|
КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛ
Незаставшие
Советский Союз глазами молодых
30 лет назад, 26 декабря 1991 года, Советский Союз прекратил свое существование. Редакция журнала «Знамя» обратилась к нашим молодым авторам, появившимся на свет после этой даты, с предложением принять участие в заочном круглом столе, посвященном для кого-то грустному, а для кого-то счастливому юбилею, и ответить на вопросы:
1. Как Вы относитесь к Советскому Союзу? Согласны ли Вы, что распад СССР был «крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века»?
2. Статистика гласит, что среди молодежи, родившейся после 1991 года, довольно много тех, кто сожалеет о его распаде. Как бы Вы могли объяснить природу этого молодежного «ностальгического» феномена?
Ростислав Амелин, поэт
(1–2) Как хорошо было раньше, при Советах! А сейчас страна продана, разворована! Народ живет униженный и обманутый! Раньше человек был делом занят — работал, строил — а сейчас черт-те чем занимается. Сидит в Интернете. Раньше мы в космос летали, а теперь даже кино про космос снять не можем! Культура была величайшая — и кино, и музыка, и литература — а какая поэзия была! А сейчас — посмотрите вокруг: где поэты? Где песни? Один «Голубой огонек», да и то — советской выделки! А что молодежь нынешняя слушает, так это вообще сатанизм: Моргенштерны всякие. Сплошные глупость, низость, обезьянничанье — возведенные в идолы! А театр? Одни голубые показывают голых девок. Раньше художник был вдохновителем, слугой народа. А сейчас? Всем нужно только денег да просмотров. И не ради идеи, а чтобы заработать на вас, дураках — и уехать! Раньше человек был должен что-то, у него была обязанность перед обществом! А сейчас — непонятно чем себя занять в этой абсолютной свободе, безответственности: молодежь снаркоманилась, смотрит глупости в телефонах, ничего на свете не уважает, не ценит — гробит и свое будущее, и наши надежды! Раньше всего этого не было, мы не знали всех этих бед!
Да, бабушка. Все именно так. Ты не знала. А все это было. Все было, а ты не знала, потому что от вас это скрывали. Советский мир был как королевство кривых зеркал. А там, где много стен, декораций, занавесов, где все непрозрачно, скрыто — там и произрастают самые скотские вещи. Подспудно и тайно, пока на всех надеты очки с изумрудными стеклами. Союз держался на лжи, на громадной лжи в бесконечно малых вещах. Союз декларировал идеалы, которых не было в реальности, — сначала это вдохновляло людей, а потом люди устали, осознали — и так разочаровались, что до сих пор ни во что не могут поверить свято. Согласно диалектическому материализму, человек — это сочетание обезьяны и труда. Как труд отпал, так и диалектика заработала в обратную сторону. Чего Маркс не предусмотрел — в его идеальной картине мира ресурсы неисчерпаемы, а это не так: ресурсы кончаются, как материальные, так и человеческие.
Вначале народ пашет, ожидая чудес. Тратит ресурсы и строит. И чудеса происходят — люди летают в космос. На седьмой десяток люди захотели уже отдохнуть, за все поколения жертв. А отдыхать-то оказалось негде! Быт советского человека — гордая нищета, стиснутость, стыдная, замученная телесность, в которой нельзя расслабиться и восстановиться для труда — почему все деды и спились на лавочках. Ох, лучше бы снаркоманились! Да, был Союз славной машиной, рабочей машиной, много создал прекрасного и великого — но машина не может работать вечно, ее нужно модернизировать! А эта была такой неудобной, что оказалось проще выбросить, чем что-то менять, и вы сами ее и скинули, как только вам предложили взамен простейшие вещи — вроде приватности и собственности. И теперь молодежь не знает, чем себя занять. Старая идея была скомпрометирована, а новое в нашей стране всегда возникало, возникает и будет возникать, но никогда почему-то не ценится — и либо сгнивает здесь, оболганное и униженное, либо продается за границу. Мы наследуем общество, где до сих пор ничего нельзя. Нельзя это, нельзя то, нельзя так, нельзя вот так — и пропадает всякое желание делать что-либо, хочется просто заработать и уехать. Навсегда.
