Ученики чародеев в ожидании откровения
Умберто
Эко. Маятник Фуко.
Роман. Пер. с итальянского.
Киев
"Фiта". 1995; "Иностранная литература", 1995, No
7-9.
Событие, которого так долго ждали поклонники Умберто Эко, наконец-то
свершилось - лелеемый в мечтах и многократно анонсированный в "Иностранной
литературе" второй роман итальянского семиолога появился - с семилетним
запозданием - на русском языке. В свое время "Имени Розы" пришлось
ждать на год больше, но тогда об Эко знали в России лишь специалисты; теперь
же потенциальная популярность его книг такова, что на свет одновременно
явилось два перевода. Естественная для тематики романа детективность сопровождала
их появление: книжное издание вышло в свет без фамилии переводчика и указани
источника приобретения авторских прав. Поговаривают, что упомянутая на
шмуцтитуле швейцарская фирма также не имеет никакого отношения к издательскому
бизнесу. Проявив, подобно Вильгельму Баскервильскому недюжинную наблюдательность,
можно заметить, что аннотация представляет из себя два абзаца из прошлогодней
статьи Сергея Рейнгольда<"Иностранная литература", 1994, No
4.>.
Разумеется, затруднительно, не зная итальянского оригинала,
обсуждать сравнительные достоинства двух переводов. Впрочем, анонимный
перевод огорчает неточностью транскрипции имен и географических названий,
а также упорным нежеланием переводить иноязычные выражения. Напечатанный
в "Иностранке" журнальный вариант перевода Елены Костюкович снабжен
комментарием (иногда вынесенным в сноску, иногда вставленным в текст),
тщательно выверен и производит приятное впечатление - что неудивительно,
учитывая квалификацию переводчицы и ее давнее знакомство с творчеством
Эко<Напомним, что именно в ее переводе появилось на русском языке "Им
Розы".>. Главным недостатком перевода является собственно "журнальность":
текст романа сокращен примерно в полтора раза. Впрочем, учитывая некую
аморфность и расплывчатость "Маятника", этот недостаток может
оказаться для многих читателей достоинством. Тем же, кто хочет узнать роман
во всем объеме, можно только посоветовать воспользоваться принципом дополнительности
- и читать перевод Костюкович, обращаясь к "Фите" при обнаружении
отточий. Мне представляется, что этот подход вполне в стиле Эко; но, возможно,
лучше все-таки выучить итальянский.
Когда пятнадцать лет назад Эко
выступил со своим первым романом, он был всего лишь известным семиологом.
Написав "Имя Розы", он словно поставил еще один эксперимент:
можно ли сегодня написать роман в полном смысле этого слова - с духом эпохи
и характерными персонажами, фабулой и сюжетом, борьбой идей и рыночным
потенциалом. Кажется, будто автор целенаправленно стремился избежать какого-либо
формального новаторства - и поэтому роман получился действительно новым
и необычным. Не то с "Маятником": здесь Эко, используя достижени
современной литературной техники, смело дробит повествование, широко пользуетс
техникой коллажа и многоуровневого флэшбэка. Именно стилистическая пестрота
и позволяет Е. Костюкович сокращать роман, почти не нарушая сюжетной связанности.
Сюжетная связанность - сюжетной связанностью, но некоторых выкинутых кусков
жалко. Скажу только об одной вставной новелле, озаглавленной "Странный
кабинет доктора Ди". Интертекстуальный мир этой маленькой главки включает
в себя на равных "Поминки по Финнегану", "Графа Монте-Кристо",
легко различимые аллюзии на биографии Гете и Сервантеса и переписанные
заново биографии Вильяма Шекспира, Джона Ди и Фрэнсиса Бэкона. На улицах
Праги герои встречают Голема, слышат слова "Остерегайтесь Атанасиуса
Перната" и видят фигуру доктора Калигари. Напомню, что Пернат - им
рассказчика в "Големе" Майринка, Джон Ди - герой его же романа
"Ангел Западного Окна", а доктор Калигари - персонаж экспрессионистского
фильма Роберта Вине "Кабинет доктора Калигари". Дочитав до этого
места, я подумал: "Как смешно! Однажды "Ангел" и Калигари
уже встречались - в книге Михаила Кузмина "Форель разбивает лед".
Вряд ли, впрочем, Эко знает об этом". Я перевернул страницу - и наткнулс
на совершенно немотивированное упоминание Москвы и России. Так может, все-таки
знает?
Подобно Якопо Бельбо, Эко многие годы скрывал свое желание
стать писателем и писать о собственном жизненном опыте. Только после успеха
"Имени Розы" он смог позволить себе написать роман, обращенный
к жизни современной ему Италии, а не к известным только по книгам Средним
Векам. Поэтому авторский голос в "Имени Розы" был скрыт за множеством
повествовательных слов, а здесь легко распознается в рассуждениях и воспоминаниях
трех главных персонажей. Если "Имя Розы" был историческим детективом,
то жанр "Маятника Фуко" определить куда труднее: он сочетает
в себе черты психологического романа, романа-исследования, love story,
философского романа и, возможно, даже мемуаров.
Потому вещи, не раздражавшие
в "Имени Розы", так кидаются в глаза в "Маятнике Фуко":
детективу, притче и философскому роману легко сходит с рук "ходульность"
героев; психологическому роману это не прощается.
