НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Прошлое тут же присылало своих призраков

Николай В. Кононов. Ночь, когда мы исчезли. — М.: Individuum, 2022.

Николай В. Кононов — журналист, автор биографии Павла Дурова, документального исследования о двадцати сумасшедших selfmade-бизнесменах, документально-исторического романа о Сергее Соловьеве, советском заключенном феноменальной судьбы, и нескольких книг по журналистике и редактуре.

Его новый роман основан на историческом материале и воссоздает реалии Второй мировой войны (не Отечественной: действие происходит в основном в Европе). Повествование начинается в наши дни от лица современников (двух русских девушек, Александры и Кути, и сорокалетнего немца Иоахима Бейтельсбахера), которые в силу личного интереса закапываются в прошлое трех разных людей. Тут — три сюжетные линии:

• Леонида Иры, белоэмигранта и анархиста, загадочного человека, виртуозно морочившего голову и абверу в годы войны, и английской MI5 после нее. Его судьбой интересуется Александра, типичная городская левацкая оппозиционерка и анархистка;

• Веры Ельчаниновой, учительницы, христианки и феминистки, бегущей от советской власти во время войны на Запад. Вера — американская бабушка Кути, школьницы-бунтарки, мечтающей в наши дни о гендерном равноправии;

• Ханса Бейтельсбахера, сына украинских колонистов, потерявшего в юности семью из-за большевистской продразверстки и всю жизнь пытающегося выжечь из себя эту травму. Его историю слушает с CD-диска сын Ханса, Иоахим, который, кажется, унаследовал от отца на генетическом уровне его боль настолько, что повторяет в своей судьбе его ошибки.

Параллельный рассказ о жизни Леонида, Веры и Ханса занимает большую часть книги. Все трое — беженцы и апатриды, вынужденные выживать в условиях военной мясорубки. Каждый, неся внутри свою травму, получает жизненный урок, с этой травмой связанный. Для Леонида это травма расставания с любимой, покинувшей его из-за несовпадения в политических взглядах. Для Веры — травма, связанная с осознанием неравенства женщин и мужчин даже в демократических кругах ратующих за равноправие русских солидаристов¹. Травма Ханса — утрата связи с родными, след которых он потом пытается нащупать в Советской России.

По замыслу автора, все эти травмы отвечают на запросы, формулируемые в начале книги нашими современниками. Александра знакомится с историей анархистки Теи, девушки Леонида, связанной с «бабушкой русской революции» (так называли эсерку-террористку Е.К. Брешко-Брешковскую). Кутя сквозь время следит за становлением феминистских взглядов бунтарки Веры Ельчаниновой, а Иохаим Бейтельсбахер, знакомясь с жизнью отца, открывает истоки родовой травмы потери семьи.

Проблема романа в том, что за густой, разветвленной во времени-пространстве фабульной вязью связь героев с важными для автора концепциями теряется. Погружаясь в тщательно проработанные детали жизни героев, читатель забывает о тройной идейной наполненности романа. Книга — крепкое повествование, погружающее в жизненные перипетии Леонида, Веры и Ханса, но не более.

Есть проблема и с глубиной художественной проработки волнующих Кононова проблем. Тема анархизма всплывает лишь в истории любви Леонида и Теи и занимает всего 10–20 страниц (и это с учетом включения в книгу истории жизни Екатерины Брешко-Брешковской). Герои много и книжно дискутируют о сути анархистских идей, Леонид формально проникается ими, но это увлечение исчезает в момент расставания с Теей. По сути, заинтересованностью в анархизме Леонид просто прикрывает страсть к женщине, и понимающая это Тея выносит ему беспощадный диагноз:

«Вы были гибки, сменили свои замшелые взгляды на новое содержание и стали любопытным — но вам так и не удалась любовь без собственничества, без того чувства господства, которое главный враг безвластия!»

