Об авторе | Алексей Викторович Илюшкин родился в Мурманске в 1978 году. Учился в ПТУ при судоверфи. Писал тексты для панк-группы. Окончил Шуйский педагогический университет и Литературный институт им. Горького (ВЛК). Вместе с единомышленниками поставил серию поэтических перформансов. Работал организатором театральных гастролей, корреспондентом в газетах. Печатался как поэт: «Глаголы голода» (1997), «Близко» (2003), «Размеры зверств» (2008). Проза публикуется впервые.

Алексей Илюшкин

Родина-птица

рассказы

Сережа

Шаттл до Технопарка шел сорок минут. Путь на машине занимал на двадцать минут больше. Быстрее всего выходило на электричке. Приезжающие разными видами транспорта сходились в общий поток и шли к стеклянным корпусам Технопарка.

Из полуоконца котельной на ноги идущих смотрел Сережа. Каждый человек казался ему ручейком, который вливался в море возможностей. Сережа хотел пойти в ногу с Идущими, плечом к плечу, чтоб в конце пути заговорить с ними на одном языке. Влиться в поток ему мешала необходимость следить за работой котла. Утром Сережа смотрел на входящих, вечером — на исходящих сотрудников.

В работе котельной функция человека была минимальной: со всем справлялась автоматика. Однако по штатному расписанию в котельной должен был находиться оператор, и дядя Юра — начальник технической службы — вспомнил про своего родственника. Руководство Технопарка приветствовало совместную работу людей разных умственных способностей, называя это «инклюзивный HR-подход». Так Сережа оказался в подвале Технопарка.

Всю смену Сережа неотлучно проводил в котельной. Ему здесь нравилось: чисто, сухо, держалась одна температура — двадцать четыре градуса. Даже пищу Сережа принимал здесь. Во-первых, он не решался оставить свой пост. Во-вторых, он всегда ел одно и то же, и надобности стоять с подносом на раздаче у него не было. С работой Сережа управлялся легко, а потому был богат досугом. Он развлекал себя чтением справочника по давлению в агрессивных средах. Сережу увлекали столбцы цифр, их стройный порядок. У него были любимые страницы, которые он просматривал, стараясь запомнить наизусть. Столбцы напоминали стихи, которые ему читали в детстве.

Щелкнула кнопка на чайнике. Сережа залил кипятком лапшу со вкусом сыра, накрыл крышкой. Есть хотелось давно, но следовало подождать пять минут. Сережа открыл справочник с числами. Где-то наверху скрипнула стальная дверь, и кто-то начал спускаться по лестнице. Сережа прикрыл книгу, посмотрел в перспективу коридора.

— Здорово, Сережа! Как самочувствие? — весело спросил мужчина в пуховике.

— Самочувствие более-менее так ничего-ничего, — сказал Сережа и снял крышку с лапши. — Сейчас буду есть. Будешь со мной есть-есть?

— Да я только с обеда! — улыбнулся дядя Юра. — Ты потом зайди во второй корпус. Там надо Галине помочь.

Сережа сразу встал и надел на себя синюю рабочую куртку, обшитую светоотражателями.

— Да не сейчас, торопыга! — дядя Юра положил руку на плечо Сережи. — Поешь сперва!

— Я только воду залил-залил, — застегнул молнию Сережа.

— Ну беги! А я тут посмотрю, — и дядя Юра сел на единственный стул в котельной.

Сережа нашел Галину в хозяйственной комнате второго корпуса. Женщина была увлечена накладными.

— Отнеси коробки во фрэш-бар, — сказала Галина. — Помнишь, где это?

— Да.

Сережа присел и поднял все коробки разом. Галина испугалась, что он не выдержит и уронит.

— Носи по одной! — крикнула она.

Сережа ее не услышал. Он спокойно пошел по коридору, как будто его руки были свободны.

Во фрэш-баре сидели Идущие. Сережа впервые видел их так близко. Он вытянул шею из-за коробок, чтобы получше рассмотреть Идущих. Груз в его руках опасно накренился. В поле зрения Сережи вошла девушка с бейджем.

— Поставьте там, — показала она в сторону бара.

Сережа подошел к стойке и поставил коробки на пол. Девушка с бейджем полоснула макетником по скотчу, начала доставать бутылки.

Сережа направил себя к выходу. Его ноги, обутые в резиновые ботинки, нехотя переступали. Вокруг него двигались Идущие. Это были стриженные под солдат девушки и юноши с хвостиками на макушках. Голые предплечья и щиколотки Идущих покрывали татуировки. Все они упруго двигались на чрезвычайно толстых подошвах. Запах ухоженных тел, красивая речь и грация Идущих опутали Сережу, как проволока. Он замер.

— Что-то еще? — подошла девушка с бейджем.

Сережа помотал головой и тут же почувствовал себя одиноко. Он пошел на выход, поблескивая светоотражателями на куртке.

Лапша остыла. Дядя Юра сидел на вращающемся стуле и с кем-то говорил по телефону.

— Дядя Юра, что такое стартап-стартап? — спросил Сережа, когда дядя убрал трубку.

Дядя Юра ласково посмотрел на родственника:

— Стартап — это такое новое дело, о котором никто, кроме тебя не знает, но которое в будущем поможет всем.

Сережа намотал лапшу на пластиковую вилку, положил в рот и задумался...

На другой день у Сережи была ночная смена, а потому день принадлежал ему. Он по привычке встал в шесть утра, поел печенье, запил чаем. Февральский ветер дул в щели старого окна, охлаждая пол. Сережа вспомнил, как воспитатели в интернате варили рис, пока он не превращался в клей, резали газеты на полоски и заклеивали ими окна. Сквозняки уходили, линолеум теплел, можно было лежать на полу, не шевелясь.

На плите булькал рис. Газет в доме не оказалось, и Сережа вспомнил про рекламные буклеты, которые брал на проходной Технопарка. Он вывалил коробку в коридоре, взял ножницы и сел на холодный пол.

Сережа вел пальцем по глянцевой рекламе и вслух произносил необычные слова:

«Кредитное плечо».

«Бизнес-ангел».

«Профильный игрок».

«Ниша».

«Венчурный портфель».

Слова захватывали Сережу, увлекали в иное пространство. Ему показалось, что он стоит в котельной у полуоконца и, глядя на ноги Идущих, пытается разглядеть Будущее. Стекло запотевает от его нетерпеливого дыхания и Будущего не видно.

Сережа проснулся на полу, с ножницами в руках. В воздухе качался пар, пахло горелым. Сережа выключил газ, залил обугленный ковшик кипятком и поехал на работу.