Если все это — неправда, если это — вранье, то почему же тогда все рухнуло, бабушка? Страну Горбачев продал, а Ельцин пропил? Но как возможно продать людей свободных? Свободных людей нельзя продать или пропить! Их не так легко обмануть, они себе цену знают! Они не дадут собой помыкать, как хочется кому-то, каким-то западам. Советский Союз обещал всем людям свободу, он пел о свободе в гимне! Но оказался такой тюрьмой по факту, что многие не смогли от нее очнуться, и не придумали, как распорядиться свободой, которая на них упала. И вырастили детей, которые не знают, как ею распоряжаться, — и дети смотрят в открытый, прозрачный мир в Интернете в своих телефонах, и там нужно прыгать, как обезьяна, — тогда ты станешь звездой, знаменитостью и построишь замок. Люди видят, что мир устроен совсем не так, как им рассказывали, и то, что происходит с нами, это печально, и нужно что-то делать, но это требует жертв! А жертв наш народ панически боится: слишком много пожертвовали впустую. Эта рана на нашей многонациональной Родине еще дымится, и нужно ее лечить, а мы не любим лечиться у кого-то. Мы любим делать это сами и в итоге делаем только хуже.
Восстановление Союза — это очень и очень трудный путь смирения, покаяния, жертв, труда, на которые никто не готов, особенно на первое, не говоря уже о последнем. Не стоит грезить, сохранить бы то, что осталось! Поверь мне, бабушка. Мне очень жаль, что Советский Союз распался, но никто его специально не разваливал. А если и так, то, значит, люди наши оказались настолько темны, несвободны и беспомощны, что легко поддались на этот обман. А как заставить нищих людей работать за идею, не порабощая их волю? Нас приучили надеяться на тех, кто выше нас, — и в итоге сами ничего не делаем, а только сетуем на несправедливость и ходим выбивать себе какие-то гарантии. Во всех наших сферах культуры, не говоря уже о поэзии, вместо труда и жертв — одна бюрократия и статусы, которые только мешают. Не хочется даже лезть в эти болота, театры. В нашей культуре побеждают имитации, с ними и носятся. Вместо нового — хорошо забытое старое, и «Голубой огонек» до сих пор идет именно поэтому, чтобы на Новый год все было точно так же, как и всегда, — в этом суть стабильности, которая теперь является нашей ценностью. Чтобы была стабильность, нужно изображать, что ничего не меняется, и делать вид, что все хорошо. А новое — это опасное, и лучше его не видеть.
Но время идет, мир стремительно меняется, и либо под него как-то подстраиваться — либо гордо умереть, как пытается сделать современная поэзия в России. Так вот, бабушка. Хочешь, восстановим Советский Союз? Тогда ты должна поверить мне сейчас полностью и безоговорочно: мы живем в стране. Страна лежит на планете. Планета летит в космосе. Космос — это система. Человек — работающая обезьяна. Людей много, все мы разные. Нам нужно разное, чтобы быть счастливыми. Но вместе лучше, чем порознь. Вместе мы — культура, а порознь мы — животные. Нужно не ругаться, а мириться. Не обижаться, а трудиться. Нужно быть щедрыми и справедливыми друг к другу. Нужно не бояться, а всегда учиться и открывать новое. Нужно смотреть в будущее, а не в прошлое. Нужно вдохновлять друг друга на подвиги во имя человечества. Нужно производить больше, чем потребляем. Писать больше, чем читаем. Создавать больше, чем разрушаем. И тогда наступит Коммунизм.
Баярма Занаева, поэт
(1) Распад СССР — это, безусловно, катастрофа. И геополитическая, и экономическая. Мне кажется, обо всем — от тотальной нищеты девяностых до бессмысленных войн на территории когда-то единой страны — сказано уже очень много, и я вряд ли смогу добавить нечто новое. К тому же я не историк и не политик, поэтому именно геополитический аспект катастрофы вряд ли смогу оценить компетентно. Но я согласна с тем, что произошло что-то очень страшное, и мы до сих пор не в состоянии до конца осмыслить масштабы катастрофы.
(2) Во-первых, люди разочаровались в действительно красивой идее, и человечество не может сделать экзистенциальный выбор. Вроде мы все за равенство и братство, и в целом люди хотят построить лучший и справедливый мир, кто-то постольку-поскольку, кто-то искренне, но это броуновское движение бессмысленно и не ведет к качественным улучшениям. Люди сейчас готовы к чему-то большему. Может, это и не будет так идеалистично, как планировалось вначале, но, если статистика, о которой вы говорите, соответствует действительности, то все возможно. Наверное, люди просто скучают по единству на пути к светлому будущему.
