НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Художественный перевод пространства в текст

Александр Уланов. В месте здесь. — М.: Новое литературное обозрение, 2020.

Новая книга Александра Уланова вышла в серии «Письма русского путешественника». Название «В месте здесь» заключает в себе заглавия двух неравновесных частей, первая из которых ближе к привычному пониманию травелогов. В разделе «В( )месте» нам предложено путешествие в компании поэта, оставляющее за рамками туристическую логику потребления ландшафта. Пространство в этом тексте перестает быть маркированным путеводителями, мы не ищем в нем аутентичного или узнаваемого, отказываемся от местности как зрелища и товара. Оказавшись в Риме, мы потратим время на наблюдения и размышления о самом времени, Сан-Джиминьяно расскажет нам об одиночестве. Нам предстоит осмыслить такие вещи, как спокойствие, текучесть или печаль, для этого мы последуем на Цейлон, в Гранаду или Лиссабон.

«Одиночество — встреча… Встреча не с другим человеком — с ночью, мягкими волнами холмов, пятнышком на стене, серебром оливы, книгой. Чтобы встретить, надо собраться во встречу — другие тут только мешают».

Местность как попытка размышлять. Пристальное вглядывание, оперирование образами, а не логикой, взращивание, а не создание смыслов. Раздумья-ощущения, предшествующие формулированию, отказ от акцента на чувствах и переживаниях. Пожалуй, только так и можно продуктивно мыслить об ущельях, религии, танцах, камнях или попугаях. В этой части книги много камня, воды. Много птиц, архитектуры, зелени, но мало людей. И это важно — напоминать нам, заигравшимся, о том, что мир не только для людей и не только о людях.

Мы учимся видеть, используя «сбои восприятия», подмеченные Борисом Дубиным в предисловии к предыдущей улановской книге («Способы видеть», НЛО, 2012), видеть с учетом «точки зрения предметов, живущих медленнее нас», как объясняет сам Уланов. Описания лишены попытки разметить пространство достопримечательностями и выстроить их в рейтинги или же помочь читателю упрочить свой имперский взгляд, разбивая увиденное на продвинутое и отсталое, интересное и скучное, наше и чужое.

Текст только выглядит прозаическим, по-настоящему прозаичны лишь вкрапления, попытки высказать мысль напрямую, они часто откровенно «вываливаются» из этого цветения образов, из богатства подмеченных и усвоенных мелочей, из этой поэтической речи.

«Кому так и тащить на спине колонну. Кому танцевать даже под тяжестью. Маленькими колоннами держать ширину окна. Окнам там, наверху, не нужно стекло. Ни к чему штукатурка, хватит плюща». И вдруг как нечто инородное:  «Христианство… внесло долю в формирование индивидуализма — хотя бы через представление о личной ответственности человека перед богом».

Уланов здесь — не только поэт, но и переводчик: переводит пейзаж на поэтиче­ский язык. Не заботясь об узнаваемости мест, о читательском комфорте, о синтаксиче­ской логике ради того, чтобы вышибить нас из наезженной колеи восприятия¹ .

«Травелог открывает двери — не только паспортного контроля, но и сознания», говорит Александр Чанцев. Это прекрасно подходит к «неоднозначной визуально­сти» улановских путевых записок.

«Там где никто. Придавленный названием тяжелой рыбы. Лишь срезавший угол для двери. Печным отверстием народный промысел божий. Керамикой в рамках, пустой травой внутри рядов, спуском до уплывшего моста по лестнице в окно чинить ботинок».

Трудно узнать привычную Калугу? Подобных «сбоев восприятия» гораздо меньше во второй части книги. Часть «Здесь» комфортнее в смысле чтения, в ней прослеживается даже сюжет — диалог влюбленных. Не живой диалог, а переписка, поскольку живут они раздельно, путешествуют, находятся в командировках. Бережно дают друг другу возможность отдохнуть от пребывания вместе.

Влюбленные очень живые в своем общении, вернее, живы их письма друг другу (хотя трудно назвать письмами эти сообщения, месседжи). Они неимоверно современны, эти отредактированные перед отправкой высказывания, смысл которых, скорее, в том, чтобы выразить себя, чем войти в контакт с другим.

В постмодерновом мире текучий, подвижный человек боится долгих отношений, устойчивой близости, самоидентификации и одновременно одиночества. Он приподнят над землей в самолетах, в квартирах многоэтажек, в виртуальном общении. Легко скользит, поджимая свои корешки, чтобы не запачкать их в почве и тем более не увязнуть в ней. Это беспривязное парение, легкий, не беспокоящий взгляд на других и на другое тоже может восприниматься как своего рода путешествие прочь от реальности, и тогда вторую часть книги можно, наверное, тоже считать травелогом.

Однако поэт Андрей Тавров, рассуждая о жанре путевых заметок, говорит: «дать себе время пожить в каком-то месте подольше, как Бродский в Венеции. Литература начинается там, где масло просачивается в землю, а не разливается вдоль дорожек аэропортов»² .

Даже простой перекус гамбургером — это поедание некогда живой плоти, а уж настоящие путешествия, тесные отношения с людьми или с местностью — всегда риск, ограничения и дискомфорт, в какой-то мере — насилие и угнетение. Пролитие и просачивание масла в землю.

И долгий виртуальный диалог влюбленных иногда воспринимается как хитрый авторский прием Уланова. Утомить читателя самокопанием и серьезными рассуждениями о себе женщины, скрывающейся под ником Рысь, и мужчины, который обозначен как Морской Камень? Перевести на язык текста то, что «сказать лишь могут руки, что срывали черную чадру» — срывали бережно, чтобы не допустить малейшей психологической травмы? Показать, что их разделяет не пространство, а страх? Описать путешествие в никуда?

« — Что ты греешься, я понимал, просто сам себя часто ощущаю очень холодным. Может быть, человек холоден для себя, но теплый для другого?

— Я тоже себе кажусь очень холодной и бесчувственной. То есть я и есть холодная, конечно, но тебе, похоже, достается лишь малая часть.

— Малая часть чего? тепла или холода? <…>

— Я теперь боюсь, что ты моей открытости испугаешься и убежишь, спрячешься все мною сказанное переваривать. Я не против, конечно, тем более что и мне спрятаться хочется иногда от подобных вещей. Но все равно как-то тревожно. Слишком хорошо? Слишком хорошо, чтобы быть правдой, ты хочешь сказать? <…>»

Серьезен ли Уланов или тайно подсмеивается над одинокими, оберегающими свои границы людьми — решать читателю. Но сколь бы ни было велико желание назвать путешествием полет сорванных ветром осенних листьев, масло в этом тексте о любви и пространстве старательно размазано вдоль дорожек аэропортов, разлито лужами на городском асфальте и никак не хочет впитываться в почву.

Илья Кочергин

1 Об этом в творчестве Уланова подробно размышляет Галина Заломкина в статье «N-мерный взгляд» («Знамя», № 10, 2013).

2  Одинокие голоса проводников // Лиterraтура. №169.