|
ЭССЕ
Об авторе | Михаил Наумович Эпштейн (родился в 1950 году в Москве) — философ, культуролог, литературовед, лингвист, эссеист, профессор теории культуры и русской литературы Университета Эмори (Атланта, США). Предыдущая публикация в «Знамени» — «Новая этика или старая идеология?» (№ 8, 2021).
Михаил Эпштейн
Философские случаи
...Но странный случай...
Не сказывал тебе я?
А.С. Пушкин. Моцарт и Сальери
Обычно философия обходит случаи стороной, имея дело только с принципами, идеями, законами, универсалиями. Но в основании мира, как склонна считать современная наука, лежит именно случайность. По мысли Нильса Бора и вопреки Альберту Эйнштейну, Бог играет в кости, — именно это он делает с квантами. На случайностях и вероятностях построена самая точная из наук об основах мироздания — квантовая физика. Почему бы и философии не усвоить этот квантовый принцип и не обратиться к случайному? Дадим шансу шанс!
Такие случаи, разрывающие смысловую ткань мира, любил описывать Даниил Хармс. Но его интересовали случаи как частицы абсурда, кванты бессмыслицы, вброшенные в нашу жизнь и сводящие ее смысл к нулю. Для меня, напротив, важно разрастание маленьких частиц до наибольших смыслов, включающих в себя все: от Бога до человека, от атома до Вселенной. Бесконечно растяжимa ткань существования, в котором любые абсурды, подмены понятий, ошибки и заблуждения оборачиваются приращением смысла. Если хармсовские случаи — это антисмыслы, то в моем понимании это метасмыслы, включающие абсурд.
У Хармса первая фраза обычно еще осмысленна, а дальше происходит стремительное разрушение смысла. Например: «У Пушкина было четыре сына...» — это неверно, но осмысленно. А дальше выясняется, что все они были идиотами и падали со стульев, как и сам Пушкин. И заканчивается полным абсурдом: «...на одном конце Пушкин все время падает со стула, а на другом конце — его сын. Просто хоть всех святых выноси!»
Я бы продолжил так: «А когда вынесли всех святых, оказалось, что сам Пушкин и есть главный святой. И хоть со всех стульев он падал, зато вознесся выше Александрийского столпа. Ай да сукин сын!».
Так хармсовский антисмысл перерастает в сверхсмысл. То, что кажется абсурдом и идиотизмом, оказывается маленькой притчей, идиомой разума.
Мастера своего дела
Дело без мастера
Дело боялось своего мастера. Он всегда работал с размахом. Если забивал гвозди, то шляпки глубоко входили в доски, а иногда даже вместе с гвоздями выходили наружу. Если рыл канаву для прокладки труб, то такую глубокую, что ее заполняли грунтовые воды. Если правил государством, то столь круто, что все несогласные оказывались в заточении. Дело так боялось своего мастера, что однажды не выдержало и сбежало за тридевять земель. Там оно одиноко скиталось из страны в страну и само собой потихоньку делалось, уже без размаха и удали. А мастер не стал его догонять — отшвырнул молоток и лопату и заснул мертвым сном.
Иногда делу стоит расстаться с мастером — для пользы дела.
Золотое перо
Старый поэт подарил молодому золотое перо. Молодой принял дар с благоговением и спросил: «Что вы написали этим пером?» — «Ничего, — ответил великий поэт. — Я работал только на пишущей машинке и компьютере». «Для чего же вам перо?» — удивился молодой. «Я рисовал им всякую чепуху и ставил кляксы. Это перо удержало меня от сочинения тысяч плохих стихов». «Чудесный подарок!» — воскликнул молодой поэт и положил перо на письменный стол. И больше уже никогда не писал стихов.
Пропавшее слово
Поэт забыл слово. Он старался его вспомнить, но... ведь он забыл и то, что оно означает. И то, для чего оно ему понадобилось. Всю оставшуюся жизнь он провел в поисках этого пропавшего слова. Он написал много стихов в надежде, что это слово вдруг неожиданно всплывет среди строк. И наконец понял, что, даже если оно появится, он его не узнает. А когда поэт умер, все признали, что в итоге ему удалось сказать свое слово.
