ПЕРЕУЧЕТ

Артем Пудов

На острие мнений

Критика и эссеистика в литературных журналах весны–лета 2021 года

Литературные журналы традиционно предоставляют свои «платформы» для критических статей и эссеистики авторов самых разных направлений и воззрений. Выберем из них самое, на наш взгляд, интересное — и рискнем выявить во всей этой разности общие черты и тенденции — если не всей современной, то хотя бы сиюминутной — критической работы. Что притягивало внимание критиков в первой половине текущего года, что казалось им актуальным?

Лена Малорик. Орбиты Ивана Жданова («Артикуляция, № 14, март 2021)

Аналитическое эссе посвящено одному стихотворению поэта, эссеиста, фотографа Ивана Жданова — «Пустая телега уже позади…». Для своего мини-исследования Малорик привлекает значительное количество источников и сразу предупреждает: «читать без усилий этого автора не получится». Тем не менее сложность поэзии Жданова со всей многоступенчатостью трактовок его строк не становится для критика преградой как для ее изучения, так и для получения эстетического удовольствия от текстов. «Орбиты Ивана Жданова» — не просто интересная попытка разобрать построчно стихотворение, сопоставить его с другими произведениями поэта и вывести авторов, повлиявших, по мнению Малорик, на творческую манеру Жданова, а во многом и признание в любви к его творчеству — без излишней пылкости, но с вдумчивой аналитикой.

Талантливый поэт, а тем более — поэт-мыслитель, как точно называет Жданова Малорик, пишет не в вакууме. На материале аллегоричных, насыщенных образов из стихотворений «Такую ночь не выбирают…» и «Гроза» в этом эссе автор осмысливает присутствие в тексте местоимения «ты». Отдельные стихо­творения Алексея Парщикова и Елены Шварц, считает Малорик, помогают понять элементы евангельской аллегории в стихотворении Жданова «Пустая телега уже позади…». Критик приводит любопытные суждения о прямой связи поэзии Жданова и кинематографа, а также дает читателю возможность изучить некоторые аспекты философской картины мира поэта: «…у меня не всегда ясно могут понять эллипсис, его логический ход, за ним не видят канона, а канон там обыкновенный <…> это невозможно без сильной художественной идеи, основанной, все-таки, на религиозном сознании или чем-то в этом роде. Вот что я называю обыкновенным каноном».

Андрей Пермяков. Свое, чужое. О книгах про дачную жизнь, хотя дач теперь не существует, или О приручении домов («Новый мир», № 4, 2021)

Статья литературного критика, поэта и прозаика Андрея Пермякова начинается, казалось бы, с простой констатации факта: три четверти населения России — городские жители. Следовательно — стоит ли всерьез говорить о современной деревенской прозе? Пермяков считает дачу не менее важным социальным и литературным явлением, совершенно не относясь, в отличие от многих россиян, к ее почитателям. Через анализ произведений критик успевает за­тронуть множество параллельных литературе тем и высказать свое мнение, далеко не всегда совпадающее с каноном. Пермяков ироничен, даже саркастичен в первой части статьи, когда пишет о прозе и публицистике Дениса Драгунского, при этом выводы его об удивительной переменчивости в высказываниях писателя, особенно когда дело касается воспоминаний о детстве, убедительны: «Опять самоопровержение? Нет, это стиль: в каждой отдельной статье внутренние противоречия есть, а в совокупности статей противоречий нет. Вернее, нет иных противоречий, кроме антитез, служащих законам логики». При этом надо отметить, что, анализируя прозу Анны Бабяшкиной, Дарьи Бобылевой, Ирины Богатыревой, критик не злоупотребляет ни черными, ни белыми красками. В «Своем, чужом» автор часто рискует и не боится «прикасаться» к уже признанным всеми классикам (в рассуждениях об Иване Шмелеве и Ильфе и Петрове), однако никогда не переходит границ. Особенно интересен в статье анализ эссе Анастасии Мироновой (ее роман «Мама!!!» был опубликован в № 11 «Знамени» за 2019 год) под безапелляционным названием «Почему российская дача убивает». Пермяков солидарен с выводами Мироновой, которые поначалу можно счесть экстравагантными: «Дача должна быть небольшая… На даче не должно быть никаких грядок… Цветы, не требующие косьбы… Нормальная кухня и минимум 10 соток земли… Во всех других сочетаниях она лишь отнимает у человека здоровье».Сочетание вызова с отсутствием излишней резкости и парадоксальных сопоставлений без «мудрствования» — безусловно, сильные стороны статьи Пермякова.