Во-вторых, потеря свободы. Да, в свое время люди были опьянены вседозволенностью, но вседозволенность — это не свобода. Свобода внутри человека, у него в мозгу; никакое государство, никакое внешнее давление не способны лишить человека свободы, если она уже есть. Однако свобода в человеке зарождается не всегда. Даже при доступности образования у человека может не сформироваться способность к свободе. Как бы это проиллюстрировать… Появилось такое выражение — «лидеры мнений», и это совсем не оксюморон. Это страшно. Люди теперь чаще смотрят не сами фильмы, а обзоры на фильмы. Появилось понятие «культура отмены». Наверное, аналоги всего этого существовали и в СССР, но со стороны государства, а не со стороны общества. Существовал и контроль — на глубину, сложность и эстетичность, ведь человек самостоятельно не всегда способен дать точные оценки. Да, государство навязывало гражданам определенную картину мира, однако эта картина мира была такова, что на ее основе все же можно было вырастить в себе нечто более сложное. Культура, созданная в СССР, благоприятствовала всестороннему развитию человека, в отличие от культуры потребления, которая его, наоборот, опускает. Все владели (по крайней мере, в идеале должны были владеть) каким-то минимумом свободы, и каждый делал с нею то, что считал нужным.
Василий Нацентов, поэт
(1) Я родился в конце девяностых годов, и о советском времени у меня, естественно, должны быть самые смутные, приблизительные представления. Но это не так. Родившись в конце девяностых, я, кажется, родился в конце благословенных шестидесятых, а вырастал в долгие семидесятые, растянувшиеся почти на двадцать лет...
Моя Каменная Степь — место уникальное и удивительное не только со стороны природы и науки. Вмешалась сюда и история. Каменная Степь, как точно сказала Ирина Барметова, — эдакая советская колба. Бюст вождя с парадной лестницы НИИ мой отец, заведующий хозяйственной частью, убрал только позапрошлой зимой. Что и говорить о нулевых. И даже о десятых.
В зале заседаний — до сих пор: длинный стол под красной скатертью, герб Союза, картина — классический образец соцреализма. Графин только приватизировали. Остались правилом и первомайские демонстрации. Даже седьмого ноября многие еще поздравляют друг друга с праздником. Понятно, что все они родились в первой половине века. Бóльшая (и лучшая) часть их жизни — советская.
В страшном, голодном 1946 году, когда Центральная России погибала от засухи, Каменная Степь собирала рекордные урожаи. Это была победа. Учения Докучаева — в первую очередь. К нам потянулись лучшие ученые, многочисленные зарубежные делегации, приезжали знаменитые артисты. Научно-исследовательский институт стал всесоюзным центром по вопросам сельского хозяйства и генетики.
И так продолжалось даже в глухие постоттепельные годы, до самого конца восьмидесятых. А к 1992-му, к столетию экспедиции профессора Докучаева в Каменную Степь, ученые с мировыми именами уже бедствовали. Зарплату не платили месяцами. Многих стали приглашать за рубеж. Не ехали. Но новые времена, понятно, не жаловали. Каменностепной интеллигенции в советское время жилось куда лучше.
Вот с таким же отношением к прошлому рос и я. В хрущевке. В НИИ. Среди старых научных трудов, почвенных образцов, карт и чашек Петри. На водохранилище, построенном в 1950-м. Мы его называем морем. Старым морем. Знал гимн СССР раньше, чем гимн России, хотя разница между ними (теперь-то кое-что я понимаю) не такая значительная.
И, конечно, распад Союза лет до пятнадцати был для меня самым важным и одним из самых тяжелых событий века. Рядом стояла только война. А дальше? Дальше Крым стал наш. Я, как зачарованный, весь этот день провел у телевизора. Стоя слушал гимн и плакал. Целый день. А на следующее утро что-то вдруг перевернулось во мне. Тяжелое, неподъемное, как айсберг. И я уже не мог смотреть на все это. Теперь было обидно и больно. Радость смешалась со стыдом. Сила (физическая) с беспомощностью души. Я стал другим человеком.
В моей библиотеке появились книги сначала Жигулина, потом Шаламова, Гинзбург. Вместо Тихонова я стал читать Пастернака, весть о котором просто оглушила, смутила меня. Я влюбился. И в десятом классе уже едва ли мог читать «Тихий Дон». Я читал «Доктора Живаго».