Тихо гудел котел. Сережа сел за стол, открыл справочник. На этот раз гармония чисел его не захватывала: что-то поселилось в груди Сережи рядом с местом, где обычно стукало сердце. Он глубоко вздохнул, затем начал ходить кругами по котельной. Странное ощущение не уходило. Тогда он проверил давление в патрубках. Давление было в норме, и все-таки Сережа решил подтянуть один вентиль. Он положил на него обе руки, хотел сделать пол-оборота по часовой, как вспомнил прошлое — день, когда дядя Юра впервые привел его в котельную:

— Ты, Сережа, только здесь ничего не трогай. Не надо, — говорил дядя Юра. — Здесь все управляется автоматикой. Понял?

— Понял, — ответил Сережа в прошлом.

— Понял, — повторил Сережа в настоящем и убрал руки с вентиля.

Сережа вернулся за стол, прислушался к груди: сердце стукало, как прежде, а рядом с ним появилось что-то еще, неизвестное до сих пор томление, предчувствие, что скоро случится что-то хорошее.

Сережа включил чайник.

Пока заваривалась лапша, он смотрел на освещенную светодиодами аллею. Идущих не было. Они давно оставили корпуса Технопарка и на электричках, автобусах и машинах уехали в город, и теперь город вдали освещал ночное небо фиолетовым светом. Сережа подумал, что, может, сейчас, когда не мешают ноги Идущих, он сможет увидеть Будущее. Он прижался к стеклу так, что нос смялся в пятачок, широко открыл глаза и сказал:

— Вот бы сделать такое-такое, чтобы всем помочь. Чтобы всем сразу хорошо и полезно.

В тот же момент светодиодные фонари погасли.

— Ночь, — сказал Сережа и стал спать сидя.

Утром в котельную пришел дядя Юра. Он проверил, не сорваны ли пломбы на вентилях, затем поставил на стол контейнер с сырниками и разбудил Сережу:

— Вставай завтракать!

Открыв глаза, Сережа улыбнулся сырникам и начал есть руками. С улицы слышался хруст шипованной резины, ритмичные шаги Идущих.

— Как смена прошла? — спросил дядя Юра.

— Отработал смену нормально-нормально.

— Молодец! Отдыхай!

— Я хочу сделать стартап. Сам-сам.

— Сделай, Сережа! — лучисто улыбнулся дядя Юра.

— Чтобы всем помогло и было полезно. И в будущем. И всем-всем.

— Это хорошее желание. У тебя уже есть идея?

— Есть, — твердо ответил Сережа. — Я много думал-думал. И желание у меня есть.

Сережа засунул сырник глубоко в рот.

— Знаешь, что самое главное? — серьезно спросил дядя Юра. — Это концентрация внимания. Ты должен все свое внимание сосредоточить на идее. И тогда у тебя все получится.

Слова дяди понравились Сереже.

— Концентрироваться — это как грибы собирать, — убрал пустой контейнер дядя Юра. — Где бы ты ни шел, ты всегда должен видеть перед собой гриб.

— Я люблю грибы. Я люблю грибы собирать-собирать.

— А какие у тебя любимые?

— Волнушки.

— Тогда представь, что ты идешь по лесу и собираешь волнушки. Это и будет твой стартап.

Шаттл вез Сережу обратно в город. Ему нравилось возвращаться с ночной смены. Все двигались в одну сторону, а Сережа в другую. Однажды он ехал в пустом автобусе и за одну поездку посидел на всех сиденьях сразу. Водитель посмотрел в зеркало на беспокойного пассажира, нагнул микрофончик на гибкой ножке, чтобы сделать замечание, но разглядел Сережу и отжал кнопку.

«Волнушки» — думал Сережа, глядя на стройку за окном.

Дома было холодно. В раковине отмокал ковшик. Сережа отчистил его стальной сеточкой, сварил клейстер, заклеил окна. В квартире стало теплее.

Сережа смотрел на обрезки буклетов. На одном была изображена группа Идущих разного цвета кожи. Они глядели друг на друга и почему-то смеялись. На другом девушка в лосинах раскинула руки на фоне морского заката. На третьем мужчина ел капусту с морковью и опять смеялся.

Сережа перебирал картинки, изо всех сил удерживая перед глазами свою волнушку. Чем большее было картинок, тем тучнее становился гриб его идеи, увереннее шел из земли, пока наконец не раскинул мясистую шляпку. Сережа лег на теплый пол и почувствовал, что глубоко в земле, под ножкой волнушки пульсирует колоссального размера грибница, которая превосходит площадь квартиры, микрорайона, города. Он ощутил ее размах, силу, возможность плодоносить. Он понял, что эта грибница — его друг, и друг разрешил ему собирать плодовые тела в корзину Будущего.

Выходные Сережа провел дома. Всякое его бытовое желание выталкивало наружу гриб стартапа. Идеи быстро сменялись, Сережа терпеливо отбирал их, оставляя только самые крепкие, те, что могли помочь всем людям. В итоге, идей осталось три.

— Тебе нужен менеджер, — посоветовал дядя Юра, когда Сережа рассказал ему о своих волнушках. — У тебя толковые задумки.

Сережа уронил голову в ладони, засмеялся от радости.

За полуоконцем шелестели кроссовки Идущих. Сереже больше не надо было смотреть наружу: даже с закрытыми глазами он отчетливо представлял себе все, что происходило на аллеях Технопарка.

Дядя Юра взялся помочь Сереже с презентацией. Он достал блокнот и начал расписывать суть стартапов. Сережа смотрел из-за плеча дяди и удивлялся, насколько быстро тот думал и писал.

Дома Сережа встал перед зеркалом и несколько раз вслух прочитал текст из блокнота, как ему советовал дядя Юра. Написанные дядиной рукой слова были чужими, стесняли Сережу, никак не шли с языка. Тогда Сережа переписал слова своей рукой. Крупно, печатными буквами. Как только он поставил точку, слова полились сами собой. Сережу увлекла их музыка, и он читал до тех пор, пока во рту не пересохло, а глаза не заслезились от душевного подъема.

На другой день дядя Юра заглянул в котельную:

— Собирайся!

Сережа тут же встал и надел куртку, чтобы помочь Галине.

— Не, не к Галине, — поправил его дядя Юра. — У нас тут ребята работают. Я им в двух словах про тебя рассказал. Они готовы выслушать любые идеи. Сходи, потолкуй.

Сережа снял куртку и сел. Он не ожидал, что все случится прямо сейчас. Он думал, что встреча с Идущими будет потом, когда он как следует подготовится, наденет пуловер и брюки.

— Давай скорее, они ждут.

Сережа пересек территорию, разделявшую котельную и главный корпус, сбил снег с ботинок и вошел в стеклянное здание.

Светлый холл в мягких цветах. Кубические кресла и диваны. Между ними столики чуть ниже колен. Пахнет ионизированным воздухом и кофе. Идущие перемещались быстро, чаще по одному. Сережа осмотрелся: всё вокруг располагало к работе над Будущим.

— Ты заблудился? — спросил охранник.