Елена Лепишева. Голоса живых. Пунктирный обзор современной белорусской литературы («Дружба народов», № 4, 2021)

В объемной литературно-критической работе минский литературовед и преподаватель Елена Лепишева выводит на авансцену современного литературного процесса семь белорусских авторов, каждый из которых по-своему находит ответ на один и тот же резкий и актуальный вопрос: возможны ли устойчивость, литературная свобода и человеческая правда в условиях крайне неоднозначного мира с его «запретами на спонтанное, нелегитимное творче­ское самоизъявление»?

Из всех героев «Голосов живых» российскому читателю наиболее известны Дмитрий Строцев, Ольгерт Бахаревич, Виктор Мартинович. Все три белорусских автора активно вовлечены в общественную жизнь, регулярно выражают свое мнение по социальным и политическим проблемам. У них разная творче­ская эволюция: Мартинович начинал как ученый (монография о Шагале), а впоследствии перешел к остросоциальным интеллектуальным романам с элементами фантастики; в стихах Строцева последних лет гражданская нота звучит все громче и отчетливее, а «поисковость» русского авангарда и московских концептуалистов выражена менее ярко, хотя и не уходит полностью; Бахаревич начинал как поэт, а известность приобрел в основном как прозаик — его огромный роман «Собаки Европы» вызвал оживленную полемику и в России.

Среди остальных персонажей и критически, и литературно убедительной, вдумчивой работы Лепишевой — не менее важные писатели и поэты: Андрей Хаданович, Алесь Рязанов, Змитер Вишнёв, Наста Кудасова. Например, поэта, писателя и переводчика Алеся Рязанова считают одним из самых известных и одаренных современных белорусских авторов. Автор около тридцати книг, Рязанов успешно работает как в формах, связанных с мировой поэзией (версеты — небольшие лирические произведения, написанные прозой, и пунктиры — миниатюры, немного напоминающие японские хокку), так и в направлениях, изобретенных им самим.

Вечный сад: символ, почва и судьба. О романе Марины Степновой «Сад» размышляют Елена Лепишева, Александр Люсый и Елена Сафронова («Дружба народов», № 7, 2021)

В рубрике «Читаем вместе» громкий роман популярной писательницы Марины Степновой «Сад» с разных сторон рассматривают три литературных критика. Елене Сафроновой («Новый Чехов явился?..») роман показался как минимум «не органичным в своей историчности» и довольно несвязным, без ощущения единства множества историй, ведь «Сад» заявлен как роман, а не сборник рассказов. Если ориентир на дух чеховского «Вишневого сада» еще как-то можно принять, то к языку романа Степновой у Сафроновой много правомочных претензий: «вычурность и ненатуральность» — например, использование слова «ласковый» применительно не только к удачному браку, но и к раку яичников. Критик в своей рецензии ставит множество серьезных вопросов к роману, на которые, судя по всему, непросто ответить.

Совершенно иначе увидела «Сад» Марины Степновой Елена Лепишева («Лопнувшие струны vs топоры»). Для нее это произведение — буйный синтез фантасмагории и исторического романа, скепсис без тотальной иронии, причем критик считает ориентирами романа Степновой не только Чехова, хотя Лепишева особо подчеркивает влияние на «Сад» чеховской драматургии — предвестницы театра абсурда и чеховской прозы «потока сознания». Она обращает внимание на лейтмотивы русской классики, рассыпанные по книге («“дворян­ское гнездо” Тургенева, “мысль семейная” Толстого, кризис эго-сознания Достоевского, “недотыкомка” Сологуба и др.») и сплетающиеся в один узел. Критику нравится фантомность героев «Сада», их личностная неоднозначность («полуинфернальная Туся»). Общая идея рецензии: Степнова пишет о трагизме не человека, а общей ситуации.

Материал Александра Люсого («Когда деревья были большими») посвящен прежде всего героям «Сада». Его можно воспринимать как расширение, углубление рецензии Елены Лепишевой и отчасти как полемику с рецензией Елены Сафроновой. Героев романа, по оценке Люсого, стоит воспринимать без отрыва от общего художественного мира книги Степновой, без разъединения с Садом. Этот тезис, кстати, не отрицает их фантомность, а скорее подчеркивает. Критик обращает внимание на тонкий, глубокий психологизм книги Марины Степновой: «Сад» имеет корни еще и в травелогах (путеводителях):«У русского “немца”… Карамзина, с его настроенным… носом… в “Письмах русского путешественника” европейское… пространство благоухает столь же амбивалентно, как и российское у героя Степновой».