(2) Сейчас Каменная Степь почти развалилась. Уникальный фитотрон, в котором можно было выращивать бананы и проводить многолетние опыты за один сезон, разворовали. На моих глазах. Я мальчишкой лазил по подвалам с огромными лампами и причудливыми стеклянными приборами, кричал, как в рупор, в вытяжные шкафы... Еще вчера все это не просто работало, но было достоянием и гордостью, приносило институту прибыль. И так всюду. И в сельском хозяйстве: в тракторном парке сегодня два с половиной старых комбайна. И в науке: опыты проводить не на чем и нечем. Простите, конечно, но: в советское время (в Каменной Степи) жилось лучше. И я действительно помню это время. Как свое собственное.
Помню ужас и величие сталинской эпохи. У меня были раскулаченные и сосланные. Были и убежденные коммунисты. Были дворяне, сохранившие стать и непреклонность все советские годы. Были бедняки. И я, кажется, все-все помню. Тяжелая память. Все это снится и живет во мне и со мной.
Но я не жалею о распаде Союза. Я вполне отдаю себе отчет в том, что в советское время (с моими стихами и моим характером) меня уже могли бы запихнуть в психушку. И уж точно не печатали бы. Совписовские блага были не по мою душу. И слава Богу.
Но вопрос о ностальгии интересный. Насущный. Открыл сейчас свою записную книжку. Самое начало 2020 года: «“Чужая ностальгия” как культурный код поколения двадцатилетних...» Это я после чтения новых вещей Арины Обух. И приписка: «Мы опоздали на вечность. Чужие потому, что то самое наше (когда мы родились) — уже в прошлом...» Это после Мамардашвили.
Может быть, потому, что родились мы в безвременье и нам нужна хоть какая-нибудь — даже такая, суконная — опора. Может быть, потому, что то время по сути своей еще и не кончилось: хорошее испаряется быстро, а плохое, как бы фундаментом, остается с нами навсегда...
Дело еще и вот в чем: я влюблен в Оттепель. И не я один. Удивительное, странное, неоднозначное и счастливое время. Одновременно советское и антисоветское. Свободное и честное. Подлое, несправедливое.
Книга Сергея Чупринина «Оттепель: события», вышедшая прямо перед эпидемией, вот уже полтора года — моя настольная книга. Увлекательная, почти детективная вещь с живым дыханием. И тем интереснее ходить по этому оттаявшему, звенящему от капели лесу, заглядывая под каждый куст, когда знаешь, что все это кончится. На каждой странице мои — карандашом — пометки, ворох закладок. И все это, кажется, я переживаю заново. Все это со мной уже было! По Мамардашвили, действительно: иномирная ностальгия...
Арина Обух, прозаик, художник
(1) Я родилась в 1995-м. То есть Советский Союз я не застала.
Для меня СССР — это история. Это люди, которые там родились. Это город Ленинград и ленинградцы. Люблю ленинградцев, люблю Шефнера, Бродского, Битова. В моей мастерской очень много «Ленинградской акварели», а за окном много советской архитектуры. Мне нравится конструктивизм.
Для меня Советский Союз — это монументальное советское искусство. Вообще от СССР осталось огромное культурное наследие: прекрасные фильмы, книги, музыка, песни легендарного Ленинградского рок-клуба... Люблю толстые журналы: «Звезду», «Знамя», «Дружбу народов», «Юность» и другие. Мои ровесники иногда спрашивают меня: «А что это за журналы? Это СССР?»
Да, толстые журналы родились в СССР. И такой культурный феномен, как толстый литературный журнал, есть только в нашей стране.
Да, в СССР были репрессии, ГУЛАГ, цензура. В нашей истории (как и в любой другой) были трагические страницы, но они вызывают у меня не ненависть, а боль. А без боли, как известно, никто по земле не ходит.
Распад СССР — это для меня тоже история. Но я знаю людей родом из СССР, для которых этот распад действительно был «крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века»: миллионы русских и русскоязычных граждан в одночасье оказались жителями других стран, где начались межнациональные конфликты и гражданские войны… А война — это всегда катастрофа.
Конечно, любое явление и отношение к нему не бывает однозначным. Я опасаюсь людей, так сказать, однозначных.
Человек без сомнений — мне неинтересен.
А на все наши «проклятые вопросы» заблаговременно ответил Пушкин: «…Ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».
Я не буду спорить с Пушкиным. И с Богом тоже.
(2) «Что пройдет, то будет мило» — Пушкин опять дал нам правильный ответ. (Смайлик.)
Ностальгируют ли, например, писатели о том, что раньше государство и Союз писателей выделяли им квартиру с рабочим кабинетом, дачу, личного секретаря и бесплатные путевки в дома творчества? Да.
Ностальгируют ли писатели о том, что после первой же публикации в толстом журнале они становились знаменитыми на всю страну? Да.
Ностальгируют ли редакторы толстых журналов по миллионным тиражам советского времени? Да.
Ностальгируют ли писатели по цензуре? Нет.
Ностальгируют ли писатели о том, что в советское время им проходилось засиживаться в «молодых» до сорока лет? Нет.
Ностальгируют ли по товарному дефициту? Нет.
Ностальгируют ли по коммуналкам? Нет.
Ностальгируют ли по самому себе? Да.
Есть еще очень много разных «да» и «нет».
А природа молодежного «ностальгического» феномена, наверное, очень проста: видимо, большинству из нас нравятся воспоминания старшего поколения. Нравится советское искусство, оттепель, шестидесятники и семидесятники.
Нравятся песни Высоцкого, Окуджавы, Городницкого, Новеллы Матвеевой… Нравятся картины Гелия Коржева, Юрия Пименова, скульптуры Веры Мухиной, графика династии Траугот, Ильи Богдеско…
Есть чем восхититься.
Мне кажется, что наша-чужая ностальгия — это действительно интересный феномен. Но будет еще интереснее, когда с течением времени появится своя ностальгия. И какой «рябины куст» будет волновать душу — вопрос.
Валерий Отяковский, литературный критик, филолог
(1–2) Меня давно гипнотизирует формула Лимонова «СССР — наш Древний Рим», хотя наверняка я ее понимаю в ключе, очень далеком от Эдуарда Вениаминовича. Мне кажется, что я просто неспособен собрать в голове ту мифологию, которая позволяет соединить эти 70 лет в одно смысловое пространство. Поэтому мне легко представить сверстника, который скажет: «СССР закончился в 1953-м» или даже «СССР закончился в 1927-м», ведь поражение Троцкого сегодня кажется событием не менее важным, чем смерть Сталина. Дальше как бы уже и не Советский Союз, а что-то типа гниющей груши. Склонный к историософии двадцатипятилетний интеллектуал нарисует картину, изображающую советский проект как мировую жертву, свершившуюся в сороковые, после чего этот кусок земного шара как бы выпал из истории. Для кого-то же, наоборот, СССР начнется только с рождения родителей — это стадионы, слушающие поэтов; бесплатные школы, больницы и кладбища; добыча алмазов и нефти… Отдельно, конечно, репрессии. О них нужно говорить подробно и как будто в другом опросе — они как вытесняемое жуткое из психоанализа, единственное, что еще живет от советских времен, что действительно еще горячо. Даже война не так страшна, потому что о ней (хотя с каждым годом все меньше) рассуждать можно.
Я легко придумываю эти картинки, потому что в некоторой степени верю каждой из них, но не могу собрать воедино — ключ ко всей «империи знаков» мне недоступен. Поэтому как читатель я могу вытаскивать из прошлого века именно то, что меня интересует, ставить в центр своего внимания те явления, которые в системе представлений советского человека центральными отнюдь не были. Например, когда я спрашивал у своего отца (1963 г. р.) про самиздат, он вспомнил только перепечатки порнорассказов, ходившие по рукам. Никакой антисоветчины он тогда не читал — он ее слушал. То по радио, то по нарезанным «на костях» пластинкам. Для него, для его круга это было очень важно. Я же аудиально этот период совсем не воспринимаю, только как текст и как изображение.
При этом, безусловно, для моей интеллектуальной жизни требуется довольно много подпиток советского периода — что это? Безусловно, филологи-формалисты, а заодно и их ученики. Еще длиннющий поэтический ряд от Хлебникова до Пригова с примерно сотней поэтов посередине, в основном, конечно, не печатавшихся. И то и другое — маргиналии советского периода, вещи, существовавшие максимум для нескольких тысяч заинтересованных. Но для меня именно они — Советский Союз, а не что-то другое. Дальше назову дизайн железных банок от соды в красно-белый горошек — он мне для представлений о советском очень важен. А был ли важен тогда? Не уверен. Еще, конечно, социальное жилье, да и вообще целый ряд по-настоящему социалистических элементов системы, вдохновляющий современных левых. Вот это уже поближе к центру, а не периферии, пожалуй. Примерно так же дискретно, я уверен, воспринимают прошлый век очень многие из моих сверстников, горячо об этих временах спорящих. А сложить этот паззл вместе, боюсь, уже не получится — неудивительно, что стала расхожей метафора СССР как Атлантиды. Так что насчет тех, кто хочет вернуть эту империю… Мне кажется, если бы я попал в Древний Рим, я бы не смог объясниться с окружающими. Надеюсь, эти люди смогут.