Но, каждый раз,
когда речь заходит о людях, а не теориях, особенно заметной становитс
вторичность взглядов Эко, рассказывающего историю о том, как Бельбо дважды
сказал "нет" и изрекающего сентенции типа "коль хочешь что-нибудь
доказать, приходится умереть". Этим старым, хотя и не потерявшим своей
верности, идеям о "достоинстве человека" и "проблеме выбора"
можно было бы простить морализаторство, но не пафос, неуместный спуст
сорок лет после Сартра и Камю.
Но когда речь заходит о Плане, придуманном
тремя героями "Маятника" и составляющем подлинный нерв повествования,
Эко становится непревзойденным мастером. И дело не только в энциклопедичности
его романа, но и в точно выбранном объекте.
План, включающий в себ
всю эзотерическую ("Ах, эзотерическую", - улыбнулся Алье, и Бельбо
покраснел. "Ну, как сказать, герметическую?" "Ах, герметическую..."
- продолжал улыбаться Алье. "Ну, хорошо, - сказал Бельбо, - я употребляю
неправильные слова, но вы, конечно, поняли...") традицию, по-новому
трактует всю европейскую историю последних веков, представляя ее как результат
огромного заговора, опутавшего собой Европу, Азию и Америку. В этом Плане
Эко словно задается целью довести до логического конца идею Всемирного
Заговора, одну из самых влиятельных идей в современной культуре. В романе
собраны все образчики подобных заговоров: тамплиеров (с них-то все и началось!),
розенкрейцеров, иезуитов, жидомасонов (ну, разумеется!) и многих других.
Впрочем, интерес ко всемирным заговорам разделяют с Эко многие современные
писатели: достаточно назвать роман "Джин" Алена Роб-Грийе, "V."
и "Радугу гравитации" Томаса Пингона, некоторые рассказы Виктора
Пелевина. Разумеется, подобный интерес не случаен.
Что такое заговор?
Это сеть, опутывающая собой весь мир. Те же лабиринты и зеркала, так волновавшие
Борхеса и автора "Имени Розы" (В финале "Маятника Фуко"
тоже появляется зеркальный лабиринт: в фильме Орсона Уэллса "Леди
из Шанхая", который смотрит Казабон после смерти Бельбо - там зеркальна
комната становится местом перестрелки и гибели персонажей). Но помимо этого
сеть - это кроссворды, парижские подземелья, делез-и-гваттариевские ризомы,
дерридианские децентрализуемые структуры...
Образ лабиринта не случайно
стал ведущим в культуре последних десятилетий. Со времен структурализма
возобладал взгляд на литературное произведение, как на сложную структуру,
состоящую из сочлененных между собой различных единиц - семантических,
лексических, мотивных. Сам Эко отдал дань этому подходу, когда в семидесятые
годы пытался графически изобразить место вымышленного слова "meandertale"
в семантической структуре "Поминок по Финнегану" (Эко не забывал
отметить, что это такая же игра, как конструирование Плана - на самом деле
подобное слово в романе Джойса не встречается).
Развившийся в постструктуралистские
годы мотивный анализ заменил семантическую структуру мотивной и расширил
ее до всего корпуса мировой культуры. Когда я говорил о "Кабинете
доктора Ди", то специально несколько огрубленно демонстрировал эту
методику: Калигари и Майринк дают Кузьмина, а верность результата подкрепляетс
упоминанием Москвы и России. Но ведь это тот самый механизм, о котором
и написан роман Эко! Понятия связаны друг с другом по аналогии; ассоциации
не новы, потому что представлены много раз; если все сходится - значит,
все верно! Логика филологического анализа оказывается логикой паранойи.
Эко призывает к осторожности и предостерегает против безответственной,
чрезмерной интерпретации, уподобляемой им переписыванию мироздания. Дл
этого он придумывает неожиданный финал истории трех фантазеров: придуманный
ими План - неожиданно - оказался истинным. И смертельным для них.
Так современный Франкенштейн создает свое чудище, даже не зная об этом.
"Кто гонится за призраками, тот / их настигает, рано или поздно"<Фрагмент
из неопубликованных черновиков Иосифа Бродского. Читатель "Маятника
Фуко", помнящий проблемы, возникающие с Бэконом и Шекспиром, вправе
задаться вопросом о настоящем авторе стихов, тем более, что история того,
как они попали ко мне, подозрительно напоминает пролог к "Имени Розы".>
Но подлинных приверженцев Традиции подобный поворот не удивил бы. Известно,
что желая создать нечто - гомункулуса, Голема, План - маг сначала должен
в деталях представить себе желаемое. И если его сила велика, то измысленна
им сущность сможет явиться в мир. Это трудная задача, и те несколько лет,
которые потратили на ее решение герои книги - в общем-то малый срок: некоторым
не хватает всей жизни.
И тогда "Маятник Фуко" оказываетс
не книгой о безответственных современных ученых, а еще одним рассказом
об учениках чародея, на свою беду преуспевших в магии. Что, впрочем, типологически
одно и то же.
На последней странице мы понимаем, что адепты Плана
по-прежнему будут пребывать в уверенности, что существует Карта, что герои
не придумали План, а "припомнили" его, сами о том не догадываясь.
Только достигший откровения-Малкута рассказчик понимает, что тайны не существует,
что поиск сокрытой истины - порочен и ущербен. "Моим покоем и моим
триумфом должна быть уверенность в том, что понимать нечего. Малкут есть
Малкут, и больше ничего".
До своей - предполагаемо
скорой - смерти Казабон успевает написать книгу. Но мистические истины
не передаются полиграфическими путями. Закрыв роман, пытливый читатель
остается ждать своего откровения. Сергей Кузнецов.