— Нет. Я тут не заблудился. Меня ждут-ждут, — Сережа назвал свою фамилию, и охранник пропустил его через турникет.

В комнате для переговоров стоял овальный стол. Вокруг него кресла бежевой кожи на колесиках. Сережа с удовольствием сел в кресло, оттолкнулся от пола и начал вращаться.

Вошли Идущие: девушка и три молодых человека.

Сережа остановил вращение. Идущие расселись с противоположной стороны стола и стали что-то печатать в телефонах. Человек с литой бородой и умными глазами протянул Сереже визитку:

«Департамент Акселерации Стартапов».

Сережа прочитал: «Акселерат».

Человек с бородой взглянул на часы и попросил начинать.

Сережа вспотел. Он снял куртку и оказался в синем комбинезоне с отделами для отверток на груди. Он достал сложенные вчетверо листы:

— «Ловушка для мух». Стартап, — неуверенно прочитал Сережа, и люди за столом разом подняли на него глаза.

Русый мужчина. Ко лбу прилипла влажная челка. Лицо обветрено, шелушится. От носа по диагонали идут морщины, выдающие средний возраст. Красный рот. Уши лежат так плотно к черепу, что их почти не видно. Глаза прозрачные, часто моргают.

Поймав на себе четыре пары глаз, Сережа смутился еще больше. Он скручивал пальцы рук под столом, не зная, что делать и куда смотреть. Наконец Сережа нашел в себе силы для действия. Он провел кулаком под носом и смахнул взгляды Идущих в сторону. Идущие отвлекись на оцарапанный кулак и стали смотреть в угол комнаты, пока не поняли, что уже минуту видят перед собой не человека, а сочленение стен.

Освободившись от взглядов, Сережа продолжил читать:

— Стартап «Ловушка для мух». Представляет собой. Пневматическую трубку. Муху засасывает. В специальную камеру. Она проводит. Там время. Пока вы. Не выйдете. На улицу. И не выпустите ее. На свободу. Трубка. Сделана из легких. Материалов. Воздух закачивается. С помощью. Резиновой груши. Трубку можно. Сделать Теле. Скопи. Ческой. Такую. Трубку удобно. Носить в кармане. Пиджака. Или пальто. Это экологичный. Продукт. Который позволит. Сохранить численность. Насекомых. На планете. Эта ниша. Свободна. И...

У девушки со смелым лицом зазвонил телефон, в который она смотрела. Девушка вышла из-за стола.

Сережа сбился.

— Мухи — это не сезон, — строго сказал юноша в водолазке.

— Далее, — попросил человек с литой бородой и умными глазами.

— «Чистый дом», — сказал Сережа. — Круглый год.

Зазвонил другой телефон. Из-за стола вышел молодой человек в подтяжках и бабочке.

На этот раз звонок не сбил Сережу с толку. Он гордился своей идеей и уверенно читал слова:

— Чистый дом. Представляет собой. Съемные обои. Больше не надо. Красить стены. Не надо. Клеить другие обои. Можно просто снять. Один слой обоев. А за ним будет другой слой. Новый. С новым рисунком. В одном рулоне. Может быть. Пятнадцать слоев. Пятнадцать рулонов. Обоев. По цене одного.

— Зачем? — не выдержал юноша в водолазке.

Сережа посмотрел в записи:

— Гигиенично. Дизайн.

— Далее, — невозмутимо сказал Акселерат с бородой.

— «Суп во рту», — сказал Сережа, и у юноши в водолазке зазвонил телефон. Он с шумом отъехал от стола и вышел.

Где-то на краю сознания Сережи мелькнула мысль, что Идущие звонят друг другу, чтобы выйти из комнаты. Мысль эта была так скоротечна и болезненна, что Сережа ее не заметил. Все его внимание занимала последняя, самая трудная презентация.

— В разработке. Этого стартапа, — читал Сережа слова дяди Юры, — я отталкивался. От секретных. Разработок. Советской. Обороны. Суп во рту. Это брикет. Спрессованного. Гороха. Насыщенный. Элементами. И минералами. Достаточно. Откусить. Маленький кусочек. Немного пожевать. И рот. Наполнится. Питательным супом. Весь секрет. В. Умеренной. Гид-ро-ге-ни-за-ци-и. Вкусовые. Качества. Супа. Не уступают. Блюдам. Домашней кухни. И на ходу вы в силах! — с выражением прочитал Сережа и поднял глаза.

В комнате оставался только он и Акселерат. Брошенные кресла стояли хаотично, как будто их седоки бежали. Акселерат посмотрел на Сережу умными глазами:

— А ты прикольный чувак, — погладил он литую бороду, и у него зазвонил телефон.

Сережа вернулся в котельную в раздвоенном состоянии. С одной стороны, он был доволен своим выступлением. Впервые в жизни, не спотыкаясь, он произнес трудные слова и те собрались в ясное и целое. С другой стороны, он не получил от Идущих ответа. Он не услышал: этот стартап поможет людям в Будущем. Или: это плохой стартап.

Сережа был взволнован. Он решил проверить магистраль теплового контура и насосную группу. Все было крепко, без утечки. Стрелки на датчиках стояли в привычных позициях. Сережа вспомнил, как один за другим Идущие выходили из комнаты и не возвращались. Ему сделалось горько.

Сережа включил чайник, чтобы заварить лапшу, но забыл налить воду, и вскоре чайник вхолостую зашипел.

Сережа сидел на скамейке и где-то далеко внутри себя, там, где накануне поселилась надежда, чувствовал пустоту. Он винил себя за то, что сделал что-то не так. Может, он повернулся к надежде боком и она обиделась на него? Сережа позвал надежду обратно, и она вернулась к нему:

«А ты прикольный чувак», — прозвучал голос из бороды, и Сереже стало тепло.

Ему захотелось увидеть Акселерата. Сережа не знал, как сделать так, чтобы его желание исполнилось. Тогда он крепко зажмурился и сильно захотел, а когда он открыл глаза, то нашел себя на парковке.

Машина Акселерата медленно двигалась прямо на него. Обогнув фигуру в светоотражающей куртке, машина заняла свое место.

— О, привет! — открыл дверь Акселерат.

— Мои стартапы помогут всем-всем, — подошел Сережа и положил обе руки на крышу машины.

Акселерат понял, что зажат, и, присев, аккуратно прошел снизу:

— Ладно, пойдем кофе выпьем. У меня есть десять минут.

В вегетарианском кафе было много Идущих. Акселерат и Сережа сели за стойку. Акселерат заказал себе раф «Соленая карамель», Сережа попросил чай.

— Какой? — спросил бариста.

— Я люблю чай с сахаром, — ответил Сережа.

Через минуту на стойке появились напитки.

— Всё, что ты придумал, реально круто, — отпил кофе Акселерат, и над его верхней губой появилась еще одна, сливочная. — Меня Влад зовут. А тебя?