Теолог и атеисты
Теолог стал защищать Бога от нападок атеистов. Атеисты решили придушить теолога и посмотреть, что им за это будет от Бога. Проходит день, другой, а на третий один атеист приходит к другому и говорит: «Мы были неправы. Бог милосерд».
Врач и пациент
Один упрямый, капризный пациент не хотел лечиться по предписаниям врача. Больного все осуждали за строптивость. Когда он умер, врач подумал: «Какой благородный! Он все равно бы умер, даже следуя моим предписаниям, а так взял всю вину на себя».
Профессор в городе
Профессора пригласили в один город на конференцию. После успешного выступления он пошел бродить по городку и за час обошел почти все улицы. Вдруг он понял, что не понимает чего-то главного. Прохожий, увидев пожилого человека, трущего пальцами лоб, участливо спросил: «Могу я вам помочь?» «Где я?» — спросил профессор. «Эта улица называется Главной. Та — Университетская. А вон та — Лесная». «Это я уже знаю! — вскричал профессор. — А в каком я городе?» — «В Среднегорске». — «А какая это страна?» Прохожий решил, что профессор спятил. «А какой это мир? — все больше горячился профессор. — Черт побери, сколько здесь измерений? Течет ли обратно время? А то здесь и помереть недолго». Выяснилось, что профессор был специалист по мультиверсуму и всюду, где только мог, проводил полевые исследования. А географией он не интересовался — мелкая наука.
Романтические истории
М и Ж
Мужчина был такой рассеянный, что больше всего боялся по ошибке заскочить в женский туалет. Однажды он зашел в туалет и увидел там молодую, красивую женщину. Он выскочил, красный как рак, — такой уж он был застенчивый. А следом за ним, завидев мужчину, из туалета выскочила женщина, тоже красная от стыда. И такое они почувствовали родство душ, что хоть предлагай руку и сердце.
На этом моменте остановимся — не будем дальше следить, как они вместе ринулись проверить по буквам М и Ж, кто из них более рассеянный. Ведь само родство душ — столь редкое явление в нашем торопливом мире, что на нем стоит остановиться.
Рассказы
Максим был влюблен в Катю, и она отвечала ему взаимностью. Он рассказывал ей истории из своей жизни, и хорошие, и плохие. Чем дальше, тем больше плохих, испытывая силу ее чувства. Признавался в дурных поступках и помыслах. Она не укоряла его, а пыталась понять. И рассказывала в ответ истории из своей жизни, чуть-чуть очерняя себя, чтобы не выглядеть слишком уж белой на его фоне.
Одновременно Максим встречался с Машей и тоже рассказывал ей истории из своей жизни. Маша была рассудительной, справедливой и говорила Максиму в лицо все, что о нем думает. Любви между ними уже не было, но дружба еще держалась.
Однажды Максим рассказал Маше про Катю и поделился ее историями, и Маша прогнала Максима. Тогда Максим пришел к Кате и рассказал ей про Машу и про то, что он делился с ней Катиными историями. Тогда Катя тоже прогнала Максима.
А Максим, оставшись один, стал писать рассказы, и теперь их читают многие, но друзей и любимых у него нет.
Каменное лицо
«Я тебя люблю, какая ты есть», — твердо сказал он, окаменев лицом. «Господи, — подумала она, — ничто его не проймет». Всю совместную жизнь она пыталась высечь из него хотя бы искру живого чувства, сначала порывами страсти, потом дикими ссорами, потом изменами. Но напрасно: все такой же красивый, невозмутимый, и по десять раз на день «люблю», как будто это слово ничего не значит. И даже сейчас, когда она призналась в самом подлом, в самом позорном... Мрамор бы делать из этих людей. Неужели остается только уйти, бросить его, красивого и желанного?
«Господи, — думал он. — Только бы вытерпеть до конца, тогда, может, сама уйдет. А если расслабиться, пустить слезу, то вцепится и уже не уйдет никогда, будет выбивать из меня слезы ручьями, сделает страдальцем и соучастником всех своих подлостей. Ненавижу!»
«Я все равно люблю тебя», — сказал он.
