НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

На изнанке поколения

Евгений Сулес. Письма к Софи Марсо. — М.: Русский Гулливер; Центр современной литературы, 2020.

Проза (а тем более малая проза с оттенками биографии) — вещь с хорошей референтной группой. Автор знает это, но идет, порой сознательно урезая рейтинг (реальный и прогнозируемый), в сторону русской классики, которая сейчас различима как через окно старого железнодорожного вагона в дождь.

При чтении мне показалось важным то, что «Письма к Софи Марсо» указывают на массу поколенческих моментов, хотя решений не предлагают; и было бы странно ждать от такой лирической прозы ответов. Но многие узлы указаны с поразительной точностью, и это уже хорошо.

Рецензия — не место для разговора о месте современной малой прозы в поле чтения молодого человека, о выборе предмета чтения вообще, о том, что лучше или что хуже читают. Все это сложные вопросы, упрощенные копии которых не стоит труда найти в любом таблоиде. Сегодня библиотека — место для открытия нового модного кафе, а новое кафе при желании можно сдобрить якобы интересными новыми книгами. Мне нравились опыты нулевых, когда в подвале можно было найти, кроме коктейля с конопляным семенем, и «Землю Санникова», и «Овода», и «Как закалялась сталь». Софи Марсо в новой книге Евгения Сулеса улыбается в полумраке такого клуба. Или это похожая на нее женщина?

Евгений Сулес в литературе — фигура подвижная и многовалентная. Время настоятельно просит художника овладевать несколькими профессиями сразу и в каждой добиваться высокого рейтинга. Применив кинематографический мем, можно сказать о «случае Сулеса»: это писатель, актер, специалист по виски. Каждая номинация подразумевает еще пару-тройку специальностей, которыми нужно овладеть. Новейшая литература знает такие фигуры, они формировались еще в девяностые, но сейчас фактура еще более разнообразная и эклектичная. Время просит серфера, ловко переходящего с волны на волну и везде успевающего. Малая проза — оптимальная область, где такой автор может существовать, не разрезая себя на части, сохраняя только ему присущие глаза, уши и язык, а это очень трудно без демагогии. У меня, как у человека (автора и читателя) девяностых, есть глубокое недоверие к надрыву и откровенности, впрочем, к необязательной фамильярности, выраженной в отказе от надрыва, — в пост-иронии, тоже. От прозы такого серфера, как Евгений Сулес, можно было бы ожидать море юмора, возможно, циничного, незатейливые сюжеты и много расхожих фраз. Но в случае «Писем к Софи Марсо» все ровно наоборот.

«Мы не любили дядю Жору. Но не любили как-то весело».

Да, здесь все держится на юморе, он действительно эротичный, но почти стыдливый и очень нежный. Рассказчик-автор словно бы обнимает своих персонажей. Если взять слово «ностальгия» в его исконном значении — не как тоску по прошлому вообще (шарик улетел), а как элементарную тоску по родине, то в «Письмах к Софи Марсо» ностальгия присутствует в каждом рассказе. Даже если сюжет рассказа кажется незатейливым, в конце все равно возникнет трещина, а персонажи начнут двоиться, троиться, — подобно кишиневской девушке, сначала похожей на Одри Хепберн, а затем сразу на всех любимых актрис, — но в сердце каждой будет проступать она, единственная, как родина. У этой прозы по-хорошему набоковский синдром. Я не стала бы употреблять слишком сильные эпитеты: «написано кровью сердца», «выстрадано» и так далее. Нет, здесь важнее выраженная в нечаянной парцелляции робость, сплетенная судорогой исповеди со смелостью, почти с отчаянием, чистота зрения и хирургическая мягкость этих записей-мемуаров («в нежной воде», «густое лето»).

Если бы в теории было возможно, что человек лет сорока пяти – пятидесяти пяти написал бы роман-эпопею о времени с 1970 по 2020 год с аккуратными и вдумчивыми акцентами на самых важных моментах истории и характеров живших тогда людей, контуженных чудом исчезновения страны и возникновением на ее месте другой, как будто вокруг один Большой театр и вместо Одетты на ее месте возникла Одиллия, но Зигфрид рад и ей, потому что другой героини уже не будет, словом — если бы вдруг возникла такая новая «Жизнь Клима Самгина» (что маловероятно), все равно осталось бы темное пространство, которое притягивало бы к себе как вакуум. «Письма к Софи Марсо» раскрывают изнанку эпопеи. Это действительно неотправленные письма — хроника роста, взросления, утверждения в жизни, разочарований, влюбленностей и зыбкого счастья.

«С закрытыми глазами не было видно недовольных лиц отдыхающих»; «…все кругом дрожало в легкой дымке, как сквозь свечи, лучшая подруга Лиля с горбом, выходящая из пены морской». Эротика и искалеченность. Искалеченность эротики или эротичность калеки; понимание искалеченности как общего факта — в человечестве, в стране, в данное время и в данных людях. Искалеченность как синоним чего-то, что нужно защитить. И это не всегда удается.

В этих письмах стало возможным все то, что невозможно в эпопее: смешение стилей, скачки от предмета к предмету, недописанные сюжеты, незаконченные мысли — все брошенные начинания, которые никуда не делись, а проросли в новом человеке в новое время новыми вещами. Но они есть. Образ восхитительной актрисы вытеснил девочку Таню, но таинственное письмо, в котором герою назначена встреча на Новокузнецкой, вполне может быть от той актрисы.

Скромное обаяние этих висящих в вакууме писем надолго остается после прочтения. Мне эта небольшая книжка напомнила «Дьявола во плоти» Раймона Радиге: клочья юности, которые реальнее, чем повседневность, но повседневность посылает сообщения через них, и потому без нее невозможно.

«Русский Гулливер» специализируется в последнее время на короткой прозе. Возможно, это один из жанров выбора. Но мне по душе, что «Письма к Софи Марсо» не роман, а именно сборник записей, которые порой и рассказами трудно назвать. Таких опытов очень много. Однако «Письма к Софи Марсо» — пока единственная в моем читательском портфеле книга, о которой можно сказать, что это изнанка эпопеи.

«Одна моя любовь как раз была морем грусти, а другая — океаном радости. Я их так и звал про себя: моя радость и моя грусть».

Наталия Черных