НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Running to stand still

РоманСенчин. Русская зима. — М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2022.

Обе повести (повесть и небольшой роман? Интересно, как русская литература до сих пор путается в названиях не очень длинных вещей, а «новелла» вообще не очень прижилась) объединены темами зимы и бегства. Они и уравнены: «русская зима в повести — синоним русским горкам. Судьба персонажа меняется этой зимой». Хотя, скорее, не так динамично, как на горках, а больше — замирание, временная смерть зимы, после которой невозможен, кажется, но наступает поворот к весне.

Еще больше две эти вещи объединены тем, как явно, даже дерзко Сенчин обнажает прием. В «У моря» герой, желая «набраться сил», сбегает от всех, от семьи, работы и Москвы — «оказавшись свободным от женщин, от срочной работы, с суммой денег на скромную жизнь», — поселяется в каком-то съемном жилье у моря, где-то в Краснодарских, судя по всему, краях зимой. Чтобы написать не поденщину, а настоящий сценарий. И сам текст повести оказывается почти сценарной завязкой, тем более что скупой, даже сухой язык Сенчина этому способствует. Еще больше способствует сама локация — курорт в несезон, во всем его одиночестве, докипании приморских страстей, зимнем монохроме. «И он выбрал квартиру не в человейнике на краю мегаполиса, а вот такую — в напоминающей одесскую из фильмов двухэтажке на шесть квартир, с лестницами и террасой. И главное — с видом на море». Это двойное бегство — из своего места жительства на море, на море не тогда, когда на него ездят, — да, любят в кино. «Зимний вечер в Гаграх» в книге вспомнен, «Ассу» с зимней Ялтой явно и не забывали, она в подкорке. В литературе же об этом — предсмертная книга Лимонова, «Старик путешествует», о поездке на наш курорт не в самую жару.

Визуальны и образы, сподобленные зимней грусти, ваби-саби: собака во дворе огромная, как медведь, но медведь мертвый, лает гулко, но будто ее заставляют, и даже дым от сигареты входит в грудь, как в пустой погреб.

Герой же, немного позаимствовав троп, напоминает ту пружину, что в постоянной беготне и чувствах поизносилась, слишком распрямилась, утратила былую туготу и силу. Он хочет остановить мир вокруг и собраться внутренне. Замедлиться. Даже, как в восточной медитации и в греко-отечественном исихазме, остановить внутренний монолог, сподобиться тишины внутри, хотя бы внутри. «Сергеев остановил внутренний гундеж, поднялся, помахал руками, присел несколько раз». Но это Григория Сковороду мир ловил, да не поймал, а Сергеева поймал, тут руками просто так не отмахаться. И он срывается в новое бегство. Running, как в одной песне поется, to stand still. Это не для красного словца или потому, что Сенчин музыку любит (даже в одной группе сам музицирует, кажется), а из-за значений слова «still»: цитату можно интерпретировать как «бежать, чтобы оставаться на месте» (то есть проиграть, ничего не найти и на новом месте), так и «бежать, чтобы стоять в тишине» (то есть обрести внутреннюю тишину, сосредоточенность, делание). Иными словами, как фишка ляжет. И удачи!

Будто подхватывая эстафетную палочку его бегства — из кадра в кадр, из одной киноновеллы в другую — бегут герои следующей (скажем скупо и непафосно, как автор) вещи, «Русской зимы». Буквально с первого кадра: героиня после долгого перелета возвращается из Америки в родной Екатеринбург. Тут — Сенчин опять раскрывает прием: крайне похожий на него писатель Свечин уходит из семьи, находит тут новую любовь и собирается все это описать — нужно отдать должное. Повествование от женского лица — крайне погруженное, очень женское, вплоть до описания выбора эмоций, нарядов и прочей косметики. Версии две: или новая жена автора просмотрела текст, или Сенчин — мастер. После «Елтышевых» давно понятно, что второе.

Сама же повесть поначалу монохромна до скуки — и не отложить ли? Писательские съезды, пьянки, поэт Костя Комаров на побегушках и прикормушках... Но вот в фильме включается саундтрек — от «Зверей» и «Крематория» до Ника Рок-н-ролла, Вени Д’ркина и Егора Летова. Герои не только ходят на концерт, но и вспоминают об автостопах, вписках, поездках на музыкальные фестивали, об одиноком и опять же дерзком («борзом») одиноком хипповании в сибирском городке…

Да, героев «смяло», «в 45 лет лучше просто плыть по течению», — если про того же Летова кто-то сказал, что он посадил целое поколение на тяжелую депрессию, то Сенчин вполне мог бы разделить с ним лавры в литературе. Но действие, начавшись с локального, писательского адюльтера (первый поцелуй дважды скрыт — от всех в гостиничном номере, от находящихся в нем — в туалете, где они тайком от администрации и детекторов курят), очень потихоньку, но уверенно расширяется, разрастается. «Екат», Москва, города, где проходило советское детство, куда кидала работа, куда отправляет сейчас. Звучат такие многие голоса — говорят тут и с официантами-охранниками, и к самой Москве обращаются — как у героини-драматурга, тут почти вербатим. Герои появляются, остаются, обрастают жизнями и рассказами. А Свечину-Сенчину только этого и надо — он как Левий Матвей, «ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет». Технологии только поменялись — с побитым ноутбуком «Lenovo» в черной сумке через плечо ходит.

А «Серафиме захотелось сказать, что нет никаких прошлых жизней. Одна она, и все, что было, цепляется, врастает, и тянется дальше, и ничем не отдерешь, не срежешь. Она пыталась освобождаться от прошлого, и вроде бы получалось, но потом понимала — нет, вот оно, как ненужный, лишний, тяжелый багаж...». Нужный. Потому что, так или иначе, герои научатся справляться со своим прошлым, работать с настоящим и строить будущее. Даже ипотеку возьмут!

Александр Чанцев