Люди как люди
Ивановы и Петровы
Ивановы решили съездить на озеро отдохнуть и взяли с собой Петровых, чтобы по дороге еще и пообщаться. Полчаса они ждали Петровых у дома. 15 минут они ждали Петрову из магазина, у которого остановились по дороге. 20 минут Петровы ждали Ивановых, пока те говорили по телефону с детьми. 8 минут ждали Иванову из туалета. В другой раз 12 минут из туалета ждали Петрову. Полчаса все ждали Петрова, пока он где-то блуждал. 10 минут сидели в машине и ждали, пока Иванов доскажет историю про то, как 10 лет назад у него сломалась машина. Четверть часа ждали, когда Иванова и Петрова переоденутся в раздевалках. Полчаса ждали, когда Иванов с Петровым привезут пива. Не успели отдохнуть, как пришло время уезжать. Случилось не то, чего ожидали, потому что все только и делали, что дожидались друг друга. Из итога совместных действий всегда нужно вычитать сумму взаимодействий.
Розовый волк
Дедушка подарил внуку розового волка, который стал его любимой игрушкой. Мальчик клал его на ночь рядом на подушку. Со временем у волка порвалось плюшевое брюхо, и его поместили в отдельный уголок, к другим старым игрушкам. Однажды мальчик нашел на полу копеечку и положил волку в живот. Потом он стал замечать на столе мелочь, оставленную взрослыми, и незаметно брал оттуда по монетке и клал в тайник. Ему было приятно думать, какое богатство у него накопится и что он с ним сделает, когда вырастет.
Однажды дедушка убирал в комнате, тронул волка — и тот зазвенел. Дедушка его потряс, и из волка посыпались медные и серебряные монеты. Мальчик прибежал и стал розовее, чем волк. А дедушка сказал: «Надо же, какой волк жадный! Сколько денег проглотил!» Ссыпал все монетки в свой карман и выбросил волка на помойку. С той поры мальчик не копил денег — и на всю жизнь вынес урок: если у тебя заводится волк, не надо его кормить.
Человек-море
Один человек приехал отдыхать на море и целыми днями не сводил глаз с набегающих волн, ему даже купаться не хотелось. Вдруг он почувствовал себя морем. Как будто в нем что-то колыхалось, великое и безбрежное. Он не знал, во что выльется его гений — в стихи, в музыку, в живопись, — но молча носил его в себе. Когда он вернулся с моря, друзья заметили, что с ним происходит что-то странное. «Влюбился, курортный роман», — предположил один. «Стал выпивать, его покачивает», — решил другой. Его разнесло, как будто он ел за троих, — заметил третий. И никто из них не догадался, что перед ними просто человек-море.
Парадоксы чтения
Неизвестная мысль Гегеля
В конце XX века один философ решил потревожить загробный покой старика Гегеля, который покинул этот мир в полной уверенности, что все в нем понял и разъяснил человечеству. Он достал последний том гегелевской «Энциклопедии философских наук» и стал тыкать в него пальцем, подзуживая старика и приговаривая: «А ведь история не закончилась. Абсолютный разум так и не пришел к самопознанию, вопреки твоим уверениям. Столько кровавого абсурда, как в истории XX века, даже до тебя редко случалось!»
И вдруг книга в ответ зашуршала. И в ней появилась новая страница, которой философ раньше никогда не читал — а может быть, ее и не было. На ней было напечатано курсивом:
«Реализация Абсолютной Идеи в период ее исторического созревания проходит через фазу, которую можно охарактеризовать как попытку самоубийства».
Г.В.Ф. Гегель. Заметка на полях книги В.И. Ленина «Государство и революция».
Две книги
На столе лежали рядом две раскрытые книги. Читатель перебегал глазами из одной в другую. И тогда книги решили переплестись своими страницами и стать одной книгой. На следующий день читатель воскликнул: «Не понимаю, как на соседних страницах можно говорить прямо противоположные вещи. Наверное, автор сошел с ума». А книга, ставшая толще и мудрее, подумала: «Почему автор, у которого в голове две противоположные идеи, безумнее читателя, который тоже совмещает их в уме, читая по очереди разные книги?»
На следующий день все книги библиотеки сплелись в один огромный том, и читатель понял, что именно этого безумного автора он читал всю свою жизнь.
