|
НАБЛЮДАТЕЛЬ
рецензии
Пятьдесят лет остранения
Сергей Стратановский. Человек асфальта. — СПб., 2021.
Сборник стихотворений Сергея Стратановского привлекает внимание и объемом, и размахом: на более чем ста восьмидесяти страницах — произведения, написанные в период с 1968 по 2018 год. Это ровно полвека поэзии одного из весьма значительных авторов современности: Стратановский, который стал официально печататься с девяностых, но поэтический отсчет ведет с андеграундных шестидесятых-семидесятых, — лучшая иллюстрация того, как живет во времени поэтическая традиция.
Интересна концепция издания. Учитывая, что представленное в прошлом году избранное уже не первое (в 2019 году свет увидел еще более масштабный «Изборник»), в «Человеке асфальта» явлен все же не opus magnum. Больше всего хочется сравнить эту книгу с отчетным концертом, на котором собрано самое характерное, показательное и любимое. За редкими исключениями стихотворения в новой книжке размещены в хронологическом порядке, от ранних к поздним. Этот простой композиционный принцип задает дополнительное измерение текстам, которые начинают читаться как своего рода поэтический дневник: смена ценностных парадигм в девяностых, чеченские войны, российско-украинские отношения.
Такой временной и тематический охват позволяет читателю занять дистанцию, с которой хорошо видны и позиция автора по поводу ключевых событий истории России, и причинно-следственная их связь с трагическими событиями российской современности. Порой погружение в семидесятые или восьмидесятые дает неожиданные параллели.
Именно весной 2022 года стихи Стратановского смотрятся особенно злободневно: пронзительное «Севастополь Петрович…», которое и процитировать-то теперь в печати целиком не получится, или красноречиво умалчивающее о двух годах поэтической работы «Улица Красной конницы…», единственное включенное в книгу стихотворение 2016–2018 годов.
Важно, однако, что происходящее не имеет у Стратановского привязки к конкретному времени или режиму. Так, например, хорошо рифмуются «Агитфарфор» 1981 года: «Агитфарфор пролетарский — / росписи блюдечек, блюдищ...») как символ агитационного высказывания с уродливой формой и без сущностного содержания, — и «Масленица 15-го года»:
Блин испечем мы размером
С Красную площадь
и комплекс ракетный накроем
Этим самым блином, а потом
Самовар поставим,
царь-самовар позолoченный…
Здесь вектор движения от прошлого к настоящему превращается в петлю, связывая время, страну и ее мало изменившихся за пятьдесят лет обитателей. В ней давят апельсины танками («Танками раздавим помидоры»), «зашибают бабло» в преддверии гибели города («Бомбила»), дрожат, что «отнимут бизнес» («Русский бизнесмен на Патмосе»). Эта прямо комментирующая газетные темы обличительная риторика, которая у любого другого автора мучительно воспринималась бы как искусственная, у Стратановского не выглядит таковой. Все потому, что «Человек асфальта» — не документ эпохи, не собрание обществоведческих кейсов и не очередные «Окаянные дни».
События, на которых концентрируется поэтическая рефлексия Стратановского, существуют как минимум в трех измерениях — истории, метафизики, культуры. В книге, кстати, три раздела, и в разных пропорциях эти темы звучат в каждом. Злободневное, каким бы актуальным оно ни было, становится вторым и третьим планом, но на первом разворачивается странная, иногда тоскливая, по большей же части пугающая поэтическая вселенная.
Тысячеустая, пустая
Тыква катится, глотая
Людские толпы день за днем.
И в ничтожестве своем
Тебя, о, тыква, я пою,
Но съешь ты голову мою.
Это стихотворение открывает и сборник, и первозданно страшный мир Стратановского. В нем хтоническое случайно и нелогично просачивается в бытовое, глядит отовсюду как зверь стоокий (отсылки к Тютчеву встречаются неоднократно, как и в целом к классике) и явно враждебно человеку, жизнь которого — «ничтожный человекомост. / Мост от рожденья до могилы». Этот человек печален, одинок, болен и оставлен Богом без какой-либо видимой причины:
Может быть, Бог меня ищет,
атомы боли даруя
Будничным, смирным вещам
и невидимой дланью воруя
Атомы леса, земли,
корпускулы жизни цветущей…
Это он, который говорит о себе «я», и есть «человек асфальта» («порожденье субстанции уличной») — особый герой Стратановского, наделенный даром видеть во времени связь двух абсурдов — общественного строя и мироустройства. Собственно, он и есть главный в этой поэтической книге. Отставив неуместные ассоциации с «Человеком дождя» Барри Левинсона и даже «Героем асфальта» Маргариты Пушкиной, подчеркнем все же некую общность героев: их исключительность, инакость, способность видеть мир странным и свидетельствовать об этом. Иногда «глыбы хтонической мглы» просвечиваются сквозь городской пейзаж, иногда вырастают из земли, асфальта или случайного наблюдения, но чаще всего они таятся в языке:
Я ненавижу лес. Зеленомассой розг
Он хлещет нас, заблудших и влекомых,
То в кровомясый гриб, то в липкий мухомозг,
Готовый вмиг всосать, как насекомых…
Особая поэтическая семантика, заданная неожиданными сочетаниями, переактуализацией внутренней формы слова («смертопощечина», «Червогриб», «преисподняя крысь»), и является точкой сборки «Человека асфальта», заставляя читателя стихов Сергея Стратановского в конце концов прийти к выводу: нет разницы, откуда выглядывает русская хтонь — из болот и лесов или из телевизора. Главное в том, что она была, есть и будет. Такое вот остранение.
Это не самый приятный вывод, но он закономерен и, пожалуй, следует из логики сборника, последнее стихотворение которого, как это ни страшно, поддается двойной трактовке совершенно не случайно.
Иди туда, иди туда,
Где смог и черная вода
Под транспортным мостом,
как ближний гром, грохочущим.
Там сквер без детворы, дворы несвежие,
В одном из них пятно,
на крестоказнь похожее.
Иди мимо него
в большой трущобный дом,
На лестницу его,
щербатую, крутую,
Карабкайся по ней —
площадки, двери, ниши...
Пусть с передышками,
но выше, выше, выше...
И, наконец, чердак,
но есть еще за ним
Ступени белые,
ведущие на небо,
Навстречу ангелам...
Андрей Рослый
|
