КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛ

Пандемия: удар по образованию?

Как пандемия повлияла на сферу образования? Об этом мы спросили у литераторов — школьных педагогов и преподавателей вузов, предложив им ответить на несколько вопросов:

(1) Какие перемены ждут среднюю и высшую школу в новом учебном году и в последующие годы? Какие уроки получили школы и вузы в связи с пандемией? К чему школа и педагоги оказались не готовы? Есть ли у вас тревоги и опасения по поводу будущего российского образования, которое наверняка уже не станет прежним?

(2) В какой степени дистанционная форма обучения в школах и вузах способна заменить очную? Не случится ли так, что количество подготавливаемых в педагогических вузах специалистов может сократиться? Нужно ли нам сегодня такое количество школьных учителей и университетских преподавателей, если в изменившихся условиях всего один педагог в режиме онлайн может вести занятие одновременно для сотен учеников или студентов?

Евгения Абелюк,

заслуженный учитель РФ, доцент Института образования НИУ ВШЭ

Думаю, что поставленные вопросы требуют обсуждения более широкого, чем судьба дистанта. Но говорить буду только о нем: с «удаленкой» действительно связаны серьезные перемены в образовании, и те, что уже произошли, и те, которых следует ожидать.

В ряду всех последних образовательных перемен дистант в особом положении: это радикальное нововведение — вынужденное. Промахи при таком срочном внедрении неизбежны, но с ним же связаны и очень серьезные плюсы. Вы спросите: откуда же плюсы? Дело вот в чем: реформа образования идет давно, однако, несмотря на то, что среди новаций как будто бы немало разумных, практически каждая при внедрении и в процессе функционирования очень теряет — срабатывает привычная тенденция к формализации, к отказу от вариативности, от творчества учителя, к выстраиванию всего и вся по шаблону. Так произошло и с единым экзаменом, и с пресловутым декабрьским сочинением по литературе, и со многим другим. На мой взгляд, вызвано это жесткой управляемостью нашего образования.

Иначе с «удаленкой» — чиновник пока не знает, как управлять образованием в такой ситуации. Конечно, учитель тоже не очень понимает, как учить, но он  ищет, и в этих поисках пока свободен. И, кстати, за недолгий срок тотального дистанта немалого добился. Чужие идеи творческому учителю тоже полезны — но именно идеи, а не предписания. Дельных методических советов от коллег за эти месяцы появилось много — зайдите, например, на сайт Гильдии словесников — в раздел «Преподавание русского и литературы в условиях дистанта» или в материалы под названием «“Медленное чтение” в дистанционном формате» — и вы убедитесь в том, как много может учитель. Но, между прочим, такой объем сделанного говорит о том, что потенциал удаленного образования очень высок.

Любая платформа, которой сегодня можно пользоваться, например, Zoom, позволяет учителю держать в поле зрения группу людей, разговаривать со всеми сразу и с каждым в отдельности; тут же, прилюдно, рисовать на доске; вы­кладывать любые тексты, словесные, аудиальные, визуальные, вместе их читать и комментировать. Да и вообще можно использовать все, что есть в интернете, и не только на родном языке. Тут уж, конечно, учителю понадобится серьезная помощь, например, постоянно обновляющиеся интернет-путеводители, консультации психологов, помощь методистов. Но — снова повторю — не жесткие указания, требующие беспрекословного выполнения.

О многом надо просто договориться. Очень важно, чтобы интернет-занятие не превратилось в бесконечный монолог преподавателя, чтобы и здесь, как на хорошем уроке, зазвучал полилог. Опасность же монологизма велика — хотя и кажется, что все участники занятия вдруг оказались очень близко, «на одном экране», связи между ними ослаблены. Представьте себе экран и то, как проходит zoom-конференция. Никто из ее участников не может повернуться вбок, в чью-то сторону, с тем чтобы связаться с соседом как с собеседником. Вообразите, что и вы участник такого занятия. Вы сидите перед компьютером, а все остальные словно стоят перед вами. Тот, кто говорит, а чаще всего говорит учитель, оказывается в центре экрана, его лицо обращено к вам — и кажется, он только к вам и обращается. С психологической точки зрения это очень непростая ситуация, разные люди могут воспринимать ее неодинаково и вести себя неодинаково. Кому-то эта иллюзия короткого общения льстит, кого-то пугает — неслучайно многие школьники и студенты приходят на занятие в «маске», а то и подписавшись ником. Для того чтобы все пришедшие в Zoom почувствовали себя участниками общего разговора, от преподавателя требуются очень серьезные усилия. Необходимы и определенные этические договоренности: например, о том, чтобы все участники дистанционного занятия выходили на него «с открытым забралом».

