НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Двуликий котенок в военных условиях

Линор Горалик. Имени такого-то. — М.: Новое литературное обозрение, 2022.

Двое усталых измученных врачей расковыривают упавший с неба важный объект — «оскальзываясь в грязи и крови, и, с усилием отодвинув завораживающей красоты прозрачное, переломанное в трех местах надкрылье бомбардировщицы, все в толстых перламутровых прожилках, плавно переходящих в неживую стальную оболочку кабины…». Почти все живые механизмы здесь женского пола, но у нас не будет времени на осмысление случайности или неслучайности этого факта, потому что бомбардировщица немецкая, врачи советские, война в мире чудо-технологий идет так же, как и в мире без оных, и очень скоро психиатрическую больницу «имени такого-то» будут эвакуировать водным путем в полную неизвестность. А в аптечке самолетницы помимо прочих вожделенных медикаментов есть два пузырька — можно в детском отделении худо-бедно проколоть курс кому-нибудь маленькому, весом до тридцати килограммов. Или можно помочь двум взрослым полноразмерным людям избавиться от творящегося вокруг кошмара раз и навсегда. Надо решать, что делать. Возможно, в военных условиях это так себе выбор. Возможно, это вообще не выбор, причем в любых условиях. Проблема в том, что другого выбора не будет. Случится много всего вероятного и невероятного, и нечеловечески прекрасного тоже — но другого выбора не будет. Этот узор проходит сквозь все произведения Линор Горалик — большие, малые, прозаические, поэтические, вербальные, изобразительные — страшное, смертно-крепкое переплетение доведенных до предела и безнадежно созависимых жестокости и милосердия. Горалик — великий хроникер исцеления неизлечимо больной реальности. В «Имени такого-то» ее медицинская тема приобретает особые очертания.

Фабула «Имени такого-то» кажется философской притчей. «Эвакуация психбольницы во время войны» — в сущности почти идеальная метафора для определения того, что мыслящему и чувствительному человеку начала третьего тысячелетия приходится делать со своим рассудком. «Корабль дураков» наизнанку, Ноев ковчег в кривом зеркале… Однако в основе романа лежит совершенно реальный эпизод Великой Отечественной — эвакуация московской больницы имени Н.А. Алексеева. 1941 год, около 500 человек пациентов, около 100 человек персонала, путешествие до Казани на двух баржах, нехватка еды, белья и медикаментов, пожар, дизентерия — нужно ли что-то добавлять к такому? можно ли что-то добавлять к такому? Можно. Линор Горалик добавляет магический реализм и биопанк.

В отличие от громады «Всех, способных дышать дыхание» этот фантастический мир совсем маленький. Ты не успеваешь его изучить, успеваешь лишь стать свидетелем короткого, абсурдного путешествия отдельно взятого людского сообщества по чудовищному пространству империи. В чрезвычайных обстоятельствах нет ни возможности, ни смысла разбираться в биологии баржи-амфибии или пытаться понять, кто и зачем вмонтировал в товарища Касимова киноаппарат. Куда важнее разработать грамотную схему рыночного превращения золотых украшений в картошку и разучить жуткую патриотическую песню про гибель красного героя Шмидта, которая позволит сколько-то заработать на концерте самодеятельности. Правда, пока герои сражаются с советским военным бытом, на другой стороне бытия идут свои процессы, и до столкновения с существом из маниакальной болтовни пациентки Речиковой остается совсем немного.

«Имени такого-то» — отчаянно антиимперская книга, героический эпос о подвиге по спасению в военное время тех, кому зачастую и в мирное время бессмысленно рассчитывать на спасение. И разворачивается этот эпос в альтернативном ХХ веке, где вроде бы сбылись — причем супердосрочно — мечтания о торжественном слиянии биологии с технологией, только вместо величественных картин триумфа разума и покорения природы человеческому гению мы наблюдаем несчастные, несовершенные, издерганные, трудные в управлении, завшивленные и недокормленные механизмы, невольно заставляющие вспомнить машину Офелию из «Зависти», но больше всего, разумеется, напоминающие обыкновенных домашних животных — самых безответных жертв любого социально-политического конфликта. А в главе, посвященной мучениям полевого хирурга Гороновского с живыми зенитками, прямо сказано, что маленькая, «хорошая девочка, хоть и очень нервная», повидала «еще ту войну». Эта бедная старушка — «лендерка», созданная в царской России.

Несмотря на свои зыбкие, сновидческие очертания, параллельная реальность «Имени такого-то» пронзительно реалистична. Сказка стала былью, только быль получилась слишком настоящая. Да и тех сказок, что никакой цивилизационной метаморфозе не подверглись, никто не отменял. Поэтому главврач Эмма Ивовна Райсс в конце тяжкого дня прижимается к интерактивному портрету усатого человека в простом френче, медсестра Сутеева закидывает из окна в пространство самодельную удочку (если повезет, на другом конце лески обнаружится письмо с фронта от родного человека — или не совсем от него), доктор Синайский с доктором Боруховым занимаются возмутительными антинаучными экспериментами, связанными с электричеством и предсказанием будущего, а братик Ганя и сестричка Груня, двое сирот, пациентов детского отделения, по ночам превращаются в двуликого котенка.

Наивному читателю сам факт существования героев Горалик может показаться чудом экзистенциального маневрирования: как можно жить здесь, сохраняя рассудок и еще леча чью-то шизофрению? поражаться этому и спокойно глядеть вот на то? Почему в государстве, где в боевых действиях успешно применяют высокоинтеллектуальных лис размером с корову, не могут разработать эффективную технологию борьбы со вшами? Как можно говорить доктору Райсс такое про ее национальностьи всей больницей, ничуть не смущаясь, есть пряничную мебель из случайно обнаруженной разбомбленной квартиры, которая принадлежала нетрудно догадаться какому существу из какой истории? Очень просто. Так же, как это делали, делаем и будем делать мы все, в своем мифологическом пространстве, только без лис и пряников. Это внушает некоторую надежду — хорошо, пусть не на концовку, подобную той, что досталась героям романа. Хотя бы на то, что нам — в случае эвакуации — тоже хватит сил.

Мария Мельникова