Старое слово. Стихи. Александр Переверзин
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023
№ 9, 2023

№ 8, 2023

№ 7, 2023
№ 6, 2023

№ 5, 2023

№ 4, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Об авторе | Александр Валерьевич Переверзин (1974, Рошаль, Моск. обл.) окончил Московский институт химического машиностроения и сценарный факультет ВГИКа, учился в Литературном институте. Участник творческого объединения «Алконостъ». Главный редактор издательства «Воймега». Лауреат поэтической премии «Московский счёт» (2010), премии «Венец» (2018). Публиковался в журналах «Арион», «Новый мир», «Октябрь» и других. Дебют в «Знамени».




Александр Переверзин

Старое слово


* * *

В первую субботу февраля
мать в окне увидела шмеля
и сказала, встав в дверной проём:
Пашей или Сашей назовём.
Видишь, в середине белизны
шмель летает? Это добрый знак.
Если не вернёмся до весны,
за мукой сходи в универмаг.
А вернёмся — научу читать,
буду с ним лежать на берегу,
карандашик дам ему, тетрадь,
что, Валера, я ещё могу?..

…Это было жизнь тому назад.
Хорошо держалась на плаву
та страна, где ночью снегопад,
та страна, где утром снегопад.
Замело страну, а я живу.
Даже не успело надоесть,
всё ещё считаю: сорок шесть.
А вокруг резиновая тьма,
«Перекрёсток», длинные дома,
искры, озаряющие рань, —
электричка острая скользит
на Шатуру или на Рязань,
и мелькает в стёклах алфавит.



* * *

Когда я вдаль смотрю с моста,
я понимаю, что за Сходней
Россией правит пустота
и делает её свободней.
Боятся пустоты враги
и не даются нам в объятья.
От Солигалича до Мги
свободными гуляют братья.
Меняют гривны на рубли,
ломают на морозе спички.
 Пересчитай людей моей земли.
 Возьми в кавычки.



* * *

Мне обещали: ты умрёшь.
 Но это ложь, да, это ложь,
ведь ночью, вызвав uber,
я до утра не умер.

Мне обещали: погоди,
всё впереди, всё впереди,
заглохнет твой пропеллер.
 Но я им не поверил.

Катался с цирком-шапито,
скакун в пальто, курил в авто,
выглядывал за шторку,
вычитывал подборку.

Так продолжалось двести лет,
я незаметно стал скелет.
 Земля восьмиугольна,
и мне смешно и больно.



Грибник


Если выйти на станции Ботино
и пройти метров двести назад,
справа будут кусты и болотина
и сосновый лесок, редковат.

А ещё на сосне фотография:
здесь убит был Артур Кочерян.
Грибников разношёрстная мафия
не заходит в окрестный бурьян.

Электричка обратно в полпятого.
Ходишь, думаешь: как, боже мой,
 он похож на Артура из Кратова,
 что держал павильон с шаурмой!



* * *

Всю ночь на простыне летал
 из Мурманска в Париж,
в Латинский выходил квартал
 по галерее крыш,
шептал про языки костра,
короткий хрип исторг...
…Во время смены медсестра
везёт тележку в морг
и думает о том, что ведь
не съеден бутерброд,
и где купить и что надеть
на старый Новый год.



Старое слово


Каждое утро, выйдя в Фейсбук,

в половине восьмого,

я говорю, мой новый друг,

старое слово.

Слово моё,

будь одиноким и тихим,

слово моё,

будь непонятным и диким.



* * *

Через поле ушёл под Зубцовом
без ножа в грибно-ягодный лес,
и как в триллере образцовом
под Зубцовом бесследно исчез.

Две недели прошло, на работу
не вернулся, не вышел на связь.
То ли срезать решил по болоту,
то ли мина с войны дождалась.

…Снег январский всё валит и валит,
берега заметает реки.
Воют волки, не спит «Лиза Алерт»,
бродят с ружьями лесники.

Приезжала сестра из Ростова,
экстрасенса в Зубцов привезла.
Он то слушает Круга, то снова
на сестру матерится со зла.

На закате кровавятся кроны,
а под утро выходят в поля
в сапогах переростки-вороны
и дрожит за Вазузой земля.



* * *

Спускаясь по тропе,

окину местность взглядом:

о, Нищенка в трубе,

ты здесь, ты где-то рядом!

Подземен твой маршрут

сквозь узкие овраги,

где ЖБИ везут

из ЖБК деляги.

Они, тебя зарыв,

уедут к семьям с вахты.

Я тоже, тоже жив,

и нет меня в ландшафте.



Попутчик в электричке Москва — Черусти


Знаете,

в двенадцатом году

я лежал в психиатрической больнице

на улице 8 Марта.

Когда-то

там была дача доктора Усольцева,

на которой жил Врубель.


Мы встречались в больничном саду,

говорили.

Больше всего меня поразило,

что «Шестикрылого серафима»

Врубель написал, будучи сумасшедшим.

Он сам мне признался.

Вы знали?

В прошлом году меня отправили

в Саматиху.