Сочетание огромных возможностей со сложностями в общении лишний раз доказывает: дистанционное образование нужно очень активно использовать, причем развивать в разных направлениях (нужны и видеолекции, и словесные тексты для дистанционных занятий, буквально «прошитые» вопросами и заданиями, и новый тип лабораторных и практикумов — нужны занятия в online и в offline-формате), но дистант совершенно необходимо сочетать с привычным нам очным образованием. Для овладения способами такого сочетания от преподавателей потребуются и большие усилия, и высокий профессионализм. Тут как раз и придется думать о создании условий для свободного творчества учителя, а не о новых «указивках».

Антон Азаренков,

поэт, кандидат филологических наук, научный сотрудник НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге

Как бы мне хотелось, чтобы с этой осени все просто вернулось на круги своя. Но, боюсь, удар пандемии по высшему образованию оказался настолько сильным, что без перемен уже не обойтись. Российские вузы, особенно региональные, особенно их гуманитарные факультеты, ждет длительный период выздоровления. Я, возможно непрогрессивно, считаю, что гуманитарное, ýже — литературное — образование строится на личном контакте преподавателя и учеников, потому что целью такого образования является не сумма знаний, а усвоение разных ходов и способов мысли, свойственных другим людям — как современникам, так и предшественникам; умение говорить, слушать и, главное, понимать. Тысячи студентов-филологов по всей стране были на целый семестр отлучены от этой «службы понимания», живого заинтересованного разговора и переведены в режим «вопрос — ответ» или отключенного микрофона на zoom-конференции. Конечно, навык понимания за полгода никуда не делся, но приходить в форму как студентам, так и — особенно — преподавателям придется долго.

В этом смысле я не приветствую странноватую идею о замене очной формы обучения «дистанционкой». Затянувшаяся самоизоляция показала, что в XXI веке многие, даже слишком многие, виды работ можно успешно осуществлять «из дома» (по крайней мере, мои друзья — юристы, проектировщики, дизайнеры, рекламщики — неохотно возвращаются в свои офисы), но полноценное образование «дома» получить почти невозможно.

Вы спрашиваете, к чему российская высшая школа оказалась не готова. По-моему, к конвертации знаний в электронный формат. «Удаленка» — это не обмен текстовыми файлами и даже не список книг к семинару. Это новый способ организации информации, приспособление ее к интернет-жанрам: короткие тематические видео, подкасты, дайджесты и т.д. Никто этому наших преподавателей, особенно возрастных, не учил, да они и не обязаны этому учиться. Но внедрение более-менее унифицированных программ и методик для дистанционного обучения, разработка образовательных ресурсов и курсов повышения интернет-квалификации — вот что точно ждет нас впереди.

На другие вопросы из вашей анкеты я внятно ответить не могу, а фантазировать не хочется. Разве что про «тревоги по поводу будущего российского образования». История педагогики учит нас, что любая (анти)утопия, особенно техногенного свойства, очень быстро и бесповоротно устаревает. Сто лет назад Томас Эдисон утверждал, что кинофильм вскоре вытеснит большинство, а то и все учебники. Потом были радио и телевидение, призванные заменить живых преподавателей и повысить качество образования: один эксперт мирового уровня на тысячи учеников! А еще были первые компьютеры и компакт-диски… Так и сейчас. Но никаких революций: здесь возможна лишь эволюция.

Леонид Быков,

доктор филологических наук, профессор кафедры русской и зарубежной литературы Уральского федерального университета имени первого Президента России Б.Н. Ельцина, член Союза российских писателей

Если в журнале допускались бы картинки, я бы предварил эти строки фотографией из Фейсбука. Во дворе нашего университета развернута защитного цвета палатка, и из темных ее недр изящная начальница одного из департаментов, узнаваемая и под полагающейся ныне маской, протягивает некий документ стоящему напротив (тоже в маске) молодому человеку. На снимке — торжественный момент вручения вузовского диплома.

Эта побуждающая улыбнуться мизансцена выразительно иллюстрирует пережитую нами ситуацию, еще в январе едва ли представимую. В середине марта все очное обучение в стране вмиг стало заочным. Пандемия перевела все сферы жизни, включая и образовательные структуры, в режим чрезвычайно­сти. Мобилизационный характер этой трансформации оправдывался агрессией коронавируса, и теперь, когда месяцы форс-мажора остались, хочется верить, позади, настало время осмысления случившегося.