Калерия Соколова, поэт, прозаик, сценарист
(1–2) Заметила закономерность: мне «везет» на коммунистов. Причем на этаких ортодоксальных, поклонников дедушки Ленина и батюшки Сталина. Ровесниками своих кумиров они не являются, все люди относительно молодые — 1980–1990-х годов рождения.
По всей видимости, я произвожу впечатление комсомольской богини, как у Окуджавы, помните:
И никаких богов в помине, лишь только дело — бой кругом,
Но комсомольская богиня… Ах, это братцы, о другом.
Да, есть во мне что-то от бабушки — активистки-спортсменки-комсомолки и так далее. Все увидеть, узнать, понять, быть излишне честной и до предела справедливой. «Старая закалка» перешла по наследству.
Вот и свела меня как-то судьба с одним таким (машу, как царь Иоанн Васильевич, локтями) — нет, не «крылья сделал» — президентом собирался стать, когда 36 лет исполнится.
Что характерно для них, таких — молодых поборников сталинизма — полный эклектизм в мозгах. Такой ходил в церковь, гордился своими дореволюционными предками, читал наизусть Блока и Есенина и — одновременно! — готов был задушить меня за робкие попытки развенчать святость Иосифа Виссарионовича.
Кстати, с той же уверенностью, с какой он собирался стать президентом, он решил: «Венчаться мы будем в Кронштадте. Но сперва вам надо покреститься».
На «ты» мы так и не перешли. Комсомольская богиня осталась некрещеной.
И в душу ей порой закрадывались сомнения: а может, и было все прекрасно? И романтично? И шагали все дружно на демонстрации под ноябрьским мокрым снегом? Так дружно же, с лозунгами! И питались оладьями на воде и жидким супчиком с хмели-сунели, зато здоровые были? И подтирались газетными клочками, зато не изнеженные?
Все жили вровень, скромно так —
Система коридорная:
На тридцать восемь комнаток —
Всего одна уборная.
(Владимир Высоцкий. «Баллада о детстве»)
Стояли по два часа в очереди за батоном (1962 год, Сочи, см. статью Семена Экштута, журнал «Родина», № 7 от 2021 года, с. 67). Батон полагался один в одни руки, поэтому стояли с детьми. Без телефончика, друзья, без телефончика. Весело проводили время человеческой жизни.
Разбирали на доски катушки от кабеля, чтобы сколотить подобие времянки на участке, который «дали» (и сколько было радости — своя земля) в болоте за сто километров от Ленинграда (1980-е, опыт моих родителей). Доски семь километров тащили от электрички на себе. Доски — в лес!
Такие, вы догадались, почему? Потому что в продаже досок в Советском Союзе н е б ы л о.
Нет, твердят, раньше было лучше.
Ровесники мои, а откуда вы знаете? Вы читали Солоневича, Шаламова, Астафьева, Константина Воробьева (будущий президент не читал, ибо все они предатели)? Или вы наслушались светлых воспоминаний старших поколений? Отвечает советская песенка:
Часто от взрослых слышат дети,
Что измельчало все на свете:
Люди, дожди и все, что ни возьмешь.
Видно, забыли, что вначале
Деды о том же им ворчали,
А между тем все так же мир хорош.
Ровесники мои, «проснитесь и пойте», сейчас у вас есть выбор: зарабатывать или лениться (творить и не быть выгнанным за тунеядство из страны), передвигаться на авто или на трамвае, купить стройматериалы или съездить на море, есть фастфуд или готовить здоровую еду, читать (и что читать) или сидеть в Интернете.
Убивать свое время или не убивать.
Плохо? Да. Идите и делайте лучше!
P.S. 36 лет товарищу будущему президенту исполнится аккурат в 2022 году. Надеюсь, нам, ровесники, не придется резать «Правду» на куски для использования в клозете.
|
