НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Конец света — не то, чем кажется

Алла Горбунова. Конец света, моя любовь: рассказы. — М.: Новое литературное обозрение, 2020.

Рассказ сегодня находится в ситуации, когда надо бежать и занимать жанровый пьедестал, но царствующий роман не позволяет оторвать ногу от земли. Реальность всячески намекает на жанровую минимизацию: проглатывать разом четыреста страниц непрерывного нарратива — непозволительная роскошь. Это отдельная фикциональная жизнь, а человек с собственной-то не справляется. Рассказ удобен и доступен, он меньше просит от читателя, дает ему больше свободы. Сборник рассказов близок к модели современного сознания, в котором с огромной скоростью меняются объекты и субъекты восприятия, жанры и конструкты реальности. Это максимально детальное отображение картины мира без мучительной попытки растянуть большую историю по телу текста. Взрывной концентрат.

Сборник прозы Аллы Горбуновой — срез эпохи, где в авторском сознании взрослеющего ребенка умещаются, кажется, все мыслимые стереотипы о девяностых: от плечевых проституток до детской наркомании. Все — в духе натурализма, хармсовского абсурдизма и шизофренического мамлеевского дискурса.

Связь названия с «Откровением Иоанна Богослова» очевидна. Интереснее, однако, заглянуть в словарь, где слово «апокалипсис» переводится с греческого как «снятие покрова, обнажение», «исповедь, откровение, признание» или «явление божественных, святых тайн человечеству». Рассказы Горбуновой — на стыке реального и метафизического. В своем реалистическом аспекте они — попытка показать маргинальную сторону обыденной жизни девяностых, их свободу и нищету, — все нерукопожатное, забытое со слезами и молитвой. В аспекте метареалистическом они — о надчеловеческой стороне реальности, о том, как потустороннее становится органической частью обыденности.

Первая часть — о взрослении ребенка. Хорошо, что Лев Толстой не узнал, как будут расти дети спустя почти сто лет. Многоликая героиня Горбуновой заброшена в мир, который приходится познавать в одиночку. Она обитает на омерзительно-карнавальном рынке, среди пьяных торговцев и бандитов, которые ее — тринадцатилетнюю девочку — норовят изнасиловать. Ошивается в сквотах, подвалах и клубах Петербурга, становясь своей для неформалов, проституток и наркоманов. Пытается покончить с собой из-за неудачных отношений, которых не сосчитать.

Это — то самое, чего ждут перед концом света. Дети — в экстремальных жизненных ситуациях и борются за существование, не имея ничего и никого за спиной и над головой. Родители существуют только в их физическом воплощении и не расширяются до символического влияния и опоры. Дом — место, где можно поспать, — то есть где угодно, кроме настоящего дома со столом и очагом. Спрашиваешь у мамы, есть ли бог, а она каждый раз меняет ответ. Чтобы разобраться, приходится ездить автостопом, присоединяться к сектам. Экзистенциальный боевик: человек вынужден почти с пеленок познавать мир, а ориентиров нет. В итоге — секты, измененные состояния сознания, смерть. Все это — проникающие в мир знаки потустороннего.

Все события второго раздела книги связаны с баром «Мотор», расположенным у леса. Там происходит прямое столкновение с потусторонним. Лес, как водится, — пограничье, там — мертвые ведьмы, говорящие животные.

Герой рассказа «Новый год без мамы» Александр в новогоднем лесу кричит сыну о существовании Бога, мамы, Деда Мороза — того, чего в их жизни нет: «Есть только эти в лесу, с горящими глазами! Есть только лебедь, твою мать! Вот что есть! Есть волчья мать! Есть глаза на деревьях! Есть головы на пнях! Вот что есть, вот где правда!». Александр не пьян, но нечто нечеловеческое заставило его пережить метафизический опыт, чтобы привести отношения в семье в некоторое подобие нормы.

В третьем разделе — «Иван колено вепря» — та самая метафизическая хтонь, шизофренический дискурс, мамлеевские ужасы. В одном рассказе — несуществующий сосед, годами слушающий советскую классику. В другом — порностудия, где снимают ритуальные снафф-видео на стыке Линча и фон Триера. В третьем — хичкоковская бабочка, разрушающая наступающее будущее тревогой и страхом.

Кроме демонического ужаса, который наверняка испытает читатель, есть еще и смех. Некоторые рассказы оказываются нелепыми и абсурдными анекдотами, — например, «Три убийцы», где маньяки рассуждают о причинах страсти к убиению. Серия анекдотов в разделе — это даже не абсурдность, а логика глубинного миропорядка. То, что кажется иррациональным, в своей надчеловеческой сущности оказывается истинным. В последнем рассказе раздела появляется высшая сила — ангел-корректор, контролирующий сказанное и написанное каждым.

Последний раздел книги обобщает все сказанное. Автор признается: рассказы квазибиографичны. Может показаться, что это как ахматовские стихи, растущие из сора, но все и сложнее, и проще. Сюжеты предыдущих рассказов и поведение их героев связаны с квазибиографическим рассказом «Память о рае». У всего этого — один автор-рассказчик, который все проживал и видел.

А «моя любовь» в названии книги — одновременно обращение и перечисление. Вскрытие и изучение потустороннего и диалог с этим неизвестным — с любовью. Она — не осязаемая реальность, а полумагический субстрат.

Реальное и ирреальное можно увидеть одновременно, оставаясь в здравом уме. Просто надо уметь. Быть в неизвестной степени свободным.

Михаил Родионов