Станислав Куняев. “Прощай, мой безнадежный друг...” — День литературы, 1999. Январь.
Воспоминания об Анатолии Передрееве, непонятно почему оказавшиеся на полосе “Полемика”. Полемизировать с давно уже покойным другом, согласитесь, как-то странно. Да еще с другом, с которым простился при его жизни (название публикации — начало “прощального” стихотворения Куняева, где есть замечательные строчки вроде “спасать тебя — предать себя”).
Себя Куняев не предал, спасать Передреева не стал, однако, судя по этим воспоминаниям, ощущает потребность “объясниться” еще и в прозе. Рисуется сначала чуть ли не эпический образ русского доброго молодца, этакая смесь Алеши Поповича с Сергеем Есениным, поются дифирамбы его природному чутью на правду и неправду в стихах, рассказывается, как разные люди, от Смелякова до Александра Яшина, буквально влюблялись в русскую “стать” Передреева, ну и т.д. Делается все это как-то банально, по шаблону — отрабатывается “обязательная программа”. Главное же и самое трудное — объяснить читателю, отчего же автор порвал с таким замечательным поэтом и человеком. И таковое объяснение суровый Куняев дает. Не откажем себе в удовольствии процитировать: “Да не покажется то, что я сейчас скажу, смешным, но с конца шестидесятых годов я окончательно понял, что мое будущее — это борьба за Россию. (...) Я начинал чувствовать себя человеком, которому судьба предназначила именно этот путь, путь долгой жизни и тяжелой борьбы. Поэтому меня стало тяготить упоительно-сладостное, самозабвенное времяпровождение с пением Блока и Лермонтова, с чтением Есенина, а Передреев читал его как никто... Но мне все больше и больше становились нужны не просто друзья-поэты, а соратники по борьбе, не пропивающие ума и воли единомышленники, люди слова и долга, готовые к черной работе и к самопожертвованию. Я чувствовал приближение грозных времен, и образ жизни Передреева на их фоне был непозволительной роскошью”. И Куняев, разумеется, Передрееву об этом сказал, и разговор, разумеется, “закончился какой-то нелепой дракой”.
Словом, не Куняев предал Передреева, а Передреев предал их общее дело — “борьбу за Россию”. Как должен был поступить суровый и непреклонный рыцарь России, “насытившийся” “знанием о русской судьбе и русском человеке”, со своим ослабевшим другом? Известно, как, — повинуясь здоровым языческим традициям: падающего — толкни, как написал некогда один немец.
Вообще тема “предательства” — лейтмотив этих мемуаров Куняева. Есть там еще один “предатель” — Владимир Соколов. Причем будущее “предательство” Соколова предвидел именно Передреев: “...любя Соколова-поэта, умный и проницательный Передреев видел всю человеческую слабость его натуры, предчувствовал, что Соколов ... рано или поздно отшатнется от нас”. Что, натурально, и произошло. “Предательство” же Соколова в том состояло, что отказался поэт печататься в куняевском “Нашем современнике” “рядом с экстремистами и черносотенцами” (Шафаревичем, Беловым, Кожиновым). Замечательна реакция Куняева на эти слова Соколова: “Я был поражен: ну Шафаревич и Белов ладно, но Вадим...” Похоже, и у Шафаревича, и у Белова есть формальный повод подать на главного редактора любимого журнала в суд: они по существу признаны “экстремистами и черносотенцами”.
Сам же Куняев своего черносотенства привычно не скрывает, оно у него неизбежно, как физиологические отправления организма. Вот он описывает давнюю историю, как в отдел поэзии “Знамени”, где работал тогда Куняев, заглядывает Виктор Ардов и спрашивает автора: “А вы, милейший, не полужидок?” Ошарашенный этим вопросом, я ответил Ардову: “Ну что Вы, я русский и по отцу и по матери!” Но Ардов продолжал смотреть на меня с подозрением: как это сотрудник без примеси еврейской крови может работать в таком престижном журнале “Знамя”?! Вот отделом критики заведует “полужидок” Самуил Александрович Дмитриев, сын известной всей Москве Цили Дмитриевой, его помощник Лева Аннинский тоже полукровка, через коридор в отделе публицистики сидят Александр Кривицкий, Миша Рощин (Гибельман) и Нина Кодонер (Каданер — это мемуаристу память изменила. — Ред.) — это все наши! Секретарь редакции — Фаня Левина, зам гл. редактора Людмила Ивановна Скорино вроде бы украинка, но муж у нее Виктор Моисеевич... О самом Кожевникове говорить не будем, он из Сибири. А первый его заместитель Сучков Борис Леонтьевич, русский, но отсидевший восемь лет в одиночке, он — тише воды и ниже травы... Вот что было написано на челе Виктора Ардова...” Должно быть, у Ардова было весьма поместительное “чело”, если на нем уместился оттиск болезненного подсознания Станислава Куняева... А вообще-то Куняев человек простой и консервативный, ему незачем маскировать кондовый антисемитизм туманными намеками на “мондиалистский заговор” или “мировые суперструктуры зла”, которыми балуется Проханов. Вспомнил он, например, Евгения Сидорова, и тут же сказал правду-матку: “Он только что женился на дочери главного редактора “Вечерней Москвы” Семена Индурского и, породнившись с еврейскими кругами, начинал делать карьеру”.
Вот такая “полемика”.