В мире животных
Кот Бердяева и собака Павлова
Бердяев любил своего кота Мури и верил в бессмертие его души. Однажды душа бердяевского кота встретилась с душой одной из павловских собак, павших жертвой безжалостной научной резни. Душа кота спросила душу безымянной собаки:
— Как оправдается твой мучитель перед Богом?
— Он был ученый, — ответила душа собаки, — и я пострадала за науку, хотя меня никто не любил.
Так бывает: одна душа спасается любовью, другая — страданием.
Рыбка
Философ пришел в гости к друзьям и, пока те готовили обед, рассматривал одинокую рыбку в аквариуме. Она шевелила плавниками, выдувала пузыри, и ничего, кроме воды, в ее жизни не было. Философу стало ее жалко, и он спросил: «Хорошо ли тебе живется на свете, золотая рыбка?» Рыбка махнула хвостиком, подплыла к стенке аквариума и спросила: «А как тебе живется на свете?» Философ представил себе свой город, страну, кафедру, начальников и студентов... И позавидовал рыбке, которую окружала только вода.
Человек и собака
Один человек пошел погулять по окрестностям — а навстречу ему идут такие же гуляющие, но только с собаками. Он почувствовал себя неловко: они занимаются делом, а он, бездельник, выгуливает сам себя. И стал он тихо, про себя, чуть-чуть лаять и дергать себя за поводок, достаточно длинный, чтобы суметь все вокруг обнюхать. Так жить ему стало проще, четко различая в себе двоих: одного — с поводком, а другого — в ошейнике. Оставалось только правильно себя вести.
Лебедь
Лебедь плавал в пруду и не обращал внимания на поклонников, восхищенных его грацией. Светило солнце, было безветренно, и водная гладь была безупречнозеркальной. Лебедя тревожил другой лебедь, который все время плыл бок о бок и не отставал ни на один гребок. Он не приближался и не отдалялся, а все время был рядом. Нельзя было на него напасть — плавным движением он ускользал. Это было мучительно и тревожно: все время находиться в присутствии другого. Лебедя не радовали ни солнце, ни водный простор, а люди, махавшие руками и подзывавшие его к себе, сердили его, потому что отвлекали от главного: кто он, этот странный соперник, с которым нельзя свести счеты? Лебедь иногда забывал о своей тревоге, особенно когда погода портилась, набегали тучи, налетал дождь. Но в ясные дни лебедь понимал весь ужас этого наваждения, которое будет преследовать его всегда.
Дом и утварь
Спичка без коробка
Он рылся в старых бумагах и вдруг нашел на дне ящика спичку. Целую, неповрежденную, с выпуклой темно-бордовой головкой. Он давно уже не курил, да и раньше только баловался, но вдруг вспомнил серный запах от спички, когда чиркал ею перед самым носом, и она обдавала жаром и испускала едкий, щекочущий ноздри дымок. Ему вдруг очень захотелось еще раз вдохнуть этот резкоудушливый запах, который он, пожалуй, любил даже больше, чем дым сигарет. Но коробка не нашлось, а без фосфорной полоски огонька не добудешь. И вдруг он почувствовал себя такой же спичкой, оставшейся без коробка. Еще можно вспыхнуть, но обо что чиркнуть? Есть личность, но ушло время, о которое она зажигалась.
Пол и потолок
Пол всю жизнь пролежал, уставившись в потолок, а потолок висел, не сводя глаз с пола. И каждый молча думал про себя:
— Мы равновелики, но как же низко ты пал!
— Ты ничуть не больше меня, но как ты высокомерен!
Как ни пытались они сделать хоть шаг навстречу друг другу, стены их не пускали.
Нож и клей
Нож возревновал клей к вещам, которые тот накрепко соединял. И однажды набросился на клей, чтобы его зарезать. Но увяз в клейкой массе. «Он меня склеил!» — завопил нож. Из чего следует, что связь вещей сильнее разрыва.
Салат и винегрет
Салат поспорил с винегретом, кто из них полезнее. «Я свежий, а ты вареный».
«Зато, — сказал винегрет, — во мне каждый овощ прошел через огонь, воду и медные котлы».
