НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Взгляд из зеркала

В защиту мейнстрима / Под редакцией Л. Алябьевой, А. Горбачева, Л. Данилкина. М.: V-A-C Press, 2021.

Высказывание, что цикл моды — тридцать лет, верно, кажется, и для эпох. Поэтому 1990-е, которые обсуждаются в этом сборнике, действительно возвращаются — рефлексируются на научных конференциях, обсуждаются в прессе. Взять хотя бы один знаковый для той эпохи фильм — «Брат» Алексея Балабанова: в новостях тиражировалось, что фильм сначала закупил Netflix, он вернется в наш показ, а у третьей части уже указана дата выхода фильма. Книгу о 1990-х — «Мои 90-е. Пестрая книга» — рецензировал в «Знамени» в этом году и я¹.

Эта книга тоже, безусловно, пестрая. Здесь есть и настоящие научные статьи (Линор Горалик о перешивании старой одежды), и лирические мемуары (Татьяна Дашкова об одесских вещевых рынках), и целые мини-исследования (Антон Макарский о музыке Михаила Круга, в которой обнаруживаются неожиданные пласты), и блестящие эссе (Максим Семеляк о газете «Завтра», Андрей Левкин о речевом этикете Виктора Черномырдина²), и этнографическо-антропологические очерки (Джозеф Келлнер об Анатолии Фоменко и Михаил Йоссель об Америке). И все, что между этими жанрами.

Предметы обсуждения, как уже можно было заметить, тоже весьма разнообразны (и, можно сказать, хаотичны, ведь в книге мелькает и мысль о том, что хаос вообще был эмблемой той эпохи — и чуть ли не нашей страны в целом, и был он не однозначно плох). Экономические настольные игры и евроремонт, перешивка одежды и клубная жизнь, первая пресса нового формата («Огонек», «Завтра», «СПИД-Инфо» и, конечно, «Птюч» и «ОМ») и первые радиостанции, толкучки и рестораны, современный танец (да, в жанровом значении modern dance) и спортивные костюмы…

Из всего этого можно почерпнуть не только ностальгическое и вспомнить очевидное (хотя ностальгическое в силу эмоциональных причин таковым не бывает, а еще недавнее, казалось бы, прошлое уже имеет тенденцию забываться, как отметили участники книги в предваряющем ее круглом столе), но и узнать массу любопытного. Как, например, раскидывали по подмосткам землю во время показа в Москве «Весны священной» Пины Бауш, или, дешево и сердито, выкинули на клубную сцену несколько тонн земли и в конце просто подожгли ее во время одного из хэппенингов Александра Петлюры. Или, скажем, вряд ли и те, кто застал те годы во всей их красе, сразу припомнят, что даже в журнале «Новый мир», не менявшем шрифты за все годы своего существования, в 1998 году появилась цветная реклама, а русский шансон не был таковым всегда — ему дали такое название и вообще это отчасти конструкт, со стороны как исполнявших его (тот же Круг использовал блатную лексику из букинистического издания, давал вокабуляры на вкладышах своих первых дисков, то есть, как и Аркадий Северный, выпестовал образ-гомункул), так и крутивших по радио и раскручивавших медийно.

В книге вообще не то чтобы опровергаются отдельные устоявшиеся характеристики 1990-х, но дается зачин для их свержения. Указывается, скажем: нет полной уверенности, что на те годы пришлась такая уж «демографическая яма», как принято считать (демографические показатели начали ухудшаться в последние советские годы, а вот во время горбачевской антиалкогольной кампании даже улучшились). Или «лихие 90-е» — авторы сходятся на том, что выражение это было внедрено потом, «сверху», для дистанцирования от того исторического периода и подчеркивания преимуществ последующих перемен в общественной и политической сфере.

Дает ли это все нам какую-то существенную картину тех лет? Боюсь, что нет. Да, конечно, единого для всех воспоминания и его трактовки быть не может в принципе, а уж если мы говорим о такой яркой, безбашенной эпохе возможностей, как 1990-е, то и подавно. Но есть три весомых «но». Во-первых, разговор об одесском вещевом рынке или о первых выступлениях в жанре modern dance хоть и весьма забавны и познавательны сами по себе, но вряд ли релевантны для многих. Во-вторых, все это подано в крайне разных регистрах — от излишне наукообразной статьи («основная территориализирующая функция игр остается ключевым инструментом для материализации идеологических или педагогических задач, исторических нарративов и ценностей…») до раздолбайского, стилизованного под публикации тех лет, гона — не избавиться от ощущения, что кто-то из авторов делегировал в сборник тот текст, что имелся под рукой / в архиве. В-третьих же, как и в сборнике Аркус, здесь представлена оптика того же социального класса — тех, условно говоря, кто заканчивал тогда РГГУ или МГУ, работал в первых глянцах, тусовался в «ОГИ»³… Нет, я не призываю сделать сборник с мемуарами панков, люберов, рабочих провинциальных городков… хотя как раз это было бы очень познавательным, как одно время говорили, «человеческим документом»!

С чем же остаемся мы на выходе из книги? С определенной долей суждений, определяющих уже наше время. О том ли, что «сегодня можно включить телевизор в любой момент и услышать там интонации прохановских передовиц» (Лев Данилкин), или что сейчас нет такого разделения на высокую и низкую культуру, «нет нужды выбирать между журналом “ОМ” и “Европой Плюс”», интернет все загоризонталил и нивелировал (Александр Горбачев), даже при том, что сейчас Россия окончательно превратилась в «социально атомизированное государство» (опять Данилкин). 1990-е как зеркало? В любом случае, посыл о том, что «сейчас молодые иронически ностальгируют по неким уютным плюшевым девяностым», можно было бы обобщить и на другие поколения.

Александр Чанцев

1 О составленной Любовью Аркус книге см. майский номер (https://magazines.gorky. media/znamia/2022/5/vremya-kajrosa.html). Справедливости ради отметим, что опубликована она была позже, чем рецензируемое на этот раз издание. Однако же спор о первой брачной ночи может затянуться — интервью из книги Аркус выходили раньше, печатались в журнале «Сеанс».

2 Это требует отдельного разговора, но стиль Левкина — как бы разговорный, как бы научный и при этом очень въедливый в суть, пробуривающийся в нее прямо, но при этом создающий совершенно особенную стилистику — крайне интересен в силу того, что он так же преобразует жанр нон-фикшна, как в последние годы менялся жанр прозы (становясь одновременно эссеистичным, мемуарным, публицистичным — как в книгах Александра Иличевского, Эдуарда Лимонова, Дмитрия Бавильского и самого Андрея Левкина).

3 Креативность оформления книги, в которой, скажем, оглавление находится на впихнутой маленькой глянцевой вкладке и нигде более, я комментировать, пожалуй, не буду.