НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Время в аквариуме

Алиса Ханцис. Аквариум — [б.м.]: Издательские решения, 2020.

Подросток Тео запирает младшую сестру Тину в темном подвале. Читателю кажется, что он узнает сюжет: детская травма, конфликты, отношения, которые будут выясняться на семейных праздниках до конца книги... Но это — ловушка.

Как и герои повести «Аквариум», которые время от времени входят в незнакомую комнату с завязанными глазами, — такая игра, — читатель, попадая в пространство текста, не знает ничего. Ему предстоит на ощупь узнавать предметы и живых существ, находить прекрасное и жуткое, находить себя и другого. Там, во тьме подвала, Тине неожиданно понравится, она откроет для себя фантазию и игру — не как приятную приправу для жизни, но как основу человеческого бытия.

Лауреат «Русской премии» Алиса Ханцис создала герметичную книгу, в центре которой — трое: два брата и сестра. Четвертый герой — время, заменяющее кассеты компакт-дисками, диски — интернетом, детское тело — взрослым, здоровые клетки — больными. Хотя речь об истории одной семьи, менее всего повесть, успевшая занять второе место на Германском литературном конкурсе «Лучшая книга года», напоминает популярные в наши дни семейные саги. Единственная литературная ассоциация, которую вызывает текст, — «Ужасные дети» Жана Кокто, но и здесь скорее параллель, нежели наследование.

...Дети сначала не замечают взрослых, позже остаются без них. Они создают закрытый мир, живущий по собственным правилам, отделенный от общечеловече­ского мира словно бы толстым аквариумным стеклом. Фантазия, творчество, игра — основы этого мира, и кажущаяся безобидность этих основ сходит, как старая краска, обнажая их жестокую красоту и неумолимость.

«Кто-то, кажется, спросил ее — а кем она станет, когда вырастет?

— Без понятия. Я знаю только, кем я была.

— Когда?

— В прошлой жизни.

— И что же ты помнишь из прошлой жизни?

— Я была художницей, рисовала картины. Но они никому не нравились, и я покончила с собой».

Homo ludens не способен не играть. Особенно безжалостно тяготеет необходимость игры над средним в семье, Миком. Дети, по законам природы, вроде бы и растут, вроде бы расходятся каждый в свою жизнь, живут не вместе — находят постоянную работу (Тина), жену (Мик), собаку (Тео). Но они не вырастают, что подчеркивают их креативные профессии без офиса с восьми до пяти: меченный гениальностью Тео становится музыкантом альтернативного направления, Мик — режиссером видеоклипов, Тина — художником-мультипликатором. Взрослая упорядоченная жизнь с ее монотонными скучными обязанностями и сладким чувством защищенности так и не наступает, лишь Тина время от времени пытается ухватиться за нее, словно за спасательный круг — купить еды... помыть посуду... но в аквариуме от спасательного круга нет толку, и детский карнавал продолжается уже вокруг взрослых тем. Да и разойтись по-настоящему не получается. Братья и сестра связаны.

Природу этой связи, этого напряжения, которое постоянно ощущается в тексте, причем ощущается не выдумкой, а жизненной правдой, трудно описать в привычных для ситуации словах. Братская любовь? Преданность? Зависть? Запретное влечение? Тайная ненависть? Семейные иерархии? Или модное — «токсичные отношения»? О нет. Все не то, все слова лгут.

Можно попробовать отнести прозу Ханцис к магическому реализму, однако здесь нет магии фактов, лишь магия атмосферы, которая исключительно «в глазах смотрящего» — и героя, и читателя. Если последний знаком с творчеством Рене Магритта, покажется, будто мир художника оживает в повести, хотя имя его не упоминается. Девушка по имени Ива, которая впервые появляется на страницах повести всадницей, — не персонаж ли она картины «Препятствие пустоты»? Ива то присутствует в жизни героев, то исчезает. Время от времени троица сознательно инсценирует картины Магритта в своих серьезных играх:

«В самом углу стояла фанерная дощечка с пропиленной дырой в форме человеческой фигуры. Нет, не так: подразумевалось, что дыру оставил некто, легко и пьяно вывалившись в дверь, но форма этой дыры не более чем намекала на событие. Так было на картине. По сравнению с картиной поделка Тео выглядела не так убедительно, но сердце отчего-то замерло, когда ее коснулась рука девушки. Медленно обвела дыру по контуру — он будто чувствовал эту руку у себя на коже; а потом порывисто отдернулась и зажала рот».

Еще одна особенность «Аквариума» — парадоксальный хронотоп: при четкой привязке ко времени — например, вместе с героями читатель может (снова) встретить XXI век, — отсутствие привязки к пространству. Стиль Ханцис чужд притче: здесь нет абстрактного «везде и всегда», живые детали делают мир повести ощущаемым, узнаваемым. Но при этом невозможно с уверенностью сказать, где все происходит. Есть провинциальный город и есть столица, куда герои переезжают, взрослея. Российский читатель, скорее всего, подумает о Москве, тем более что в начале повести дается намек на то, что экзотические западные имена — Тео, Мик — необязательно настоящие. С другой стороны, с таким же успехом столица может быть Минском или Амстердамом, — в повести нет ничего, запрещающего такую трактовку. Как Ханцис удается создать реалистичный, полный знакомых мелочей текст, не размещая героев в физическом пространстве — загадка, ответ на которую, вероятно, следует искать в заменяющем пространство времени: именно эпоха поколений X — Y берет на себя весь груз «узнаваемости». Может быть, помогает здесь и экзистенциальная универсальность богемы — большой разницы между образом жизни артистов «там» и «тут» (что бы ни стояло для читателя за этими словами) нет. Хотя, по большому счету, троица даже не примыкает к «большой» богеме — в их аквариуме есть место для троих, возможно, для членов семей, но никак не больше.

В какой-то момент читатель понимает, что и он не способен оставить эту игру. Что и он — homo ludens.

Татьяна Дагович