Это под Шатурой.

До войны там был санаторий,

в котором Мандельштам

провёл последние месяцы

на свободе.


Сейчас это районная

психиатрическая лечебница.


В Саматихе

я встретил Мандельштама

и рассказал ему о Врубеле.

Мандельштам поразился, что Врубель жив, —

знаете, какие сейчас времена, —

и решил передать ему свои новые стихи.


Мне пришлось отправиться в Москву

на улицу 8 Марта.

Как я это сделал?


Я пришёл в душ, открыл воду,

меня смыло в сливное отверстие.

По трубам я долетел

до Москвы

и оказался на улице 8 Марта.

Это легко.

Я искал Врубеля,

но мне сказали, что он давно умер.


Я снова пошёл в душ, открыл воду,

меня смыло в сливное отверстие.

По трубам

я долетел до Саматихи,

искал Мандельштама,

но мне сказали, что он тоже умер.

Знаете, как я плакал?


Мне нельзя мыться.

Если я попаду в сливное отверстие,

обязательно кто-нибудь умрёт.

Попасть в сливное отверстие —

это ужасно.


А вы моетесь?



* * *

В 1986 году

в Правление Союза писателей
 пришли верлибристы и сказали:
— Дайте нам томос!


Им ответили,
 что томоса верлибристам не полагается,
 но на всякий случай создали при СП
 секцию верлибра.


— Плюрализм, перестройка, —
 рассуждали литературные чиновники, —
 никуда от этого не деться.
Пусть лучше у нас
 будет маленькая секция верлибра,
 зато в ней окажутся верлибристы,
 не забывающие о четырёхстопном ямбе
 с перекрёстной рифмовкой,
 имеющие чёткое представление
 о смешанной анакрузе
в четырёхкратном
 паузном трёхдольнике.


Некоторые верлибристы вступили в СП.
Один даже согласился возглавить секцию верлибра.

Другие верлибристы их прокляли.


За свои деньги они стали ездить по стране,
 устраивать фестивали верлибра,
 проповедовать Буковски и Бурича
 и выпускать альманахи.


Союз писателей
 объявил их верлибристами-раскольниками
и предал традиционной
поэтической анафеме.


Так продолжалось до тех пор,
пока в начале девяностых
верлибрист Ёлкин не съездил в Америку,
 затем во Францию, а после в Швецию,
 где его тепло принимали
 в Нобелевском комитете, —
ведь он был
первым верлибристом из Москвы,
 которого они видели.


Вернувшись, Ёлкин рассказал,
 что весь мир давно
 пишет исключительно верлибром,
 и томос нужно просить не у Союза писателей,
 а у Нобелевского комитета и Тумаса Транстрёмера.


Верлибристы собрались
 в клубе «Проект ОГИ» в Потаповском
 и написали два письма:

одно в Нобелевский комитет,
 другое Транстрёмеру.

Транстрёмер ничего не ответил,
 а Нобелевский комитет
 через два месяца прислал посылку.

В посылке был новенький
блестящий томос!

Верлибристы возликовали! Многие плакали,
 некоторые, смотря на томос,

не могли поверить своим глазам.
 — Мы равные среди равных, — повторяли они.

Союз писателей прекратил поэтическое общение
 с Нобелевским комитетом и заявил, что отныне
 ни один поэт, пишущий регулярным стихом,
 не может переступить порог
городской ратуши Стокгольма.

С этого дня в русской поэзии
 стало появляться всё больше и больше верлибров.
Старшеклассники заучивали верлибры наизусть,
на телеканале «Культура»
 еженедельно выходила двухчасовая программа
 «Новости свободного стиха»,
а у журнала «Трёхсотлетние традиции русского верлибра»
появилось двести пятьдесят тысяч подписчиков.

Верлибры можно было услышать в метро.
В ряды верлибристов
переходили члены Союза писателей и ПЕН-центра.
Кто так и не смог научиться писать свободным стихом,
 посвящали верлибру свои рифмованные строки:

Я прошёл от Амура до Тибра

и не слышал плохого верлибра.


В 2001 году Тумас Транстрёмер
триумфально приехал в Москву.

Ему рассказали о победах
русского верлибра, о его влиянии на общество.
Его благодарили за томос.

Транстрёмер сначала не понял, о чём речь,
а когда ему всё объяснили, рассмеялся.

Оказалось, что никакого томоса
 Нобелевский комитет никому дать не может.
Это просто чья-то шутка.


Для верлибристов наступили чёрные времена.
 Их попросили с телевидения, отлучили от грантов,
тираж журнала «Трёхсотлетние традиции русского верлибра»
 за три месяца сократился
 до двухсот двадцати двух экземпляров.

Старшеклассники перешли на рэп,
в метро снова зазвучали рифмованные поздравления
 с Новым годом и Восьмым марта.

«Поэзия умерла», —
 написала «Литературная газета».

И только Союз писателей,
в котором верлибристов теперь восемьдесят процентов,
 ещё хоть как-то — слава верлибру! —

держится.




Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru