Школа острословия
Всемирная эпиграмма: Антология в четырех томах /Сост. В. Е. Васильев. — СПб.: Политехника, 1998.
Краткие и лаконичные эпиграммы традиционно объединяют в антологию, что в переводе с греческого обозначает “собрание цветов”. Эпиграмматические “цветки” прекрасно смотрятся в букетах и венках.
В России выходили отдельные сборники испанских, французских, английских, русских (наиболее полным изданием русской эпиграммы до начала ХХ века пока является сборник “Библиотеки поэта” 1975 года) эпиграмм. Обычно такие сборники издаются небольшим форматом, есть и экземпляры чуть ли не “менее булавочной головки” — весь двуязычный пятитомник “Эпиграммы. Англия. Германия. Испания. Россия. Франция” (М.: Книга, 1986) может уместиться на ладони. Владимир Ефимович Васильев, принимавший самое непосредственное участие во всех последних эпиграмматических изданиях, долгое время коллекционировал и переводил тексты для более обширной мировой антологии жанра. Материал собирался азартно, тщательно и по возможности полно. Есть ли эпиграмма на Барбадосе или в Гваделупе? Подобными географическими вопросами задавался составитель, пока не объединил в одной коллекции эпиграммы Европы, Азии, Америки и Австралии. Тогда, наконец, появился большущий “букет” под названием “Всемирная эпиграмма. Антология в четырех томах”. Читатель теперь может сравнить национальные особенности эпиграмм самых отдаленных стран и регионов. Скажем, эпиграмма на министра финансов:
Оплаканный, покинул этот свет
Тот, кто не знал ни совести,
ни страха
И государство грабил столько лет,
что ясно всем: его ждала бы плаха,
Будь он грабитель
меньшего размаха,
принадлежащая уругвайскому поэту прошлого века Ф. А. Фигероа (перевод В. Васильева), вполне могла бы быть сочинена и русским острословом.
На вопрос “Что такое эпиграмма?” ответить, с одной стороны, просто. Небольшой объем, двухчастная композиция с завершающим заострением (пуантом), сатирическая направленность — все эти признаки позволяют распознать произведения этого жанра среди других. Сами эпиграмматисты неоднократно давали творческие определения “окогченной летунье”, в предисловии цитируется, например, следующее: “Эпиграмма — это такой род литературы, который минимальным количеством слов создает максимальное количество врагов”. С другой стороны, сатирическая эпиграмма — одна (хоть и самая популярная в дальнейшем) из разновидностей жанра, изначально представлявшего собой вполне серьезную посвятительную надпись. К тому же на протяжении своей истории эпиграмма взаимодействовала с мадригалом, басней, афоризмом, пародией, так возникали произведения на границе разных жанров. В. Е. Васильев поставил своей задачей представить собственно сатирическую эпиграмму в несколько более широком контексте мирового остроумия. Поэтому в антологию включены такие разделы, как “Эпиграмматические пословицы”, “Народное остроумие”, “Поэтические дуэли, тосты и другие экспромты”. А четвертый “русский том”, открываясь древнерусскими афоризмами, завершается эпиграмматически заостренными фрагментами из “Писем римскому другу” Иосифа Бродского.
Конечно же, все российское эпиграмматическое наследие не могло вместиться в один том. Каждый автор предоставлен лишь избранными текстами. В подборке Александра Сергеевича, например, “ударное” место отведено довольно резким и непристойным эпиграммам (впрочем, точная принадлежность Пушкину пяти из них не установлена). Зато таким образом под одним переплетом уместились более четырехсот эпиграмматистов.
Впервые нам представляется возможность наглядно представить историю русской эпиграммы от истоков до современности. Многие эпиграммы советских времен из не слишком доступного издания Е. Г. Эткинда “323 эпиграммы” (Париж: Синтаксис, 1988) теперь заняли законное место рядом с классической эпиграммой “золотого” XIX века. За Пушкиным и Минаевым следуют Тынянов и Архангельский, а в галерее адресатов соседствуют Фаддей и Фадеев (кстати, проследить пушкинскую тему в последующей эпиграмматике помогает специальный указатель). Советские времена обернулись расцветом для этого сатирического жанра, ведь, по словам Е. Г. Эткинда, “неограниченная свобода печати для эпиграммы мало благоприятна”. Эпиграмма активно присутствовала в писательском быту, “эпиграмматические личности” все чаще выглядели как “неприличность” — в некоторых случаях составитель даже не указывает имена авторов и адресатов, “не желая перед читателем компрометировать ни тех, ни других”.
Политическая разновидность жанра демонстрирует подготовленность антологии, что называется, up-to-date. Здесь отражена эпиграмматическая реакция на недавние политические события, причем зафиксирован “обстрел” с обеих сторон. Так, одна из “оппозиционных” анонимных эпиграмм —
Есть лютые три у России напасти:
Дороги, налоги и партия власти —
вольно или невольно перекликается с эпиграммой В. Гиляровского 1895 года на премьеру пьесы Л. Н. Толстого “Власть тьмы”: “В России две напасти: / Внизу — власть тьмы, / А наверху — тьма власти!”
Что же касается новейшей эпиграммы в целом, то замечена она была в провинции (за именами многих авторов следует уточнение: поэт из Костромы, Орла и т.д.), за рубежами нашей Родины (Губерман), в актерской среде (Гафт). А вот у критиков и писателей обеих столиц, по видимому, эта “малютка” — не особенно частая гостья. Хотя, может быть, это не так, и потенциальные шедевры для пополнения коллекции уже сочиняются. Ведь по степени эпиграмматической активности можно судить об общем уровне остроумия, мастерства и занимательности нашей словесности.
Васильевская антология построена так, что, проходя ее от начала до конца, вы как будто совершаете “кругосветное путешествие”. Однако не следует слишком увлекаться: как предупреждал одного из читателей составитель, лучше читать эпиграммы понемногу. Неплохо также сочинять эпиграммы на других, пока их не написали на вас.
Лиза Новикова