Сережа обхватил кружку ладонями, и кружка скрылась в них, как будто ее не было:

— Сережа.

Влад смотрел на пар, поднимавшийся из больших рук оператора котельной. Было очевидно, что кружка горячая, но Сережа рук не отнимал и с надеждой смотрел на Влада.

— Честно скажу: не все мои коллеги поняли твою презентацию. Но меня зацепило. Ты неординарно мыслишь. А только с таким подходом можно сделать что-то стоящее.

Сережа обрадовался и вместе с кружкой придвинулся ближе к Владу. Бариста посмотрел на пару. Влад перехватил его взгляд и сделал движение в сторону от Сережи:

— В Штатах крупные компании тратят сотни миллионов на стартапы, которые кажутся дичью. Например, люди-батарейки или машины на воде. Если серьезные игроки вкладываются в эту фантастику, значит, она реальна. Это жизнь, которая делается прямо сейчас. Подумай в этом направлении.

Сережа отпил из кружки и положил горячие ладони на колени.

— А зачем ты хочешь сделать стартап? — спросил Влад.

— Чтобы в будущем всем людям помочь-помочь.

— В будущем? — поднял брови Влад. — А что по-твоему «будущее»?

— Будущее — это завтра, только лучше.

Влад выпрямился на высоком стуле и посмотрел умными глазами:

— Сережа, будущего не существует. Есть только настоящее.

— Нет. Не понимаю. Нет.

— Все просто: прошлого уже нет, а будущего еще нет. Есть только текущий момент. Точка, в которой мы находимся здесь и сейчас. А что ты можешь предложить прямо сейчас?

Сережа испугался.

У него было много идей, из которых он выбрал три лучших. В запасе оставался еще десяток, Сережа перебирал их и видел, что ни одна из них не годится для настоящего.

— У тебя осталась моя визитка? — спрыгнул со стула Влад.

Сережа кивнул.

— Тогда будем на связи.

Сережа остался сидеть за стойкой. Он все ниже склонялся над кружкой, и от вибрации его обожженных рук по поверхности чая расходились концентрические круги.

Закончив смену, Сережа приехал домой и сразу лег в постель, укрывшись с головой. Он не мог поверить, что Будущего нет. Жить Сейчас было для него невыносимо. Сережа знал, что только неприятное в жизни растягивается в резиновое Сейчас. С хорошим все не так:

«Хорошее ждешь-ждешь, а потом оно прошло. Хорошее не бывает долго-долго».

И Сережа вспомнил запах волос девочки, с которой жил в интернате. Волосы были длинные, девочка шла мимо, запах волос попал в нос Сережи и поселился там. Девочки той больше нет. Волос ее тоже. А запах живет.

Сереже сделалось жарко.

Он откинул одеяло, снял куртку, ботинки, комбинезон. Он попил воды из-под крана и вернулся в постель. Сережа хотел поскорее заснуть. В его голове говорила литая борода: «Что ты можешь предложить прямо сейчас? Прямо сейчас?? Сейчас???»

В салоне шаттла сидели Идущие. Они были красиво одеты, держались независимо, а их лица отекли, словно они всю ночь плакали. Сережа подсел к человеку в капюшоне.

— У меня есть дело. О нем не знает никто-никто, — тихо сказал он.

Человек не услышал. Сережа его потрогал. Человек вынул наушники и свел брови вместе.

— У меня есть дело, — повторил Сережа. — О нем не знает никто-никто.

Человек кивнул и спрятался в капюшон.

В котельной Сережу ждал дядя Юра. Он сообщил, что на следующей неделе они займутся опрессовкой труб, а потому сегодня дядя Юра уезжает на базу за опрессовочным насосом и его не будет до среды.

— И это... — застегнул пуховик дядя Юра. — В главном корпусе по системе гуляет воздушная пробка. Сходи, слей.

Сережа был рад труду.

Он отрезал ножницами верх от пятилитровой бутылки, взял газовый ключ и пошел в корпус.

Двигаясь по коридору, Сережа прикладывал руку к батареям, определяя их температуру. Он искоса поглядывал в приоткрытые двери кабинетов, где работали Идущие. Они сосредоточенно смотрели в экраны или коротко переговаривались между собой, как азбукой Морзе.

На первом этаже батареи были горячими. Температура заметно падала в левом крыле на втором этаже. Сережа догадался, что пробка в угловом кабинете. Он постучал в дверь и вошел в комнату.

За столом работал Влад. Сережа объяснил, что где-то в батарее гуляет воздушная пробка, и ее надо выгнать, чтобы всем было тепло. Влад откатился на кресле. Сережа сел на корточки, подставил бутылку, открыл кран. Из трубы побежала ржавая вода.

— Теперь надо ждать-ждать, — сказал Сережа.

— Не вопрос, — ответил Влад и начал водить пальцем по телефону.

— Я сегодня не спал. Я сегодня всю ночь думал-думал.

— О чем? — не сразу отвлекся Влад.

— Я думал, что прошлое есть сейчас. Потому что с прошлым можно говорить-разговаривать.

— Что? — не расслышал Влад.

— С прошлым можно разговаривать. Как я с тобой. Значит, прошлое есть сейчас.

— Логично, — сказал Влад и снова нырнул в телефон.

— И будущее тоже есть, — из угла сказал Сережа. — Я могу о нем мечтать-мечтать. Могу его хотеть. Прямо сейчас. Поэтому будущее есть-есть.

Влад сунул телефон в карман джинсов и провел рукой по бороде. Это движение сообщило ему значение:

— Не все так просто, Сережа.

Влад поднялся с кресла и начал медленно ходить по кабинету. С каждым шагом мысль его крепла, голос звучал громче:

— Люди прекрасно знают, что было в прошлом. Вообще, в современном мире все всё знают, — Влад остановился, подыскивая доступные образы для Сережи. — Есть такая наука, она занимается как раз прошлым. Это история. Она изучает берестяные грамоты, манифесты, войну. Конечно, эта информация стимулирует наше общение с прошлым. Здесь ты прав. Только выхлоп тут нулевой. Какое мне дело до того, что было тысячу лет назад? Или сто? Как черепки влияют на мое настоящее? Да никак! Опыт — это мусор, обременение, от которого надо избавляться. И чем быстрее ты сумеешь...

— Надо воду слить-слить, — перебил Сережа, взял бутылку и вышел из комнаты. Когда он вернулся, Влад продолжал ходить по кабинету.

Сережа подставил бутылку под слив.

— И будущего нет, — продолжил Влад. — Например: захотел ты покататься на сноуборде. То есть придумал себе будущее. Надо ехать. Но не факт, что ты доедешь до склона. Твоя поездка целиком зависит от обстоятельств, которые тебе неподконтрольны. И что тогда в этом случае Будущее? Это всего лишь твоя фантазия, которая живет в настоящем. Это череда случайных совпадений, в которых воля человека стремится к нулю. Вот поэтому, Сережа, когда люди начинают думать о будущем, они так быстро устают.

