Прошла пора моих военкоматов… Стихи. Геннадий Русаков
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023
№ 9, 2023

№ 8, 2023

№ 7, 2023
№ 6, 2023

№ 5, 2023

№ 4, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Об авторе | Геннадий Александрович Русаков (15.08.1938) воспитывался в Суворов­ском военном училище, учился в Литинституте, окончил 1-й Московский педагогиче­ский институт иностранных языков (1966). Работал переводчиком-синхронистом в Секретариате ООН в Нью-Йорке, в Москве в Комитете за европейскую безопасность, в МИДе СССР, Секретариате ООН в Женеве. Автор десяти книг стихотворений. Премия Аполлона Григорьева, «Венец», национальная премия «Поэт» (2014), «Русская премия» (2016). Постоянный и очень давний «знаменский» автор. Предыдущая публикация в «Знамени» — № 5, 2021. Живет в Москве и Нью-Йорке.




Геннадий Русаков

Прошла пора моих военкоматов…


1.  У каждого народа свой тиран —

свой тёмный гений, сотворивший чудо,

вошедший в книги, в песни, на экран…

Потом с восторгом изгнанный оттуда.

(Не надо быть умней своих времён

и утомлять сограждан чудесами:

ты до поры до времени умён,

но с временами разберёмся сами).

Любой пророк повинен — в правоте,

в бестактной неуместности прозренья…

(Нам вечно попадаются не те

и реже одного на поколенье.)

Мне Бог не дал всего, что мог бы дать

и я Ему признателен за это.

Но то, что дал — такая благодать!

Почётный титул Дряхлого Поэта.


2.  Мы, кроме себя, не нужны никому:

такая страна и такие соседи —

и взятые скопом, и по одному.

А дальше, на север — так просто медведи!

Мы зря поселились на нашей земле,

забыв у поляков спросить разрешенье…

И немцы в обиде, и шведы в нуле.

И всякие-разные сплошь в сокрушенье.

Притом, между прочим, сплошное жульё!

На картах и нынче нас делят ломтями:

«Вот это — тебе, остальное моё!»

Пошли они, граждане, к чёртовой маме!

Мы трудный народ, не привыкший ко лжи.

Когда-то мы попросту звали их «воры».

…Живём, охраняем свои рубежи.

Привыкли к соседям, к визжанию своры.


3.  Прошла пора моих военкоматов:

никто меня на сборы не берёт,

хоть день с утра от заморозка матов

и распорядок знает наперёд.

Всё будто воротилось без причины:

труба зовёт к отправке в лагеря,

промокший плац, и мальчики-мужчины

готовятся к седьмому ноября…

Вставать — «Подъём!», ложиться по отбою,

помывка в среду с выдачей белья…

Я эту жизнь ещё ношу с собою,

хотя она давно уж не моя.

Есть памяти бессрочное проклятье —

как времени родимое пятно:

отречься, лгать, менять года, как платье,

всё позабыть…

И снова: вот оно.


4.  …А есть стихи — их ангел нашептал.

Они не наши, мы таких не можем.

В них боль и гнев, в них нежность и металл…

От них горячка и мороз по коже.

Мы не умеем их запоминать —

ослабевает память и суставы.

Ночами снятся бабушка и мать.

И громыхают близкие составы.

Зачем о детстве плакать старику?

Закрой глаза и задержи дыханье…

У нас такое было на веку!

А нынче просто жизни затуханье.

Твой ангел всё запомнил и учёл.

Заснял на плёнку. Выжег на скрижали,

чтоб рассказать Творцу про нас и пчёл.

Про то, как мы из времени бежали.


5.  Но жизнь мою разгадывать не надо:

я вам её на блюдечке поднёс.

Вот гомон мелекесского горсада

и подсинённый воздух-купорос,

вот щипачи с лирическим прищуром

и нежностью касательной руки.

Вот понедельник выстелен гипюром,

которого не любят старики.

Вон прошлое, замотанное в дымку

и прочее из мусорной дали:

не бывшее с несбывшимся в обнимку

под мухой распевают «ай-люли».

Осточертело до зубного скрипа!

А на экране вечная херня:

там трясуны хохочут аж до всхлипа,

сосут шмурдяк…

Столетье, чур меня!


6.  Когда я над Хопром стрекал крапивой ноги

и удил головлей, с плеча крушил кугу,

я с временем моим столкнулся по дороге

и до сих пор забыть про это не могу.

Но всё ж пришёл в себя, да и другое было…

Желтел речной песок, обваливался зной,

от бешеных стрижей весь день в глазах рябило

и август оглушал органной тишиной.

Давно мне ничего от времени не надо:

все шмоны отстоял и вывернул карман.