Удалось уберечь от злосчастного вируса контингент и тех, кто учится, и тех, кто учит. Это главное. Впрочем, не все, подозреваю, кто учился в вузе на возмезд­ной основе, сумеют продолжить учебу, поскольку забуксовавшая в пандемию экономика порастрясла многие семейные бюджеты.

Смогли убедиться совсем не лишний раз в том, что интернет — это не только социальные сети для обмена полезной и прочей информацией, но и мощная индустрия, о потенциале которой не все подозревали до поры, пока не обогатили свой словарь таким лексемами, как Zoom, Skype, Moodle, MS Teams.

Образовательная среда испытание ковидом-19, можно сказать, выдержала. Рабочий план что в средней школе, что в высшей не был существенно нарушен, и учебный год удалось завершить почти вовремя. В школах выдали аттестаты, в вузах — дипломы, учителя и профессура ушли в особенно ныне заслуженный отпуск. А Министерство образования тут же заговорило — как о само собой разумеющемся — о переходе на новые формы обучения. Но если это и тот случай, когда допустимо сказать, что несчастье помогло, то «выгоды» недавних месяцев в том и видятся, что и учителя, и ученики совместными усилиями подвергли онлайн-обучение всесторонней проверке на будущность.

Справившийся в итоге с учебной программой дистант как вынужденный вариант обучения оказался приемлемым. А теперь эту аномальность предполагают превратить — пусть не сегодня, а завтра — в норму. В университете, где работаю, в новом учебном году 20 процентов курсов должно быть в онлайн-режиме, а в следующем — уже 40 процентов. И мотивируется это… заботой о студенте, поскольку «удаленка» позволяет, мол, каждому выстроить индивидуальную траекторию обучения, свободную от диктата аудиторного расписания.

Как нередко в последние десятилетия бывает, властные структуры, пользуясь форс-мажором, стремятся опробованные в исключительных обстоятельствах нормы и формы прописать и в последующей повседневности. Причем делается это привычно без открытого и обстоятельного обсуждения с университетским социумом — как вытекающее из случившегося.

Да, дистант созвучен эпохе цифровизации и позволяет быть, что называется, в тренде. Однако технологические сдвиги совсем не тождественны стратегическим прорывам, даже если за таковые выдаются. Да, онлайн-образование обещает кой-какую экономию — прежде всего на зарплате преподавателей, число которых очевидно убавится. Но скупость не синоним рачительности, в чем убеждает оптимизация разных отечественных институций, обернувшаяся крайне пессимистическими последствиями. Да, «удаленка» продемонстрировала свою применимость. Тем не менее правомерно ли исключение возводить в правило?

Школа — что средняя, что высшая — не сравнится с интернетом по объему воспроизводимых сведений. Но в том-то и дело, что и школа, и вуз — это не просто предприятия по оказанию образовательных услуг, то бишь доставке информационного оптимума, чью продукцию на выходе проверяет ГОСТ в виде ЕГЭ и ГЭК. И миссия образования не сводима к тому, чтобы дать входящему в самостоятельную жизнь начальный профессиональный капитал. Педагоги занимаются образованием. Образованием личности. Гуманитарное образование призвано этим заниматься прежде всего.

Информация безлична и безразлична к каналу и способу ее распространения. Гуманитарное знание — персонифицировано. Субъектная его природа подчеркнута названиями филологии и философии. Здесь то, с кем ты общаешься и как, сказывается на том, что тебе сообщают. В условиях тотальной девальвации слова очень важно, чтобы его весомость подкреплялась личностью говорящего, причем если с экрана знание транслируется, то в непосредственном общении с аудиторией оно продуцируется. Онлайн-формат способен, насыщая сведениями, правилами, законами, методиками, подготовить специалиста, но в образовательном отношении он всего лишь идентичен натуральному.

Мы учимся не предметам, а у людей. Ведь и область деятельности, и специализацию многие, согласитесь, избрали из увлечения той дисциплиной, которую вел самый интересный нам преподаватель. И, конечно же, даже стены важны, коридоры, по которым ходишь, портреты тех, кто тут же работал или учился и теперь на тебя смотрит. Намоленность нужна и храму знания. Так что, если когда-либо и восторжествует тотальный онлайн, это не университет будет уже, а ликбез по подготовке кадров.