Кран с шумом выпустил воздушную пробку. Звук был настолько телесным, что Влад вздрогнул.

— Теперь будет тепло-тепло, — закрутил кран Сережа. — И доставит удовольствие.

Сережа сидел в котельной, листал справочник. Числа распадались на цифры, в ушах звучала речь Влада — точная, верная. И все же где-то между слов, сказанных им, Сережа слышал неправду, сбой, как будто в голове Влада стояла воздушная пробка, и она мешала его извилинам работать в полную силу. Сереже захотелось вытолкнуть пробку из Влада, чтобы он увидел, что у Времени есть начало и конец, что прошлое, настоящее и будущее — это три брата или три головы одного змея.

Влад уходил из офиса одним из последних. Под подошвами его кроссовок хрустел подмороженный гравий. Выйдя на парковку, Влад пикнул сигнализацией, открыл дверь. В тот же момент его тело перевернулось в пространстве и зависло параллельно земле.

Рывок — и тело Влада оказалось вверх ногами. Кровь заполнила череп, глазные яблоки набухли. Еще движение — и Влад животом лег на чье-то плечо, ломаясь в поясе, а кто-то несет его в сторону котельной...

Идущие разъехались, на парковке остался только автомобиль Влада. Делая обход, охранник нашел его разбитый телефон, и сообщил об этом по рации. Всю ночь и весь следующий день на парковке работала служба безопасности Технопарка. Влад стоял на цыпочках у полуоконца и кричал людям в форме. Его голос срывался на визг, а визг тонул в гуле котла.

Влад метался по подвалу. Его охватывала жуть, хотя причин для этого не было: Сережа не угрожал, не истязал его, наоборот, он заботился о нем. В первую же ночь он принес одеяло и сделал Владу кровать на столе. Два раза в день заваривал ему лапшу со вкусом сыра, при этом сам Сережа ничего не ел, а спал на полу, на рабочей куртке, сунув кулак под голову и подолгу глядя на мышиные тени.

Вырваться силой не представлялось возможным. Сережа был значительно крупнее. Единственный путь — интеллект. Влад внушит слабоумному, что его стартапы — «Чистый дом», «Ловушка для мух» и «Суп во рту» — получат акселерацию. Что это перспективные проекты, под которые можно подтянуть венчурных инвесторов, в том числе и зарубежных. Аргумент казался убедительным.

Как только Влад начинал говорить об инвестициях, Сережа уходил, теряясь за трубами, или сидел на скамейке, глядя на неподвижные стрелки приборов контроля давления. Влад запускал пальцы в свалявшуюся бороду и стонал.

Неизвестность изнуряла. Чем больше Влад думал про будущее, тем острее чувствовал бессилие. Он понимал, что искать в котельной Технопарка его никто не будет, а значит, вероятность остаться здесь навсегда была крайне высокой. Лапши в выдвижном ящике стола оставалось дня на три-четыре, даже если Сережа продолжит голодать. Влад прикинул, что без еды он протянет недели две, а дальше что?

Время в подвале шло с искажением: минуты тянулись, сутки летели. Чтобы не сойти с ума, Влад разговаривал сам с собой. Сначала шепотом, потом вслух. Он вспоминал свое детство в Норильске, юность в Подольске, учебу в Москве. Вспомнил про девушку, с которой неделю переписывался в приложении, прежде чем увидеть ее живой. Он позвал ее в клуб, они поехали на Курскую на такси, но к самому входу подъехать не смогли из-за ремонта. Пришлось идти по деревянным мосткам, брошенным поверх луж. Узкие ступни девушки проваливались между досок, и всякий раз Влад вытаскивал их из грязи. Когда они наконец дошли до клуба и начали танцевать, Влад увидел:

— Я увидел, что в ультрафиолете грязь на ее кедах перестала быть грязью. Я смотрел на ее танцующие ноги, а с них летело серебро. И тогда я подумал: серебряное копытце. Я так ей и сказал. На ухо. И ей понравилось. Я звал ее только так. Через две недели она меня бросила. Но я все помню. Я помню зиму в Норильске. И серебро ее ног.

Сережа слушал, сидя на скамейке. А Влад не мог наговориться. В какой-то момент он посмотрел в прозрачные глаза Сережи, и его речь заикнулась.

Влад вдруг понял, что настоящее состоит из прошлого, как сам он состоит из кишок, костей и волос, а тот, кто не видит будущее, — труп. Будущее и Прошлое — это два колеса, на которых мир катится к чертовой матери. Настоящее окажется бестелесным, если в его лицо не будет светить солнце, а его спина не будет отбрасывать тень. Влад нашел себя в точке, где сходились предпосылки и выводы, любовь и аборт, антиматерия и хлеб, и ощущение возможности, что он может связать ушедшее и предстоящее дало ему оглушительное чувство момента, и момент пульсировал во всем его теле так, как может пульсировать только ярость или оргазм...

Когда дрожь прошла, наступила апатия.

Влад разулся, лег на стол.

Сережа выключил свет в котельной и лег за трубами на пол. Зал тускло освещали приборы контроля давления. Они заснули синхронно и дышали в такт, пока где-то наверху не завизжала болгарка.

Дверь упала плашмя и проехала по ступенькам вниз. По ее стальной поверх­ности застучали берцы. Сережа встал на пути черных людей, раскинув руки и ухватившись за трубы. Черных людей делалось все больше и больше, пока они не замяли под себя человека в комбинезоне...

Спасатели вывели Влада на улицу, завернули в серебристую пленку и отвели в машину «скорой помощи». Луч фонарика ослепил Влада. Зрачок сузился, по щеке потекла рефлекторная слеза. Влад увидел людей в синей униформе со светоотражателями на рукавах и красными крестами на груди:

— Я врач, — сказал один из них. — Вы меня слышите? Вы слышите меня?

— Слышу, слышу, — ответил Влад.

— Вы знаете, где находитесь?

— Я нахожусь тут-тут.

— Как вы себя чувствуете?

— Самочувствие более-менее так ничего-ничего.

Родина-птица

Выгодное дело — солома. Два месяца крепостного труда и трехкратная прибыль. Из соломы вычесывают текстильное волокно, а то охотно покупают китайцы.

Хлебников поднял глаза от калькулятора: за окном шевелились абрикосовые деревья. Солнце падало за горизонт. Цикады разминались перед соревнованием цимбалистов.

