НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Сколько мы прошли, Марсьенн?

Тимур Валитов. Угловая комната: Роман. М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2022. — (Роман поколения).

На сайте магазина «Лабиринт» читатель называет книгу Валитова и ей подобные «литературой нищеты»: «абьюз, алкоголь, болезни и смерть, копеечные сбережения (если есть), гопники в окружении, домашнее насилие».

Да, все эти темы в книге есть, но она — о другом: о погружении в чертоги памяти, о поиске себя и своих корней, о бессмысленности, об осознании и принятии смерти.

Кажется, для многих тема нищеты, в которой как жила, так и живет значительная часть населения нашей страны, — запретная. Но задача настоящего писателя — увидеть жизнь целиком, со всеми радостями и бедами, с ее изнанкой. Как? Показать способность человеческого духа воспарить над мерзостями жизни? Достоевский показал — довольно гнетуще. А современный читатель жаждет чего-то легкого, радостного, как бы отменяющего нищету. Герой Валитова не зря погружается в фантазию о Париже и Марсьенн: «Знаешь, там, в отражении, живут двое, похожие на нас во всем, кроме одного: жизнь их проникнута легкостью. Они, свободные от видений и угрызений совести, могут позволить себе все, что составляет наше с тобой существование, но делают это, не скатываясь в область сомнений и сожалений, не задумываясь о смерти, не обрекая себя на сопротивление до самого конца».

Валитов, как и Оксана Васякина в романе «Рана», говорит о потере родителя. Героиню Васякиной почти мифологическое путешествие с погребальной урной приводит к освобождению. Она не просто примиряется со смертью матери, с которой они не были близки, не слышали и не понимали друг друга, но, наконец, находит язык для общения с матерью и, только обретя возможность говорить с нею, сбрасывает груз одиночества и непонимания и может жить дальше. Свободной. Собой.

Герой Валитова вырос без отца, от которого осталось лишь воспоминание о неподаренном самосвале, оладьи у Нины и коллекция анекдотов. Безотцовщине, создающей в душе пустоту, уделено особое внимание в книге. Смерть отца обрубает все возможности что-либо объяснить, исправить, создать сокровенную связь. Герой с этой травмой не справляется, и роман анализирует процесс распада личности и развоплощения человека.

Это роман о блуждании в темноте.

Герой признается: он умер еще в детстве, когда мама, разозлившись, пообещала сдать его в детдом. «Мне тогда было десять лет — и меня тоже не стало: я знал, что в детдоме нет ни кассет, ни книжек, зато есть каша и перловый суп, — и жизнь как бы заранее кончилась; перловый суп — это не жизнь». «Так ли мучительно умирать двадцать четыре часа, когда некоторые умирают едва ли не всю свою жизнь — с того момента, как начинают взрослеть?»

Герой не видит смысла в жизни и чувствует, что вынужден жить — против своей воли.

Родительская любовь формирует в детях нечто важное, что становится опорой в трудное время. Герою любви недодали, в этом смысле он — типичный человек поколения росших в перестройку, в неполной семье или в такой, где родители сутками работали и ребенка, по сути, предоставленного самому себе, воспитывала улица (что может сделать с ребенком улица — роман тоже рассказывает). Валитов пишет о поколении безотцовщины, сирот при живых родителях, не знавших любви и не научившихся ей. Но отсутствие теплых семейных воспоминаний — проблема не только поколения автора (и его героя), она всеобщая.

Можно ли жить, не умея любить? Можно ли любить, если никто не показал тебе, что такое любовь?

Осознавая абсурд и мерзость жизни, невозможность что-либо изменить, герой Валитова погружается в прекрасную фантазию о Париже, о восхитительной Марсьенн и внезапной страстной любви, которая одна и составляет смысл жизни. Впрочем, если герои Достоевского воспаряют богатой фантазией над пошлостью и преодолевают тяготы жизни, то у Валитова герой в эту фантазию проваливается и гибнет.

Мечта о Париже входит в его жизнь через насилие: Фарик отдает рукопись наутро после добровольно-принудительного эротического опыта. С этого момента ткань реальности начинает расползаться.

«Весь этот город, Марсьенн, — лишь омытое слезами зеркало, в котором мы с трудом узнаем себя, но неожиданно видим то, чего не имеем и иметь не будем».

Кто стреляется: герой парижской фантазии? герой романа? оба? Мы не знаем.

Роман Васякиной — о поиске любви и ее языка. Роман Валитова, поначалу очень напоминающий «Рану», — об отсутствии любви и о том, во что человек превращается без нее. О памяти — и о невозможности найти свои истоки. И об исчезновении, ведь исчезнуть — единственный способ покинуть заплесневелый угол.

Исчезает не только герой-рассказчик, исчезают все. Например, Фарик, неуловимый посланец из ниоткуда: у него нет страниц в социальных сетях, его письма пропадают из почты. Это он вводит в повествование парижскую историю. Это в его рукописи под названием «Угловая комната» разворачивается история Марсьенн и Бабу — их открытки (настоящие? придуманные?) висят у него на стене. И совсем мистика: в поезде герой выбрасывает рукопись Фарика, парижский текст становится уже его фантазией, порожденной случайно запомненными отрывками, — но в конце романа рукопись неожиданно возвращается. А герой парижского текста, влюбленный в Марсьенн, за которым тенью следует некий Батист-Бабу, в финале сам оказывается Батистом-Бабу, своим же двойником, и, раздваиваясь, борется с самим собой и развоплощается.

«Я вдруг окончательно понял, что это было: Фарик, которого я успел по-своему полюбить — несмотря на все факи, на все его ответы невпопад, на его медлительность, исходящую, видимо, от истинно азиатского спокойствия, несмотря на всю нескладность, неумелость — в текстах, в прогулах, в попытках пошутить…» Герой по-своему любил Фарика, но — именно прежнего, а не того, который «как-то скверно полюбил меня в ответ». Это уже не тот Фарик. Прежний Фарик умер.

Сцена в доме Фарика отсылает читателя к прозе французского писателя Патрика Модиано (эпиграф романа — из его книги «Улица темных лавок»). В 2014 году Модиано получил Нобелевскую премию «за искусство памяти, благодаря которому он выявил самые непостижимые человеческие судьбы и раскрыл жизненный мир человека времен оккупации». Сам писатель сказал о своих книгах: «В моих первых трех романах я описывал не исторические события, а неверный свет моих истоков». Это очень созвучно идее романа Валитова. Та же попытка провалиться в прошлое, дойти до ключевого момента, когда непостижимым образом была намечена линия судьбы — и собственной, и всего поколения.

Перечисляя беды своих ровесников, герой приходит к выводу: «и наше поколение забудут так же быстро, как предыдущее, отбросят, как жмых, как отработанный материал».

Связи с прошлым распались, опереться не на что. Остается лишь развоплотиться, стать тенью, которая не оставит следа.

Сколько мы прошли, Марсьенн?

Дарья Леднева