Женя Декина,

прозаик, сценарист, педагог, руководитель телестудии школы № 1103 имени А.В. Соломатина
г. Москвы

Надеюсь, что никакие перемены систему образования не ждут. То, что существует сейчас, гораздо лучше, чем то, к чему нас пытаются склонить. И пандемия это наглядно показала. Моя мама работает в провинциальной вечерней школе с трудными подростками из неблагополучных семей, для которых смартфон с выходом в интернет — невообразимая роскошь. Они, конечно, каким-то образом изыскивали возможность, приходили друг к другу, но ты не можешь требовать от нищего ребенка пьющих родителей ноутбука с безлимитным выходом в сеть. Трудные подростки чаще всего гиперактивны и физически не могут долго концентрироваться на одном. Профессиональный педагог управляет вниманием детей, постоянно его переключает, дает то групповые упражнения, то соревновательные, устраивает игры и постепенно учит ребенка концентрации. В онлайн-режиме это невозможно. Нужна команда педагогов, психологов и разработчиков по каждому уроку каждого предмета. Это колоссальные финансовые затраты, и даже при таком положении шанс на эффективность минимальный — такие дети слишком разные, и, скорее всего, разработать универсальную программу для них невозможно. То есть вечерние школы и вообще все образовательные учреждения, которые работают с трудными подростками, проще сразу упразднить — в онлайн-режиме они работать не смогут. Мой товарищ работает с глухонемыми детьми. Государство оплачивает только определенное количество часов сурдопереводчикам. Во время пандемии все эти часы ушли на то, чтобы объяснить глухонемым детям, как будут проходить уроки, как они должны делать домашнее задание и куда его отправлять. Мой товарищ делал рассылку, включал камеру и сидел в чате. Дети задавали вопросы письменно, но печатать — это так медленно, что особого смысла не было. С вузами дела обстоят не лучше. Летом я была рецензентом на университетской защите, и меня потрясло, что программа, в которой весь вуз работает, показывает участников конференции списком. То есть студент включает лекцию, отключает на компьютере звук и занимается своими делами. На лекции он формально был, но это не значит, что он ее слышал. Моя бывшая научная руководительница, женщина крайне принципиальная и требовательная, считает, что работодатели просто обязаны давать волчий билет всем, чье обучение пришлось на этот период. Это не специалисты, вузы их не выучили и не спросили с них по-настоящему. Вузовское научное образование в принципе не способно вынести подобный удар. Под такую систему легко можно подстроить систему творческого образования, и с этим я согласна, я успешно веду онлайн-курс по кинодраматургии на журфаке ТГУ. Когда преподаватель на экране, а все студенты в аудитории, и их ответы слышно через один канал, это вполне нормальная форма работы, их можно разбивать на группы, устраивать соревновательные творческие квесты, которые позволяют сделать занятие интереснее и компенсировать отсутствие преподавателя в аудитории. В коллективной онлайн-конференции добиться живого общения невозможно — когда все говорят одновременно, не выдерживает и вылетает связь. Научное образование имеет в своей основе принципиально другой подход. Человек должен многие вещи просто выучить наизусть. Без этой базы, которая становится активным понятийным аппаратом в его голове, продолжать обучение невозможно. А каким образом теперь это можно контролировать? Как сдавать устный экзамен по интернету? Попробуйте открыть текстовый документ и разместить его вверху рабочего стола, прямо под камерой ноутбука. И читайте. Слушатель будет уверен, что вы рассказываете, глядя в камеру. Студенты в этом году сдавали экзамены по умению читать с экрана и «гуглить» себе шпаргалку прямо во время ответа. А если не успел, можно просто сделать вид, что у тебя плохая связь, отключиться, найти ответ, прочитать его и подключиться снова. А это будущие техники, врачи, инженеры. Конечно, можно воспользоваться сверхскоростными тестами, где на размышление (и поиск) ответа времени нет. Но мы отсекаем людей, которые теряются в условиях стресса, — около 15 процентов людей впадают в ступор и просто ничего ответить не могут. Мы теряем необходимость понимания материала, мы опять вынуждены зубрить факты, вместо осознания целостной картины происходящего. Ну и, конечно, это опять же колоссальные средства на разработку таких тестов по всем предметам всех курсов. Но зачем платить больше, если можно просто закрыть на правду глаза?

Дистанционная форма похоронит все. Теперь родители должны будут следить за успеваемостью и дисциплиной их детей, они должны будут их мотивировать. Но родители этого делать не будут. У меня 30 учеников, я знакома с родителями двух. Им надо. Остальные считают, что ребенком должна заниматься школа. Их дело — одеть и накормить. Школа кое-как занималась детьми, но больше она этого делать не сможет. Поясню на таком, казалось бы, второстепенном примере — на примере дополнительного образования. Дело в том, что в кружки и секции дети приходят для того, чтобы сделать свою жизнь интереснее: завести новых друзей, найти единомышленников, часто другого возраста, преодолеть психологические зажимы. Многочисленные исследования показывают, что только 7 процентов учеников приходит на дополнительные занятия потому, что их интересует предмет. Большая часть видит интересное сообщество, к которому хочет присоединиться, и приятного педагога, с которым социализация пройдет успешнее. За год работы среднестатистического кружка интерес к самому предмету появляется у почти 60 процентов учеников. То есть дополнительное образование — это мотивационный инструмент, который работает на последующую профориентацию и помогает осмысленному выбору профессии. В дистанционной форме дополнительное образование существовать не может — оно теряет основную функцию — социализирующую и уходит в область бесплатных вебинаров и лекций на ютубе, где оно уже неконкурентоспособно. Зачем ребенку смотреть запись тренировки школьного физрука, если он может посмотреть тренировку спортсмена мирового масштаба? И проблема не в том, что физрук теряет работу, он переквалифицируется и станет получать деньги с фитнес-няшек, проблема в том, что для того, чтобы втянуться, большей части учеников нужен год. И раньше ученик пришел бы попинать мяч с друзьями и незаметно стал крепким и здоровым, а теперь сообщества нет, год сам с собой никто мяч пинать не будет. И так во всех областях знаний. Казалось бы, мы получим поколение со стандартным набором входящих в школьную программу увлечений и интересов, но это не так. Мы не получим ничего. Родители будут на работе, не смогут следить за тем, смотрят ли дети уроки или играют в игры, заинтересовать детей больше некому. Из дополнительного образования тут же уйдет масса совместителей, которые не работают в школьной системе, а приходят вести кружок просто потому, что любят детей. Я уйду, потому что я прихожу общаться, а не бубнить лекцию на камеру. Мне интересен конкретный ребенок и как именно ему проще и интереснее донести информацию. Это ювелирная индивидуальная работа, и хорошие педагоги приходят ее выполнять потому, что им это нравится. И это важно для воспитательного процесса. Педагоги дополнительного образования искренне увлечены своим предметом, они не подвержены профессиональной деформации, потому что система не требует от них жестких показателей, они предприимчивы, активны, коммуникабельны. Они ближе к реальности, чем зажатые образовательными стандартами учителя, они дают детям совершенно другой опыт и часто становятся тем «авторитетным взрослым», к которому ребенок обращается в сложной психологической ситуации, когда учитель опозорит, а родитель накажет. Потеря таких людей скажется не только на уровне социализации и образования, она скажется на уровне подростковой преступности и уровне самоубийств. У нас получится как в Японии, где хикикомори — уже государственная проблема. (Министерство здравоохранения Японии определяет хикикомори как лиц, отказывающихся покидать родительский дом, изолирующих себя от общества и семьи в отдельной комнате и не имеющих какой-либо работы или заработка.) Наши дети не научатся жить в обществе, взаимодействовать в группе, они быстро зациклятся на себе, и мы получим то, что японцы назвали настоящим «вызовом 2030 года».

Евгений Ермолин,

критик, блогер, доктор педагогических наук, заведующий кафедрой журналистики и издательского дела Ярославского государственного педагогического университета
имени К.Д. Ушинского

Честно говоря, я не верю в решительные перемены в народном образовании. Откуда они возьмутся? Разве в нашем обществе есть на них запрос? Может быть, где-то и есть, но он не сформирован и не имеет агентов влияния. Да ведь и общество пока что не сложилось. Чиновники же от образования пока не созрели для решительного переустройства, да и странно начинать реформы с системы образования, когда все прочее в ойкумене настроено на инерцию упадка. Некому отдать приказ, который заведет бог знает куда.

Разумеется, есть творческие одиночки, которые придумывают что-то свое (мне пришлось однажды на несколько лет подхватить знамя Нелли Поповой в московском Институте истории культур — и я знаю, каково его держать, когда почва уходит из-под ног), и есть люди, которые реально хотят научиться чему-то стоящему. Ну так и старая система создавала и создает для этого достаточные условия, если использовать ее с умом.