Скрепка
Скрепка ныла от скуки. У нее не осталось никаких дел. Бумаг уже никто не скреплял, потому что они вышли из обихода. Коробка со скрепками лежала рядом с компьютером, ее могильщиком, — но никто к ней уже давно не прикасался. И вдруг в комнату вошло нечто большое — даже шкаф посторонился, а стол прогнулся. Это была огромная Скрепа. Она была в точности как маленькая, только в тысячи раз больше.
— Ты для чего? — пискнула скрепка. — Ведь бумаг уже нет, и мы не нужны.
— Подумаешь, бумаги! — басом ответила Скрепа. — Я буду скреплять Народ. У меня железная хватка.
И продиктовала компьютеру свой указ.
Пылинка и другие малости
Пылинка и солнце
Пылинка нежилась в луче заходящего солнца и казалась себе венцом творения. Солнце погасло. Тогда пылинка решила: наконец-то я стала сама собой.
Песчинка и пустыня
Песчинка возопила:
— Я так мала, что теряюсь в куче себе подобных. Как взгляну на пустыню, мне становится тошно — везде такие же, как я.
— Ничего, — ответила ей пустыня, зато теперь ты единственная — глас вопиющего в пустыне.
Вселенная и античастица
Вселенная все больше раздувалась от непомерной гордости, и тогда античастица решила ее проучить и взорвать. Но другие античастицы ее не поддержали: удобно быть в меньшинстве. Если стать большинством, придется взять ответственность на себя, сплотиться в галактики, создать антизвезды и антипланеты...
Если уж ты анти-, то спокойней оставаться простой частицей.
Травинка и золото
Геолог сказал травинке:
— Мне придется тебя выкопать, потому что под тобой лежит золото.
— Мы живые, сказала травинка, — давай любить и беречь друг друга, а золоту все равно, где лежать мертвым.
Так они образовали Живой Союз, к которому скоро присоединилась божья коровка. Тут и золото подало голос. «Я живой металл, образованный из микроорганизмов, из бактерий». «Все теперь хотят быть живыми, — заворчала божья коровка. — Ишь, взяли себе моду на жизнь, а сколько людей из-за тебя погибло!».
И было записано в устав Союза: «Даже самый благородный труп не является формой жизни».
Маленькие да удаленькие
Собрались как-то горошина, игла и мышка и заспорили, кто из них самый маленький да удаленький.
Мышка сказала:
— Вон сколько людей пыталось выдернуть репку из грядки — и впустую. Кошка пришла — и тоже без толку. А я дернула — и сразу вытянули репку.
— Ну, подумаешь, — говорит горошина. — Я меньше тебя, да удалее. На меня положили двадцать тюфяков, а сверху еще двадцать перин из гагачьего пуха, — и все равно я не дала принцессе заснуть, она проснулась вся в синяках. Вот какая я.
— Мне бы ваши заботы, — сказала игла. — Во мне засела смерть самого Кощея, а он самый сильный на свете. И никто не может с ним совладать, пока до меня не доберется. На океане есть остров, на том острове дуб, под дубом сундук зарыт, в сундуке — заяц, в зайце — утка, в утке — яйцо, а в яйце — я, смерть Кощея. И вода, и земля, и растения, и животные, и птицы, и яйцо, зародыш всего, — это все только для того, чтобы достичь моего кончика. Я главная.
Вдруг в круг споривших залетел квант, такой маленький, что его сразу и не заметили. «А ты кто такой? — спросили его. — Из какой сказки?» «Моя сказка называется “Квантовая физика”», — ответил квант. — «А что ты умеешь делать?» — «Все что угодно. Я и частица, я и волна. Я рождаюсь из ничего. Никто не знает, куда я лечу и где я нахожусь, а если кто-то попытается узнать, то он теряет знание о моей силе и скорости. Зато я знаю все, что делает другой квант на дальнем краю Вселенной. Я пролетаю одновременно через множество щелей по разным направлениям. Я могу стать всем, чем пожелаю, моя жизнь — сплошное “может быть”. И с каждой новой возможностью возникает новый мир, отличный от других миров. Мир — это я, и множество миров — это тоже я», — гордо сказал квант.
Мышь, игла и горошина выслушали кванта, до конца не поверили, но согласились, что его сказка — самая сказочная, хоть и называется «физикой».
В мире отражений
Зеркало
Зеркало томилось своей пустотой. В него заглядывали многие, но лишь для того, чтобы посмотреть на себя, а зеркало их не интересовало. У него не было даже рамы, на которую стоило бы взглянуть.