Ханс, пытаясь «прижечь» душевную рану потери родных (или внушенное им себе чувство предательства по отношению к ним) изобретает метод мнемосинтеза:

«Если уподобить память взорванному храму, то надстраивать над ним новодел — путь к уничтожению подлинности. Почитать же место, где он стоял, как святое не получалось, так как прошлое тут же присылало своих призраков. Поэтому я решил прибегнуть к анастилозу². Но то, что я называл мнемосинтезом, было чуть сложнее этого реставраторского метода.

Недостаточно опознать подлинные воспоминания, решил я, — надо окружить их столь же точными, подробными фрагментами реальности. Я надеялся на исцеляющую силу самого поиска этих фрагментов. Мне думалось, что, возрождая его в мельчайших деталях, окружу самую страшную из развалин таким ансамблем, что она останется чем-то вроде дальней незаметной комнаты».

Позже оказывается: мнемосинтез не помог. Во время войны травма психологиче­ски замещается рожденной на фронте второй личностью — жестоким и хладнокровным убийцей Густавом. Справиться с этой личностью Ханс не смог, за счет трансгенерационной передачи³ она достается в наследство Иоахиму и влияет на его поступки.

Все метания Веры вкупе с ее внутренним перерождением из покорной христианки в осознавшую себя прежде всего женщиной бунтарку⁴ также считываются на уровне больше бытовом, чем идейном: на принципиальную феминистку Вера, жена воцерковленного Ростислава и мать его ребенка, не похожа. Патриархальность уклада она бичует с позиции лично оскорбленной неравенством женщины.

Видимо, слабую проработанность идейной составляющей чувствует и сам автор — и решает проблему искусственно, добавив в роман третью часть, где разъясняет суть воспринятых Александрой, Кутей и Иоахимом уроков.

Эта искусственность видна прежде всего в форме разъяснений. Так, феномен наблюдаемой у Иоахима постпамяти объясняется в записке доктора психологиче­ских наук, указывающего на диссоциативное расстройство пациента (раздвоение личности). В этой же записке упоминается и единственное на всю книгу проявление постпамяти — Иоахим наносит себе смертельный удар ножом в живот, повторив таким образом совершенное когда-то на фронте действие отца.

В сюжете с Александрой итог подводится в виде эссе, посвященного дискурсу о темпоральном повороте и современному восприятию русских философов (в частности, анархистов). Здесь автор рассматривает идеи неоколониализма и привязывает к нему явление апатридства как трансгрессии, социального развинчивания человека и пересборки его в экстремальных условиях.

Урок, извлеченный Кутей из истории Веры, автор представляет как события, последовавшие за школьным докладом. Взрослые негодуют, грозят Куте карами, а сама она пишет подругам в чат: «Я буду биться как последняя мразь и выгрызать право каждого на понимание, на равнозначность личного выбора». Но тот ли это урок, который могла бы извлечь из биографии условной феминистки середины XX века современная российская школьница?

Казалось бы, сама жизнь героев должна демонстрировать четкость идейного посыла, однако этого не происходит. Автору, явно увлеченному модными сегодня идеями — о темпоральном повороте, трансгрессии личности, трансгенерационной травме — явно не хватило силы глубоко их проработать. За жизнью героев действительно интересно следить, но роман распадается на две искусственно связанные друг с другом части, где истории отдельных людей не иллюстрируют авторского концептуального замысла.

Филипп Хорват

1 Солидаризм — политическая теория о необходимости солидарности и стремления к компромиссу, социальному сотрудничеству и духовному доверию среди различных слоев общества.

2 Анастилоз — частичная реконструкция разрушенного памятника с помощью установки на свои места сохранившихся оригинальных частей.

3 Трансгенерационная передача — один из ключевых терминов популярной в послед­ние десятилетия психоаналитической теории трансгенерационной травмы.

4 Пожалуй, это единственная линия из трех сюжетных в романе Кононова, прописанная наиболее ярко и убедительно.