У Хлебникова был средненький для русского юга дом, доставшийся от родителей. Постоянного занятия Хлебников не имел, а потому часто сидел за калькулятором, прикидывая новое дело и возможную маржу с него. Он не боялся работы, брался за любую: нанимал старух-надомниц, которые вышивали льняные салфетки; разводил кроликов; гнул из стальной трубы детские санки и, за неимением снега у себя дома, отправлял их в морозные края. Дел было много, а проку мало. Выручаемые деньги съедала повседневность. Семьи у Хлебникова не было. Редкая южная женщина отдаст себя бедному, хоть и радивому мужчине.

Хлебников слышал от знакомого, что на севере есть много хозяйств, которые можно арендовать за копейки. Он неделю просидел за вычислениями и убедился: дело прибыльное. Хлебников созвонился с банком, где ему подтвердили кредит, и засобирался на север. Он впервые оставлял свой родной Ейск, который его не баловал, но хотя бы грел со всех сторон. Хлебников продал все, что имел, и даже немного чужого; попрощался с кем мог и поехал на север.

В Вологде Хлебников заселился в двухзвездочный отель. Город ему не понравился: белесый и плоский. Он воздержался от прогулки по улицам, наскоро поужинал в отеле и вернулся в номер.

На другой день в лобби отеля Хлебникова ждал человек с красными руками и фиолетовыми прожилками на носу. Человек завел автомобиль и повез показывать комплекс под аренду.

Брошенное пятнадцать лет назад колхозное хозяйство покосилось и обсыпалось, но еще могло принести доход. На въезде в комплекс стояли ржавые ворота. Забора не было, и ворота играли ритуальную роль.

Комплекс состоял из одного длинного, как футляр, здания с большими окнами на обе стороны. Рядом был ремонтно-механический участок. Окна были выбиты, внутри гулял ветер, и пахло крестьянской техникой, которую здесь некогда чинили. Комплекс выглядел чуть лучше, чем на фото, и это обнадежило Хлебникова.

Он получил кредит, оформил договор аренды и взял в лизинг два трактора. Деньги, вырученные с продажи родительского дома, он потратил на покупку новой квартиры и внедорожной машины. Сев за руль в автосалоне, Хлебников плотнее притер зад к кожаному креслу, посмотрел в зеркала и, ощутив уверенность, улыбнулся желтыми зубами.

Вологодские мужики неохотно соглашались на работу. Их отталкивал загар Хлебникова и резкое, на выдохе «г». И все-таки к августу у Хлебникова собрался коллектив из восьми человек. Дело пошло. Низкорослые закрома заполнялись соломой.

Теплыми вечерами Хлебников ходил по комплексу вдоль душистых рулонов, сложенных до самого потолка, гладил их и радовался, что вскоре солома превратится в рубли. За раскрытыми настежь окнами летали ласточки.

По своей родине Хлебников знал ласточек-береговушек. Они были меньше деревенских и жили в норах, которые рыли в обрывистых речных берегах. Вологодские ласточки были другими: мордатые, узкоплечие. Летали они так же шустро, но кричали по-другому: чвит-чивит.

Хлебников уважал ласточек — они не путались под ногами и ели мух, которых он ненавидел с детства. Хлебников вспомнил себя маленького: он сидел в мазаной избе бабушки за липким столом и ждал суп, хотя есть ему не хотелось. Жирные руки бабушки колыхались, поднимая черные тучи мух. Сделав круг в воздухе, мухи садились на еду и губы мальчика...

Хлебников сплюнул.

Ласточки построили много гнезд. Одно слепили над черной дверью в контору. Когда Хлебников входил, птицы взлетали, тревожно вскрикивая. От не­ожиданности Хлебников приседал, накрывая голову руками. Мужики предложили смять гнездо, а ласточек проредить дробью. Эти слова разозлили Хлебникова. Он обругал мужиков, а одного из них — с металлическими зубами во рту — оскорбил.

Отношения с мужиками стали тугими. Все чаще Хлебникову приходилось понукать и контролировать. Получив повод, мужики начали обманывать и лениться. Однако краснодарский напор вернул работников в тонус.

Черную дверь в контору Хлебников закрыл на ключ, как только из гнезда запищали птенцы. Сезон заканчивался, комплекс заполнился соломой. Часть работников Хлебников рассчитал за ненадобностью. Двое других, в том числе мужик со стальными зубами, ушли сами, ничего не сказав, но прихватив с собой сорок килограммов меди и редуктор от нового трактора. Хлебников досадовал, пока его не отвлек беззаботный полет ласточек.

Пришли холода. Окна в комплексе были давно закрыты. На капоте внедорожника белел иней. Накануне Хлебников ударил по рукам: у него брали всю солому разом. Цена была ниже рынка, но прибыль, как и ожидалось, трехкратной. Покупатель был из соседней области. Он брал солому на волокно, которое затем продавал в Цзянсу.

Завтра был день отгрузки, после чего Хлебников хотел рассчитать мужиков. Радуясь легкости провернутого дела, он пообещал каждому премию, но мужики ему не поверили. Хлебников еще раз отстучал на калькуляторе будущую выгоду и вышел на воздух.

На проводах крылом к крылу сидели ласточки. Птиц было так много, что провод просел, едва не касаясь нижнего. Казалось, сядь еще одна птица, даже такая невесомая, как ласточка, провод опустится ниже и непременно коротнет. Но ласточки знали, что делают, провод не перегружали, и Хлебникова радовала их смышленость.

Мимо комплекса проехал мотоцикл.

Мужик в шлеме без козырька посмотрел на Хлебникова, прибавил газу. Ласточки испугались громкого звука и разом взлетели. Отпружинив, голый провод упал на нижний и заискрил в точке соприкосновения. Через минуту из-под закрытых окон комплекса пошел зеленоватый дым. Хлебников забежал внутрь: в дальнем углу, где была коробка со скрученными проводами, уже гудело пламя.

Пожарные приехали через двенадцать минут, втроем, на одной машине. Они споро раскручивали шланги, но получалось все равно долго, и вода из шлангов ударила, когда огонь уже гулял по шиферной крыше. Немного погодя приехала вторая машина. Теперь уже вшестером пожарные тушили пламя, которое спокойно доедало остатки комплекса. Пожарные это понимали, а потому не суетились. Они перекинули шланги и стали поливать ремонтно-механический участок и деревья, окружавшие его, чтобы те вдруг не занялись. Хлебников стоял в отдалении и смотрел, как умирала часть его жизни.

Позвонили из банка, строгим голосом напомнили про заем. Хлебников продал квартиру и машину. Он планировал погасить кредит и рассчитаться за лизинг, но почему-то временил.

Он поселился в хостеле с общим душем на этаже. За окном падал снег. Хлебников разглядывал свои смуглые от рождения руки и уговаривал себя полюбить зиму или хотя бы обосновать ее необходимость:

«Нельзя всегда цветы нюхать. Купаться и загорать всегда тоже нельзя. Надо соскучиться по лету. По теплу. Надо уметь ждать, чтобы через полгода...»