Уеду я от вас хотя б в страну Канада…

(Но ведь, куда ни кинь, везде один шалман.)

На небо не пора, да и без интереса.

А ближе, на земле, мне даже бомж не рад.

Эх, взять бы, словно встарь, плацкарт до Мелекесса!..

Да только он давным-давно Димитровград.


7.  Как-то скушно мне ходится-бродится —

без понятия целей и тем:

не рыбачится, не огородится…

Лишь растыр между этим и тем.

Так бывает — а всё ж получается.

Так бывало, да мимо прошло:

жизнь, как прелая нитка, кончается,

хоть ещё не сказали число.

Молодёжь проживёт вне столетия,

ей года-лабуда до балды:

так, мура-мишура, междометия,

третий вторник у пятой среды…

Ну, а мне скушно ходится-бродится,

колготится и здесь, и теперь:

не рыбачится, не огородится…

Лишь скребётся Хозяину в дверь.


8.  Осень. Слякоть. Пустые сады.

Понедельник закончился в среду.

Обойдусь и без этой среды:

соберу барахло и уеду!

Что ж ты, отчина, так тяжела

с этой вечно слюнявой погодой,

с этой лужей на четверть села,

со своею задрипанной модой?

С пьянкой, драками, бабьей войной,

с мусорами, палёною водкой…

Как же хочется жизни иной —

ну, пускай даже самой короткой!

К чёрту всех бухарей и ханыг!

К чёрту ваши засраные виды!

…Так ругаются лишь на родных —

не держа за душою обиды.



9.

                                                         «Согласно учёным, жизнь на Земле

                                                         оказалась случайным совпаденьем».

                                                                                                         Из Интернета


…А скоро время птичьим стаям.

Потом дожди, растыр и хмарь.

Мы до конца перелистаем

природы тощий календарь.

Душа от нежности заплачет,

не понимая, что же с ней…

А странный век всего лишь начат

и не становится родней:

ведь нас так жизнью запугали,

что я, ей-богу, берегусь,

когда в подветренном прогале

плеснёт крылом пролётный гусь,

когда закончат гонку мёда

и август стихнет за окном…

А чуть испортится погода,

я вспоминаю об ином:

что наша жизнь лишь совпаденье

и в ней большого смысла нет —

здесь, на моей до обалденья,

единственной среди планет!


10.  Всё бывает, хотя и не вдруг.

А возможно, и вовсе не будет.

…Жалко стало чего-то вокруг,

хоть вокруг только дождик и люди.

Не дождей же мне, право, жалеть!

Их жалей не жалей — загудели.

И гудеть собираются впредь…

Ничего — всё хотя бы при деле.

Жизнь порой происходит без нас,

локотки выставляет для пляса.

А сегодня — какой уж тут пляс!

Три притопа и два выкрутаса…

Только всё-таки лучше хоть так:

хоть на цыпочках, хоть без притопа —

но попасть сотворению в такт.

Пусть хоть пропуск фонемы… Синкопа.


11.  Облак выплыл, накрыл меня тенью.

Кот прошёл, не сказав ничего.

Не привык я к его поведенью…

Ну, да ладно, начхать на него!

Мир наполнился утром до края,

(аж с трудом умещается в нём),

как обычно, бока обдирая…

И становится попросту днём.

Вот и славно. Всё снова в порядке.

Мир ещё получшел со вчера.

Первый дождик запрыгал по грядке.

День рождения у комара.

Боже правый, за что же мне это:

умирать на такой красоте

среди самого лучшего лета —

если живы и эти, и те?


12.  Как меняется колер земли

с переменой сезонной погоды!

Суше, жёстче. И стали видны

вдалеке опустевшие воды.

Мы меняемся вместе с землёй:

вместе с этим клочкастым покрытьем,

вместе с флорой — с цветком, коноплёй…

Со зверьём и его общежитьем.

Устаёт от старенья душа

и мелеет с годами по строчке…

Вон сегодня живёт, чуть дыша,

в пустяковой своей оболочке.

Всё и каждому будет своё,

независимо от воспитанья…

Мне — пилюли, ковид, дожитьё,

дочь в Москве, Пашка рядом. И Таня.


13.  Большое сердце нужно для стихов…

А у меня оно неровно бьётся

из-за моих губительных грехов,

которых позабыть не удаётся.

Я никогда молиться не умел.

К чему молить? Творцу всё так известно.

(С годами я порядком охамел —

мне на земле порой бывало тесно…)

Теперь ничто уже не защитит:

ни фарт, ни маза, ни лихие схроны…

Мои стихи — копеечный петит,

который прочитали разве жёны.

Да я не каюсь… Поздно, ни к чему.

Жил, как жилось. Любил, когда любилось.

Что я скажу на том суде Ему?