Однажды к зеркалу подошел некрасивый молодой человек и стал долго в него вглядываться. Зеркало почувствовало интерес к себе — как будто человек пытался выпытать у него тайну чистого и правдивого отражения.
Он ушел, и зеркало стало скучать по нему. Потом он вернулся с другим зеркалом и установил его так, чтобы видеть себя и сзади. Но лучше он выглядеть не стал и ушел удрученный.
Теперь два зеркала непрерывно смотрят друг в друга, отражаясь бесконечным рядом зеркал. Они уже не томятся пустотой, а переполнены счастьем. «Порознь мы ничто, — говорят они друг другу. — А вместе мы — бесконечность».
Ножи и зеркала
Во время странствий Н. оказался в глухой местности, где не было зеркал, и он разглядывал свое отражение в лезвии ножа. На обратном пути он попал в мир, где вещи и их свойствa были перепутаны. Ножи стали зеркалами, а их лезвия отупели. Зато зеркала потускнели, а их края заострились, как у ножей. Сам Н. стал внешне похож на своего приятеля M., а характером — на знакомую O. Красные цветы стали желтыми. У вечнозеленых хвойных деревьев опали иглы. На стеблях некоторых растений распустились морские раковины. Многие солдаты стали оловянными, а на лицах людей читались их мысли — строка бежала по лбу, как по экрану. Непонятно было, кто и зачем устроил этот кавардак. Все не переставали удивляться себе и друг другу. Но самое невероятное: все к этому привыкли, и мир в целом ничуть не изменился.
Поучительная природа
Упавший лимон
Лимон долго созревал на ветке, тяжелел, наливался соком. Наконец упал.
Лежит и думает: «Как-то мне кисло сегодня».
Малина
Как-то малина повздорила с жизнью. Жизнь слишком задавалась. Ходила вокруг и тыкала пальцем в смородину, в грядку клубники, в детей, играющих на солнце, и приговаривала: «И это я. И то. И ты! Всюду жизнь».
«Эх, — с укоризной вздохнула малина, — я-то жизнь... Да не всякая жизнь — малина».
С той поры разобиженная жизнь стала обходить малину стороной, и в той завелись черви.
Яйцо и курица
Яйцо стало доказывать курице, что оно появилось раньше. Курица огрызнулась: «Яйца курицу не учат». Яйцо привело научный довод, что первая курица вылупилась из яйца, которое высидела самка динозавра.
— Ах так, — сказала курица. — Тогда я не снесу больше ни одного яйца.
— Ах так, — сказало яйцо. — Теперь из меня не вылупится ни один цыпленок.
Так они и остались при своем, каменное яйцо и девственная курица, и спорить им уже не о чем, потому что каждый оказался прав.
День и ночь
Ночь прошла, не заметив, что навстречу ей шел день. Не ответила на пожелание «спокойной ночи» и не пожелала «доброго дня». День от обиды весь день проходил пасмурный.
Молния и радуга
Раньше они не встречались. Но вот однажды в одной части неба еще запоздало громыхала гроза, а в другой сквозь призму дождевых капель уже просияло солнце. И тогда молния впервые увидела радугу и оторопела: что еще за небесная птица распушила свой многоцветный хвост? А радуга, увидев молнию, чуть не искривилась от страха и отвращения к этой ломаной змейке, бьющейся в судорогах.
— Я война и кара! — сказала одна.
— Я мир и надежда! — сказала другая.
— За мною по пятам следуют гром и ужас.
— За мною слава и свет.
— Я главное божество древних, ибо ничего не боялись они больше грозы.
— Я знак союза между Богом и землей, ибо сказано: «Я полагаю радугу Мою в облаке, чтобы она была знамением завета».
Спор между ними продолжался недолго: небо расчистилось, гроза ушла, радуга погасла, по голубому небу поплыли белые облака. И тогда стало ясно, что блеск молнии и сияние радуги — проявления одной силы, которой солнце заряжает влагу в небесах.
— Ура, дождь кончился! Пойдем гулять! — закричала девочка, глядевшая в окно. И спросила родителей: «А кто сильнее: молния или радуга?»
|