Но Хлебников не поверил себе и прибавил регулятор на обогревателе.

Он все реже выходил из комнаты. Даже душ, куда раньше попадал в числе первых, перестал посещать. Он лежал под одеялом, дышал горячим воздухом и смотрел в квадрат окна, за которым не переставая шел мокрый снег. Телефон давно сел, и отсутствие звонков его не беспокоило. Иногда ему хотелось есть. Он спускался в магазин, но не мог найти там то, что могло бы его согреть или хотя бы намекнуть, что зима панует не во всем мире, а только здесь, в этом месте, где Хлебников месит снег летней обувью, торопясь обратно в бесприютный хостел, где, кроме обогревателя и миниатюрного пластикового чайника, нет вообще ничего теплого, разве что возгласы постояльцев в коридоре, но и те возникали и тут же рассеивались, словно были неправдой.

«Чвит-чивит» — услышал Хлебников. Он резко встал, уронив обогреватель.

«Быть не может!»

Хлебников глядел в окно, уперев руки в холодный бетон стен. Он стоял на пятом этаже и был единственным человеком, кто не спал во всем здании. С той стороны шел снег. Была ночь. Ласточки не могли разговаривать в это время. Они вообще не могли разговаривать, потому что давно улетели в Африку. И только Хлебников оставался здесь неизвестно зачем. Администраторы хостела недобро поглядывали на него, им казалось, что Хлебников хочет у них умереть. Хлебников чувствовал это, опускал глаза и торопился к себе в комнату, где зарывался в кровать и лежал, не двигаясь.

«Чвит-чивит» — и Хлебников впервые с пожара заплакал. Он не жалел себя, не жалел денег, проигранное дело, он плакал от радости, что можно жить вот так вот просто, по-настоящему: «чвит-чивит». И ничего другого.

Хлебников достал из чемодана пакет с деньгами, пересчитал их и в тот же день купил тур в Аддис-Абебу.

«На севере Эфиопии есть заповедник. Там зимуют ласточки. А может, не зимуют, а живут, и только на лето прилетают сюда, чтобы поесть русских мух. Не шиферные крыши Вологодчины их дом, а Африка...»

Хлебников ехал в аэропорт.

Он одним глазком посмотрит на родину ласточек и вернется в Ейск, туда, где он родился, где у него еще может что-то получиться, пусть не разбогатеть, так хотя бы пожить, не промерзая насквозь. Хлебников оставил чемодан в хостеле, взамен купил себе легкий рюкзак и сложил в него легкую, новую одежду.

Он не пил в полете, чтобы увидеть Африку трезвым. Хлебников смотрел в иллюминатор. Внизу однообразно двигалось одеяло облаков, а наверху, за тающей синевой, проглядывала чернота космоса. Хлебников подумал, что всякий раз, когда он смотрел на звездное небо России, он видел Ковш.

«В Африке будет по-другому».

Звуковой сигнал вернул Хлебникова в тонус. Самолет начал снижаться, пассажиры пристегнули ремни.

В международном аэропорту Боле он сел в маленькое такси. Глинобитная Аддис-Абеба напомнила ему кубанские предместья. Разница была только в рельефе: город стоял на горах, и машина то забиралась наверх, то быстро катилась вниз. Хлебников заселился в отель. Вечером он вышел на улицу и тут же вернулся в номер за курткой: он не предполагал, что в Африке может быть холодно. Столичные улицы быстро пустели, как в провинции. Хлебников зашел в кафе, где пахло имбирем и рисом. Он выбрал блюдо по картинке и стал ждать, полагая, что все смотрят на белого посетителя. Но на него никто не смотрел.

На другой день Хлебников по навигатору дошел до туристического бюро. Это были партнеры русской компании, которые брали на себя поездку в заповедник Абьятта-Шалла.

Тесный офис на первом этаже панельного домика. Рваное кресло из кожзаменителя. Плохие компьютеры. На стенах — карты. Девушка с тысячью косичек проводила Хлебникова в кабинет директора бюро. Из-за стола вышел эфиоп в белой рубашке навыпуск и шлепанцах.

— Меня зовут Мола, — сказал директор на чистом русском. — Добро пожаловать в столицу Эфиопии!

Хлебников обрадовался, что ему не придется ломать язык. Мола показал Хлебникову на стул и сказал что-то девушке на амхарском языке. Девушка ушла и вернулась с двумя кружками кофе. Хлебников отхлебнул — кофе был соленый, со сливочным маслом.

Мола учился в Москве, в Университете дружбы народов. Девушка с косичками — его дочь, помогает в бизнесе.

— Идет бизнес? — спросил Хлебников.

Мола махнул рукой и посмотрел на пальцы своих ног.

— Я слышал, что у вас в заповеднике зимуют птицы, — переменил разговор Хлебников.

Мола встрепенулся:

— Да. Много птиц. Очень много. Разных: орлы, гуси, пеликаны, фламинго, цапли. — Мола взял карту. — Абьятта-Шалла очень большой парк. На Востоке он граничит с Сомали, но на нашей части безопасно. Дежурят патрули. Когда вы хотели ехать?

— Да хоть сейчас.

— Я подготовлю для вас машину и проводника. Это будет стоить пятьсот долларов.

Хлебников отсчитал деньги. Мола крикнул девушке:

— ይዘሽ አምጪ። የገንዘብ ማሽን ይዘሸ¹

Девушка принесла машинку.

— ገንዘቡን መርምሪው።² , — сказал Мола.

Девушка прогнала деньги:

— አምስት መቶ አስር³

Мола вернул лишнюю купюру Хлебникову:

— Одна прилипла, — улыбнулся он, и Хлебников улыбнулся в ответ.

— Завтра в семь утра от отеля вас заберет машина. Вот ее номер. Водителя зовут Нгва. Он немного говорит по-английски. Он отвезет вас в заповедник и будет сопровождать. Ночь вы проведете в кемпинге. Нгва все устроит. Ни о чем не беспокойтесь. Также он обеспечит вас биноклем и проведет по тропе на смотровую площадку. Оттуда открывается пот... потаре... пот... — сбился Мола.

— Потрясающий! — помог Хлебников, и оба засмеялись.

Хлебников шел в отель, сохраняя в руке необычное ощущение от прикосновения розовой ладони Молы.

В семь утра перед отелем стоял белый внедорожник с парой запасных колес на крыше. Окна машины были забраны решеткой. Нгва курил, прислонясь к крылу.

— Hallow! — сказал Нгва и взял у Хлебникова рюкзак.

Они быстро выехали из города и направились на юг. Полупустынная природа сменилась на экзотику саванны.

С седловины горы открылся вид на заповедник с двумя круглыми озерами посередине. Джип спустился с серпантина и теперь ехал по желтой дороге, поднимая пыль. То тут, то там мелькали бока животных или их тени — так казалось Хлебникову.