 — Прости, Господь, неровно сердце билось…


14.  Cпасибо, что утро. Спасибо, что холод.

Спасибо, что мышь эту ночь проспала.

Что день на торшере булавкой приколот

и в дырку прокола полезли дела.

Спасибо, что ветер слезу вышибает.

Что воздух при каждом движенье хрустит.

Что жизнь меня снова вовсю нагибает,

а я всё равно нагулял аппетит.

Спасибо, что мама на смазанной фотке

опять молода и с тяжёлой косой.

Что хлюпает что-то с утра в носоглотке,

метели проходят густой полосой.

Спасибо за всё — даже тем, кто не нужен

и лишь по неведенью вляпался в стих,

который сегодня заметно натружен…

А ветер над садом, похоже, утих.


15.  Как хотелось, так и выходило…

Только редко и не до конца:

видно, география вредила —

низко август реял у лица,

комары кусались озверело

и срывали этим медосбор,
Солнце не по-правдашнему грело

и, конкретно, в ареале Гор.

Я искал укрытья от стихии,

от судьбы, от века и людей,

чтоб писать стихи  — пускай плохие,

но зато с обилием идей:

чтоб в родной земле неслись несушки,

каплуны нагуливали жир,

пели птицы и молчали пушки,

зацветал питательный инжир.

Мне хотелось тихого, не злого,

говорить вполслуха, не кричать —

понимая с детства силу слова

и дурного прозвища печать…


16.  Карболкой пахнет память доходяг,

блевотиной немыслимых сортиров,

окалиной на брошенных путях,

ментовкой от шинелей конвоиров…

Тот мир был злобно звучен и пахуч.

В нём жили несмываемые краски.

Но каждый день сверкал как Божий луч,

ложившийся в ладони без опаски.

Прошло сто лет, а запахи живут…

Всё остальное выпало в осадок.

Как дым отечества, они к себе зовут

и дополняют мой миропорядок.

Как пахнул китель папы моего!

Как мама для меня благоухала!

А больше не осталось никого…

Лишь бабушка молилась и вздыхала.


17.  Счастливый день глядит в моё окно —

вся зелень мира, все оттенки счастья:

всё, что могло и было мне дано

в оплату многолетнего участья.

Родимые, не бойтесь умереть!

Мы небу заплатили за земное.

Что взяли — остаётся с нами впредь,

как этот день в окне и остальное:

вот этот сад, провисший под дождём,

вот эта глина с колеи в Варищи,

вот те, кого мы безвозвратно ждём

и у Творца когда-нибудь отыщем.

Да, жалко жизни, что так коротка

и всякий мусор налипает в строчки…

А счастье выдаётся на пока,

причём не всем, а лишь поодиночке.


18.  День был как день, но сердце билось плохо.

К тому ж, он оказался деловит.

Уже кончалась странная эпоха

с продлёнкой, карантинами… Ковид.

Прохожие шарахались друг друга.

Приюты хоронили стариков:

рядами в ров — последняя услуга.

Ни скорби, ни прощанья, ни венков.

Я был готов — мне восемьдесят третий.

Я группа риска, списанный товар.

Мне всё кричало: — Зажился на свете! —

Оно и правда: я постыдно стар.

Но вот живу. И вслушиваюсь в тело:

вдруг занедужит? Вдруг чихнёт не так?

Не дай-то бог — остаться захотело,

ещё пожить хотя бы на пятак!


19.  На дороге сразу опустело —

муравьи ушли перед грозой:

населенье ждать не захотело

и вернулось в поздний мезозой.

Или добежало до Небраски,

взобралось на самый Гиндукуш,

убоясь губительной огласки

ради блага муравьиных душ.

Я не муравей, а понимаю

всю необходимость этих мер…

Мир вернётся в норму где-то к маю:

так когда-то было в СССР.

Муравьи опять затеют стройку,

жизнь забьёт фонтаном до краёв.

Я для «встречи справа» встану в стойку…


Граждане, я пью за муравьёв!


20.  Всё, что хотел, я, в целом, доказал…

Сумел, успел: «всё» уместилось в горстку.

Я веса в ней совсем не осязал,

и, торжествуя, погрозил напёрстку:

знай наших! Я доделал все дела.

А с кем тягался, те в другом столетье.

(Я в двух пожил: судьба щедра была…

Но, слава богу, не увижу третье.)

Поел, попил, где надо — пошустрил.

Ходил в кино, качал мускулатуру,

двоих детей двум жёнам подарил,

хотя любил всё ту же музу-дуру.

Мне, в общем, славно было на земле

среди всего, что помню без разбору:

снега, луга, её парад-алле…

Лошадку, тянущую хворост в гору.


                                               Хартсдейл, США




Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru