для этого коллектива сценарий «По родной земле». Об этой программе, скомпонованной позже в обозрение, «Известия» 28 сентября 1940 года писали, что «тема его — жизнь счастливой родины, неусыпно охраняемой чекистами и пограничниками».

Это была злая ирония судьбы, ирония абсурда — писать о чекистах, которые арестовали его в 1933 году.

Между тем, Юткевич делал благородное дело — он спасал друзей, полагая, что лучше «плясать» в Москве в органах, нежели прозябать в Саратове — бывших ссыльных добровольцами на фронт не брали.

Те, кто бывал в украшенном различными автографами самых разных людей кабинете Юрия Любимова в Театре на Таганке, могли видеть и роспись Юткевича:

«Юра! Не зря мы с тобой восемь лет плясали в органах!»

За кулисами. Любовь побеждает смерть (из воспоминаний Ангелины Степановой)

Я узнала об аресте Н.Р. Эрдмана и В.З. Масса... Вместе с горем пришло ясное осознание значимости Эрдмана в моей жизни, моей большой любви и привязанности к нему. Отчаянию не было границ, но не было границ и моему стремлению помочь ему. В те годы МХАТ курировал, как тогда говорили, «от ЦК партии», Авель Софронович Енукидзе¹⁶. Он был в курсе всех мхатовских дел, знал актеров, и великих, и нас, молодых, — одним словом, считался в театре своим человеком. Меня он опекал с отеческой нежностью: я была молода и внешней хрупкостью походила на подростка.

Шли дни, недели — ждали решения судьбы Эрдмана, и наконец стало известно о его высылке в Сибирь. Я решила обратиться к Авелю Софроновичу. Он принял меня в своем рабочем кабинете. Я просила о свидании и разрешении навестить Эрдмана в ссылке. Енукидзе всячески отговаривал меня от поездки в Сибирь, даже пригрозил, что я рискую остаться там, но я была тверда в своем намерении. Тогда он спросил меня, что заставляет меня так неверно и необдуманно поступать? Я ответила: «Любовь». Возникла долгая пауза: верно стены этого кабинета такого прежде не слыхали. «Хорошо, — сказал Авель Софронович, — я дам вам разрешение на свидание, и вы поедете в Сибирь, но обещайте, что вернетесь». Я обещала, сказав, что обязательно вернусь и буду продолжать играть на сцене МХАТа. А МХАТ в то время был великим театром, без него я не мыслила своей жизни. Енукидзе поинтересовался: как я живу и есть ли у меня деньги? Он дал мне номер телефона, по которому я смогу получить бесплатный билет до Красноярска и обратно. Я расплакалась и стала благодарить его...

Свидание на Лубянке, хотя и при третьем лице, состоялось, о нем Николай Робертович вспоминает в письмах. Мы произнесли всего несколько слов, а главное сказали друг другу неким внутренним посылом, смысл которого был доступен только нам двоим...

Эрдмана сослали в Енисейск. Как только я узнала о его отправке, я стала ежедневно посылать ему открытки: хотела, чтоб они встретили его... Прожив долгую жизнь и вспоминая разные периоды своей жизни, не могу найти ничего похожего на ту молодую порывистость, бесстрашие, безудержную смелость в преодолении преград, стремление к самопожертвованию. Это бывает раз в жизни, это удел молодости!»¹⁷

Действие V. Смерть «киносценариста»

После войны пьес он больше не писал — его замкнуло. Писал только скетчи, интермедии, сценарии к фильмам. В 1951 году за сценарий к «Смелым людям» драматургу была присуждена Сталинская премия II степени и присвоено звание лауреата. Это была третья ирония судьбы — Сталин обид не забывал, но, очевидно, в этом случае «поступился принципами».

В 1960-е Эрдман был близок Театру на Таганке.

Умер Николай Робертович 13 августа 1970 года — сгорел от рака.

Похороны, как вспоминал Вениамин Смехов, были «самые краткие и самые тихие. Узкий круг провожающих. Читателям “Вечерней Москвы” было сообщено, что умер какой-то “киносценарист”».

Действие VI. Судьба «Самоубийцы» (К истории запретов)

Впервые представление «Самоубийцы» в постановке режиссера Ю. Фалька состоялось 28 марта 1969 года в Гетеборге. Затем состоялись премьеры в Берлине, Вене, Париже, Торонто, Лондоне и Нью-Йорке.

В Советском Союзе первая постановка пьесы (с цензурными изъятиями) была осуществлена в 1982 году режиссером Валентином Плучеком на сцене Московского театра сатиры. В ролях блистали Роман Ткачук, Ольга Аросева, Спартак Мишулин, Георгий Менглет и Михаил Державин. На сцене пьеса продержалась всего несколько недель, затем спектакль был закрыт по личному распоряжению тогдашнего министра культуры СССР П.Н. Демичева. Возобновлен только в 1987 году. В том же году постановку «Самоубийцы» осуществил Юрий Любимов на сцене Театра на Таганке.

В 1932 году Горький безуспешно пытался напечатать пьесу в своем альманахе «Год ХVI».

В 1968 году Главлит запретил готовившуюся публикацию пьесы в журнале «Театр».

Впервые на русском языке текст «Самоубийцы» Николая Эрдмана был опубликован в 1989 году в ФРГ в издательстве «К. Presse».

В СССР — в журнале «Современная драматургия» (1987, № 2).

Ремарка. «...Мне Маркс не понравился»

Фраза Подсекальникова, дерзнувшего в 1930-е годы заявить Кремлю: «Я Маркса прочел и мне Маркс не понравился!» — в перестроечные 1980-е утратила свою былую пряность и остроту — учение оказалось не таким всесильным, как утверждал В.И. Ленин, и потому совсем не верным.

Что и доказал ход истории.

Эпилог. Из воспоминаний Вениамина Смехова¹⁸

Эрдман: Володя, а как вы пишете ваши песни?

Высоцкий: Я? На магнитофон (смех в зале). А вы, Н.Р.?

Эрдман: А я — ...на века! (долго не смолкающий хохот актеров в зале, Высоцкого на сцене, да и самого автора репризы).

За сценой. Юрий Любимов. Из книги «Рассказы старого трепача»¹⁹

Эрдман был удивительной фигурой. Есенин говорил: «Что я, вот Коля — это поэт», — и он не кривлялся. Если вы прочтете его несколько стихов, вы поймете, что это замечательный поэт. И очень разносторонний. И может быть, действительно, он единственный советский сатирик. Почему единственный? Потому что он систему осмеял. Всю систему целиком. Он показал, что это полнейший идиотизм. Каждый по-своему реагировал: Бунин написал «Окаянные дни» и уехал отсюда. А Коля ушел на дистанцию от них. Поэтому он так блестяще ответил, когда Сталин должен был приехать к Горькому на дачу. И Катаев с компанией прибежали к Эрдману и говорят: «Коля, Горький тебя просит в восемь быть у него, приедет Сталин, и мы поможем как-то твоей судьбе. Мы уверены, он тебя простит. И он им сказал: «Простите, я сегодня занят — у меня большой заезд, — он всю жизнь играл на бегах. Они говорят: «Ну ладно врать-то», — и убежали, думали, что он дурака валял. Но он не поехал к Горькому. А поехал на бега. Вот такой господин был. Это редко кто б себе позволил сделать в этой стране.

Он трагическая фигура. Он всю жизнь играл на бегах и называл себя «Долгоиграющим проигрывателем».

* * *

Он ожил, когда узнал, что я репетирую «Самоубийцу». Хотя он скептически отнесся и говорит: «Это все равно, Юра, не пропустят». Я говорю: «Ну давайте попробуем сделать». И мы с ним думали, какие изменения сделать, чтоб могла пойти эта пьеса. Мы с ним даже придумывали для цензуры ход, что стоит большой сундук, как у Кио в цирке, и из сундука выходят персонажи, их с вешалками вынимают, нафталин, моль летает — мол, что мы не претендуем, это старая пьеса… И потом, в конце, персонажи убегали в публику, что, мол, и начальству можно сказать: «Но, к сожалению, эти пережитки мещанства еще есть, и вот видите, они убежали и пошли странствовать по нашей необъятной Родине — Стране Чудес». Я говорю: «Может, это обрамление, Николай Робертович, поможет?» Он так грустно мне всегда говорил: «Нет, Й-ура, не поможет. Они умней, чем вы думаете. Они наши уловки понимают. Не заблуждайтесь».

Рost скриптum. «В Кремле не надо жить…»

В апреле 1940-го бесстрашная Ахматова в своих пронзительных «Стансах» напишет:

               …В Кремле не надо жить — Преображенец прав,

               Там зверства древнего еще кишат микробы;

               Бориса дикий страх и всех иванов злобы,

               И самозванца спесь взамен народных прав.

«Оказался наш Отец…»

В конце 1960-го один из героев «Поэмы о Сталине» (глава «Ночной разговор в вагоне-ресторане») Александра Галича сформулирует то, что не смог сформулировать XX съезд:

               Кум докушал огурец

               И закончил с мукою:

               «Оказался наш Отец

               Не отцом, а сукою...».

История повторяется дважды

История, как известно (сказал Гегель, Маркс повторил), повторяется дважды: один раз как трагедия, другой — как фарс.

1 Цит. по: Семен Липкин. Декада. — М., 1993. — С. 155.

2 Ср: «Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колесиком и винтиком» одного единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса» (В.И. Ленин. «Партийная организация и партийная литература», 1905).

3 Впервые опубликовано в книге: Беломорско-Балтийский канал им. Сталина. М.: История фабрик и заводов, 1934.

4 Ср. с резолюцией Николая на записке Булгарина с его отзывом и выписками из «Бориса Годунова»: «Я считаю, что цель г. Пушкина была бы выполнена, если б с нужным очищением переделал комедию свою в историческую повесть или роман наподобие Вальтер Скотта». Пушкин отказался следовать пожеланию императора, и тот никаких мер в отношении поэта не принял.

5 Об этом пишет Виктор Некрасов в книге «Записки зеваки» (М., 1991).

6 Оцените своеобразный юмор вождя.

7 Так в письме Сталина. См.: Сталин И.В. Cочинения. Т. 17. Тверь: Научно-издательская компания «Северная корона», 2004.

8 Стецкий Алексей Иванович (1896–1938) — завотделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б).

9 http://www.inieberega.ru/node/616#_ftn7

10  Е. Тяпкина. Как я репетировала и играла в пьесах Н.Р. Эрдмана // Н. Эрдман. Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников. М.: Искусство, 1990. — С. 379.

11 В нашем случае «суфлер» подсказывал не «актерам», а «главному режиссеру» театра абсурда, называвшегося «СССР», от которого зависела судьба не только пьесы, но и ее автора.

12 Рабичев Наум Натанович (1898–1938) — в 1923–1934 годах был заместителем заведующего Культпропотделом ЦК ВКП(б). Покончил с собой в 1938 году.

13 «Бог из машины» (лат.).

14 Поскребышев Александр Николаевич (1891–1965) — на протяжении 20 лет был личным помощником вождя.

15 Советский писатель, 1990.

16 Енукидзе Авель Софронович (1877–1937) — советский государственный и партийный деятель. С 1922 по 1935 год — секретарь Президиума ЦИК. Друг юности Сталина. В 1937 году был арестован и расстрелян.

17 Эрдман Николай. Самоубийца. Пьесы. Интермедии. Переписка с А. Степановой / / Екатеринбург. У-Фактория, 2000.

18 Смехов Вениамин. Эрдман на Таганке // Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников. — М.: Искусство, 1990. — С. 425

19 Любимов Юрий. Рассказы старого трепача. — М.: Новости, 2001. — С. 270, 271.