Нгва снял рацию, нажал на кнопку:

— የኔ ይሰማሀል⁴

— በደንብ ይሰማኛል።⁵ , — ответил голос старика.

— ልንደርስ ነው።⁶  — сказал Нгва.

— እሺ⁷

Через десять минут джип остановился у кемпинга. Это был ряд одинаковых площадок, отделенных друг от друга колючими кустами. Туристов в кемпинге не было.

Следил за площадкой худой старик. Сильно хромая, он вышел из трейлера. Вокруг него извивались безголосые охотничьи собаки. Нгва и старик пожали друг другу руки. Нгва представил Хлебникова. Старик отрывисто посмотрел на гостя красно-черными глазами, и Хлебникову показалось, что старик узнал про него все.

Пока Хлебников сидел под зонтом с рекламой пива, Нгва и старик поставили палатку. Расстегнув молнию, Нгва забрался внутрь, постелил коврик, сверху кинул спальный мешок. Старик принес две связки кривых дров и положил их у костровища.

— All ready, — Нгва сел под зонтик и открыл коробку с пивом.

Они молча пили втроем и смотрели, как падает солнце. Хлебников не представлял, что закаты в Африке так стремительны. Нужно было прилагать усилия, ловить каждое мгновение, чтобы заметить, как день становится ночью. Отвлекся — и перемена осталась незамеченной.

На небосклоне проступил месяц рогами вверх.

— ጨረቃ ውሃ ትሰበስባለች ፡፡ ድርቅ ሳይደርስ አይቀርም። ⁸, — зевнул старик и пошел в трейлер.

Стало холодать. Нгва смял банку в пальцах:

— Need slip, mister. Morning we go trip.

— Да, — сказал Хлебников. — Yes.

Нгва лег в машине. Он разложил заднее сиденье, раскатал тонкий матрас и лег, свернувшись. Взвизгнув молнией, Хлебников забрался в палатку. Он долго не закрывал вход, все смотрел через прореху на звездное небо. Он никогда не видел столько звезд, как будто небо Африки было для человека ближе, чем любое другое. Со всех сторон слышались странные звуки: лес и его жители отходили ко сну. Вскоре все стихло, и только один звук набрал силу — цимбалы цикад.

Хлебников проснулся от запаха костра. Было шесть утра. На огне кипела каша. Старик помешивал ее струганой палкой, на своем наречии поругивая немых собак. Рядом на камне сидел Нгва. Увидев Хлебникова, африканцы засмеялись.

— Moscito! — сказал Нгва.

Хлебников поднес руку к лицу и ощутил, что оно распухло и покрылось шишками.

— You not close tent, — Нгва показал на молнию палатки. — Very bad.

Старик принес из трейлера пахучую мазь и дал Хлебникову. Тот намазал лицо — и зуд отпустил.

Позавтракали кукурузной кашей с маслом. Нгва надел на спину рюкзак, дал Хлебникову бинокль, и они пошли по тропе. Хлебников посмотрел на лагерь: старик разметал костер и сидел под зонтом с рекламой пива. У его босых ног в пыли катались собаки.

Дорожка, ограниченная канатами, скоро закончилась. Нгва и Хлебников пошли по растоптанной тропе. Нгва оглянулся:

— No left, no right. Stay on tray. Understand?

— Yes.

Воздух круто изменился. Он стал сильным в своей простоте. Хлебников тянул ноздрями и улавливал в этой простоте десятки нот. Голова немного опьянела.

Шли долго, молча. Яркие птицы разлетались в стороны. Как только спины людей терялись за ветками, птицы возвращались на прежнее место, перекликаясь. Когда солнце встало в зените и зной стал невыносим, Нгва сошел с тропы и скинул рюкзак под деревом. Нгва разжег газовую горелку, длинным ножом вскрыл две банки бобов и приготовил обед. Поели, запив пивом.

— Very hot, — лег на землю Нгва и прикрыл глаза. — Wait.

Хлебников остался сидеть на корточках. Он выпил еще банку пива, надеясь, что она его усыпит, но банка взбодрила. Нгва захрапел. Хлебников икнул, и тут что-то острое мелькнуло между кронами деревьев. Еще. И еще. «Чвит-чивит» — услышал Хлебников и встал.

Ласточки плескали крыльями, складывали их и вытягивались в треугольники. Хлебников пошел в гору, за которую летели птицы. Он спешил, боясь опоздать, не разбирая дороги, местами карабкался, помогая себе руками. Сердце радостно билось от неожиданной встречи и внезапной физической нагрузки. Над его головой проносились птицы. Наконец он забрался на гору и резко встал, будто его ноги прилипли.

Внизу расстилалась саванна. Росли криворукие акации и гигантский молочай. Ветки деревьев были обсыпаны ласточками, иссиня-черными, с отливом. Разносилось громкое «чвит-чивит». Искусанное лицо Хлебникова улыбнулось, и он побежал с горы, спотыкаясь.

Птицы не испугались двуногого. Их были десятки, сотни тысяч. Это был целый народ, и он жил своей жизнью: пары летали крыло к крылу, круто меняя траекторию и покрикивая от азарта. Другие сидели на ветках, притираясь плечами и коротко выясняя отношения. Но большая часть кормилась. Ласточки играючи хватали на лету полуденных насекомых, выпускали их из клюва, чтобы в следующую секунду снова поймать и теперь уже проглотить.

И как чумной или зачарованный Хлебников бродил с запрокинутой головой между деревьев и искал среди множества птиц своих, но каждая из них казалась ему знакомой, родной. Хлебников вспомнил, как коротки были их ноги, как неказисто они ходили и садились на землю неохотно, обычно опираясь на крылья.

Сдвоенный хлопок поднял ласточек в небо. Хлебников не больно упал на спину. Птичье кружево закрыло небо и стало потихоньку рассеиваться.

«Не Вологда. Не Эфиопия. А воздух их дом, — лежал Хлебников. — Потому что воздух не имеет границ».

Рядом остановился пикап. Из кузова выпрыгнули два автоматчика. Оба были подростки, в шортах и футболках, из которых торчали худые конечности. Пока один держал Хлебникова на прицеле, второй проворно обстучал карманы. Он взял бумажник, телефон и снял с тела новые трекинговые ботинки. Автоматчики запрыгнули в машину, и она зигзагами скрылась за холмом.

Лежа на спине, Хлебников улыбался небу как человек, который разгадал его тайну. В его глазах отражался воздух, по которому гуляли птицы.

1 Принеси машинку для денег. (Здесь и далее амхарский язык.)

2 Проверь, купюры мелкие.

3 Пятьсот десять.

4 Как слышно?

5 Слышу хорошо.

6 Подъезжаем.

7 Хорошо.

8 Луна копит воду — быть засухе. (Перевод с амхарского С.Л. Кравченко.)