НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Итак, пароль — «тревога»

Вера Богданова. Павел Чжан и прочие речные твари. М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2021.

Вера Богданова работает на скрещении взглядов. Роман ее по-русски жесток, бескомпромиссен с читателем, откровенен и в то же время не по-нашенски стройно организован. Вновь напоминает о себе Достоевский, каркасы письма бравший у Диккенса, Бальзака, но насыщавший их размышлениями современного ему Петербурга — о тогдашнем русском человеке. «Павел Чжан и прочие речные твари» — книга непривычного баланса: пограничные состояния уживаются в ней на уровне и формы, и содержания.

Да, это футурология, временами страдающая от оголенных схем, торчащих сюжетных проводков, сырости развешанных ружей — выстрелит ли то? выстрелит ли это? — но какой роман о возможном будущем лишен подобных недостатков? Главное, Богдановой удается избежать окисления слога, — ведь именно книги о будущем сильнее всего подвержены старению.

Автор не смакует воспоминания о будущем, а стенографирует кошмары своих современников. Чипирование, призрак китайского всевластия, тайное насилие, старый добрый технофашизм, гротескные детали, достойные пера Ходоровски и Гиллиама, — все это работает, будучи актуальным. «Павел Чжан» — «белый шум» сновидений о том, что может сбыться — но вряд ли сбудется, поскольку уже реально в умах.

Любопытно, как с вопросом ирреальности сталкивается содержание — интригующее, живое. Павла Чжана, героя, казалось бы, мифологического, умозрительного, мы наблюдаем воочию, знаем и любим, осознаем каждую минуту его бытия так, как если бы сами росли в дуэте русско-китайской любви, томились приютским чистилищем, встречали удары судьбы и грезили о златорунном Пекине, в котором, разумеется, и деревья выше, и небо светлее, и люди тверже. Мы понимаем боль Чжана — и боль связанных с ним «отступников».

Все они опалены прошлым — порочным механизмом, таящим в себе аритмично работающие шестеренки. Многие читатели и критики сопоставляли «Павла Чжана» с «Маленькой жизнью» Ханьи Янагихары, аргументируя это схожестью вымышленных судеб, их привязанности к детству, сломанному и обесцененному, но не будет ли крайней натяжкой для «Павла Чжана» такое сравнение? Его жестокость — пульсирующая, генетически резвая — противоположна ходульной жестокости «Маленькой жизни»; книга Богдановой в несколько раз живее своей далекой (и, возможно, призрачной) родственницы.

Ближе роман оказывается «Центру притяжения» Алексея Поляринова, такому же живому, напряженному повествованию о днях сегодняшних; и там, и там — загадка детства, топография травмы, идейно-тематическая находчивость, местами — умело выстроенная фабула, которой, к сожалению, суждено испариться, потерявшись в ритме, опереточном монтаже.

И Поляринов, и Богданова — не дебютанты. У обоих мы наблюдаем следование попутным ветрам новейшей мировой литературы, изрядно отличающимся от нашей; отсюда же и попытка спаять велеречивость русской прозы с последними наработками прозы, к примеру, американской.

«Павел Чжан» — неровная по ритму книга, содержательный баланс которой завязан на зеркально преломляющих друг друга лейтмотивах: здесь и китайские предания (вспомните сказку о мальчике Графте из «Центра притяжения»), вплетающиеся в действительность мира будущего, и перетекающий из преданий ландшафт — болото, в котором вязнет живое и притворяющееся живым; болото со всеми его запахами и состояниями — коннотацией очевидного упадка! — просачивается в синтаксис, в легкие персонажей, превращая их жизнь в попытку выбраться на свежий воздух, подальше от тлетворных контекстов места, статуса, травмы, идеологии.

Увы, достигнув середины, роман натужно сбрасывает с себя медлительность и превращается в сплошное действие, историю-с-выводами-и-заключениями. Слишком резки оказываются фабульные повороты, развязка конфликта Чжана и Краснова не впечатляет (неужели все так просто?), сердце романа — Пекин — и вовсе удивляет блеклостью поставленных сцен, с московскими никак не сопоставимых, а ненастья, опутывающие героев все стремительнее, смазываются в чехарду.

Вероятно, причина спешки — диктат замысла. Роману не навредили бы лишние сто страниц, которые расставили бы акценты и объяснили бы нам, каков выход из сформулированной автором ситуации. В мессианство Чжана, пунктиром обозначенное ближе к эпилогу, и вовсе верится с трудом, поскольку итоговые фрагменты его жизни поданы нам в полумраке, без называния имен, стертым набором образов.

Немногие формальные вопросы, впрочем, не отменяют содержательности, с которой у романа все в порядке. Гибкость интонаций, положений, ситуаций позволяет говорить о свободном дыхании прозы, вырывающемся за пределы метода, — если, избегая деталей, пересказывать содержание книги — кажущееся весьма тривиальным, а то и примитивным. Это буйство отечественного киберпанка, отдаленно привязанное к социально-критическому анализу.

В послесловии Богданова рассказывает о том, что планировала дать голос реальным трагедиям — и попутно собрать конспирологические теории воедино, взглянув на них отчужденно, дав четкий срез действительности, во многом полагающейся на домыслы, мифологии, постправды. Получилось ли удержать стремительно видоизменяющийся кошмар человечества, отпечатать страхи, будоражащие нас день за днем? Вероятно, получилось, но в совершенно ином ключе.

Несмотря на обилие контекстуальных находок и фабульную увлекательность, «Павел Чжан» в первую очередь ценен людьми, обитающими внутри, под стеклянным колпаком трагедии, живыми и, как ни удивительно, независимыми, легко представляющимися за границами романа. И если Павел Чжан — телеграм-мессия, чуть ли не Валентайн Смит, явившийся из хронического ниоткуда, — главная находка Богдановой, то прочие — Краснов, Соня, неприкаянная и будто бы обреченная не замечать главного, упускать возможность за возможностью, — схвачены цепко, живы настолько, насколько может быть жив солдатик литературной игры.

«Павел Чжан» — оттиск сегодняшних дней, генерирующих заговор за заговором и предательство за предательством, дней, в которых реальное и фиктивное спутаны до отсутствия различий, дней, в которых человек способен потеряться, даже не найдясь, — способный впечатлить современного читателя с обоих флангов восприятия: это и увлекательный роман о том, чем дышит русский человек сегодня, и герметичное послание будущему, буквально вымаливающее у него иную тропу развития, всеми силами оттягивающее прощание с идиотским, но все же относительно считываемым настоящим.

Кирилл Ямщиков