COVID как таковой не может стать революционным обстоятельством, разве что он превратится в перманентное условие нашего бытия, но это едва ли. Революционизируют сильнее другие факторы: избыток информации, требующий уже не поиска ее как редкости, но фильтрации наиважнейшего из существенного; быстрое устаревание знаний, компетенций и опыта; деградация иерархий, включая иерархию знания и его обладателей; у нас (и не только у нас) — еще и очевидная бесполезность знаний в ситуации, когда возможности их употребить либо отсутствуют (дефицит социальных лифтов, основанных на поощрении компетентных), либо нетривиальны (не фиксируются и не передаются как стандартный пакет знаний и опыта)… И кто хотел, тот давно про это подумал и кое-что понял.

Но это не значит, что встряска последних месяцев была бесполезной. Она подтвердила, что дистанция может казаться комфортной, однако только подтверждает необходимость живого обучения. В живом контакте даже средний преподаватель серьезностью (даже часто истовостью) отношения к процессу вдохновляет студента, показывает пример жизни в небудничном мире знаний, в реальности, которая небанальна и чужда повседневности, опирающейся на примитивные паттерны. Странно сказать, живая коммуникация по поводу выводящих за пределы банального опыта знаний — это незаменимый праздник. Который не всегда с тобой. (Иной по сути и нелегкий опыт самообразования доказывает это каждому из нас от противного.)

Во-первых, оказалось, что многие учащиеся не готовы к новому формату категорически, им не хватает мобилизующей мотивации (пусть даже такой формальной, как посещение занятий), жизнь вне учебного заведения настолько далековата от смыслов и целей обучения, что не может их мотивировать. Правильно устроенное образование учит жить завтра, а человек живет вчера (или даже никогда, в фиктивном мире дешевых зрелищ и разнокачественных фейков).

Во-вторых, большой наивностью следует считать возможность сокращения числа преподавателей по одной дисциплине до одного, который создает идеальный курс и преподносит его дистанционно в глобальном масштабе страны (или даже мира). Есть прекрасные преподаватели и есть прекрасные курсы, но дистанционно их способно усвоить критическое меньшинство. Чтоб они легко вошли в голову, нужен, как правило, отличный предварительный бэкграунд и нужна, повторюсь, каждодневно мобилизующая мотивация.

Групповая онлайн-конференция не решает многих частных и конкретных проблем каждого студента. По факту дистанция резко увеличивает время на индивидуальную работу (в соцсетях, через мессенджеры и т.п.), поскольку, если мы хотим получить качество знаний, преподавателю приходится перманентно персонально отмобилизовать недостаточно организованного студента (уверяю, таких большинство) хотя бы на скромные подвиги, а редкого замечательно организованного студента переводить в режим углубленной коммуникации. Словом, работать индивидуально. Но для такой работы нужно довольно много людей, к ней пригодных, которые работают в режиме персональной коммуникации наподобие репетиторов, но гораздо тоньше (средний репетитор готовит к формальной проверке знаний, а в нашем случае речь идет о введении в профессиональную жизнь).

Либо ни о чем таком не думать, сэкономить расходы государства на образование (какой соблазн для властных элит!) и упростить учебный процесс до уровня «рядом с плинтусом»: узаконить дистанцию, стандартизировать формат преподавания (украсив его бантиком — «курсы лучших преподавателей по данной дисциплине») и позволить учащимся брать столько, сколько им хочется, а там уж пускай их учит дальше жизнь (впрочем, тоже вариант).

Майя Кучерская,

писатель, литературовед, критик, кандидат филологических наук, PhD, профессор факультета филологии НИУ ВШЭ

Две из 18 выпускных работ в нашей магистратуре «Литературное мастерство» в Вышке оказались антиутопиями. В одной остроумно описывался дивный новый мир без прикосновений, в котором мозг любимой, но умершей кошки можно держать в коробочке, подсоединенной к кошке-роботу, и радоваться хоть такому общению, в другой описывался мир без слов, когда мысли передаются друг другу без оболочки. Я не большой знаток фантастической литературы, но догадываюсь, что текстов о нашем жутковатом, виртуальном будущем, в котором вдруг исчезнут материальные носители мыслей и чувств — слова, объятия, улыбки, слезы — немало…

Страшно ли лично мне? Неуютно. Я люблю и слова, и объятия. Но кое-что из этих предсказаний сбудется, думаю, неизбежно. Уже сбылось. Перевод многих учебных процессов в онлайн — частный случай грядущей виртуализации. Забавно, кстати, что фантасты всегда мечтали о телепортации, мгновенном перемещении на работу или в магазин, а в реальности наша работа и магазин сами пришли к нам в дом.

На крыльях пандемии мир будущего, с лекциями и уроками по зуму, во­рвался к нам даже с некоторым опережением. И многих огорошил.

Я наблюдала учебный процесс с трех перспектив. За стеной одиннадцатилетняя дочка училась по зуму в школе. Это очень хорошая школа, с чудесными преподавателями, но сохранить внимание детей, видеть их, чувствовать их даже таким профессионалам было сложно. Так потом нам и сказали на собрании — дети «теряются». Они легко научились сбегать и при включенных экранах. Думаю, именно средней школе оказалось труднее всего, потому что дети, и даже современные дети, живущие в гаджетах, острее взрослых нуждаются в тактильных переживаниях, в том, чтобы по головке погладили или чтобы после урока побежать с друзьями на перемену и там немного побеситься вместе, покричать и попрыгать… На качелях в школьном дворе покачаться, если тепло. В комнате дома особенно не попрыгаешь. Дочка моя и ее одноклассники очень друг по другу скучали, хотя общались вроде бы так же, каждый день. Скучали по прогулкам и прыжкам.

За другой стенкой мой сын учился в университете, а параллельно мы с мужем читали лекции и вели семинары в том же университете. Сначала я веселилась — наконец-то увидела лица студентов — я довольно плохо вижу, а тут вдруг с большого экрана каждый (!) крупным планом. И в пробках не надо стоять. Но потом все то же — тоска. Потому что по зуму нет обратной связи. Вот к чему школа оказалась не готова. Обучение — это диалог. Преподавателя со студентами. А тут, во время лекции, когда один за другим, сославшись на плохую связь, отключают экраны, и ты рассказываешь нечто увлекательное в пустоту, шутишь в пустоту — это довольно ужасно. Все ведь к тому же сидят с отключенным звуком, чтобы мяуканье кошки или звук соседской дрели не мешал. И все же, если придумать такие платформы, в которых жизнь в онлайн-аудитории станет максимально приближена к жизни офлайн, когда ты сможешь видеть выражение глаз каждого из твоих слушателей, слышать их смешки или недовольный гул — другое дело. Тогда полноценное общение восстановится и можно будет жить.

Онлайн-обучение — это еще и великий соблазн. Для администрации, в первую очередь. В онлайне можно расширять аудиторию до бесконечности, а количество преподавателей сократить до минимума, то есть зарабатывать на студентах и экономить на зарплатах одновременно...

Все так и будет происходить, несомненно. Но лучше бы помедленнее. Не потому, что я боюсь, что меня или моих коллег уволят. Дело тут вообще не в корысти. А в том, что обучение, передача знаний от старших к младшим — столп цивилизации. Беньямин не без оснований считал, что рассказ как литературный жанр родился из обычного, бытового рассказа об интересных и необычных случаях — это был способ поделиться друг с другом опытом, полезной информацией.

Конечно, каналы передачи и получения информации могут быть разными, но мы — люди. Вот почему из процесса обучения нельзя убирать человеческое измерение. А человек — это не только интеллект, сумма знаний, это его облик, его личное обаяние, его жесты, его манера одеваться и обуваться. Учат не только презентации, учит все это вместе, учит атмосфера в аудитории, в классе и то, кто рядом с тобой за партой.

Онлайн-обучение слишком многое редуцирует. Быстрый переброс взглядами, взмах рукой, остроносость ботинок, стрелка на брюках — важно все. А когда пиджак-галстук сверху, треники снизу… так мы вырастим не людей, а их половинки.

Елена Погорелая,

кандидат филологических наук, литературовед, критик, учитель русского языка и литературы школы № 6 г. Пушкино Московской области

(1) Я бы сказала, что не столько школа и педагоги, сколько чиновники от системы образования оказались не готовы к тому социально-психологическому расслоению между учащимися, которое очевидно для любого практикующего педагога. Дистанционное обучение ориентировано на сферического ребенка в вакууме — ребенка из достаточно обеспеченной семьи (а значит — способной предоставить ему технику и рабочее место), обладающей определенным культурным уровнем (а значит — понимающей ценность образования) и заинтересованной в сотрудничестве с образовательным учреждением. Любые семьи, не соответствующие этому образцу, для Министерства образования либо не существуют, либо попадают в разряд маргинальных, о которых пекутся другие структуры. Между тем, дистанционным форматом оказалось не охвачено множество детей — те, кого работающие родители отправили к бабушкам в деревни, где нет интернета; те, кого отправили к родственникам за пределы РФ (Киргизия, Таджикистан, Узбекистан и т.д.); те, кто делит рабочее место и технику с сиблингами, а то и с родителями; наконец, те, кто попросту отказался учиться, так как ни мотивации к этому, ни понимания ценности образования у них нет (а может быть — и для них нет).

Собственно, мои опасения и тревоги связаны прежде всего с этим расслоением. По сути, дистанционное обучение на редкость наглядно демонстрирует зазор между условно благополучными центровыми образовательными учреждениями — и средними провинциальными. Даже между коллегами эта пропасть все увеличивается, ибо нет и не может быть универсального опыта, и то, что отлично работает в «Новой школе» или «Интеллектуале», практически неприменимо в дворовой школе ближайшего Подмосковья, и наоборот. В итоге нам остается либо принять этот зазор и смириться с ним (а заодно с тем, что в дальнейшем вне зависимости от дистанционного обучения он только увеличится, вследствие чего в России будут качественные школы, оснащенные разнообразными технологиями, для «элиты», и школы церковно-приходского образца для всех остальных), либо попытаться его сократить — но, конечно, не за счет дистанционных технологий, а за счет притока в МБОУ СОШ квалифицированных педагогов, тьюторов и переорганизации образовательного процесса.

Беда в том, что официально этот зазор и разрыв признавать не готовы. А игнорирование приводит к тому, что вместо реальных задач в образовании решаются задачи надуманные (введение в курс словесности «родных» языка и литературы — из этой серии), что, конечно, сильно усугубляет существующие проблемы.

(2) Мне кажется, что применительно к школьному образованию ни о какой полноценной замене речь идти не может. Дистанционная форма хороша как дополнительная возможность, как расширение горизонта, как помощь при профессиональной ориентации; в некоторых случаях — как индивидуальный образовательный маршрут для мотивированных и ориентированных на конкретную деятельность детей, но массовый переход на дистанционную форму может стать катастрофой для школьного образования.

Тут ведь нельзя забывать о том, что — опять же ввиду социального и экономического разрыва — для многих учащихся школа становится едва ли не социальным лифтом. Все эти «советы старшеклассников», школьные издания, элективы, кружки и т.д. — способ раздвинуть пространство общения для тех, у кого нет подобной возможности дома. (Другое дело, что для этого школа должна быть «безопасным пространством», а эту задачу также не всем учреждениям удается решить.) Можно ли воспроизвести эту среду дистанционно? Сомневаюсь.

Что же касается утверждения, что «в изменившихся условиях всего один педагог в режиме онлайн может вести урок одновременно для сотен учеников», то оно кажется мне чистой воды троллингом. Если мы говорим о младшей и средней школе (до восьмого — девятого класса включительно), то среди этих сотен будет сколько-то процентов учеников с СДВГ (синдромом дефицита внимания и гиперактивности), которым для удержания внимания требуется интер­активность и личный контакт; сколько-то — с гипокинетическим синдромом, которым для усвоения материала требуется в разы больше времени, чем остальным; сколько-то — с демонстративным поведением, сколько-то — с личными неурядицами, и т.д. и т.п. Если на реальном — в офлайне — уроке хороший учитель хоть как-то сможет скорректировать ситуацию и вовремя включить требуемый индивидуальный подход, то в онлайн-режиме это в принципе невозможно, а значит — больше половины учащихся так или иначе вылетают из учебного процесса.

А про сокращение количества педагогов… Если их будет меньше, то у детей будет меньше шансов встретить «своего» учителя, а ведь для кого-то это по-настоящему важно. Да и в сложившейся ситуации, когда в школах катастрофиче­ски не хватает преподавателей, нагрузка зашкаливает за 30 часов при ставке в 18, а один и тот же учитель ведет одновременно историю и ОБЖ, русский и географию (реальные истории из ближайшего Подмосковья!), вряд ли решение сократить количество выпускников педагогических вузов будет удачным.

Николай Подосокорский,

литературовед, публицист, критик, советник при ректорате и исполняющий обязанности заведующего кафедрой новых медиа и связей с общественностью НовГУ имени Ярослава Мудрого

(1) Прежде всего есть стойкое ощущение, что с начала 2020 года общество и государство вступили в период турбулентности, а это значит, что будет появляться все больше непредвиденных вызовов, каждый раз насильственно меняющих прежний уклад и диктующих новые правила поведения. Можно сказать, что общая нестабильность будет расти и дальше, и не только в связи с ожидаемой осенью второй волной коронакризиса, но и рядом политических, экономических, социальных потрясений. Это все скажется на образовании и психике людей самым негативным образом, но одновременно послужит стимулом к тому, чтобы сделать государственное образование более гибким и современным.

Пандемия ковид-19 обнажила хрупкость нашей цивилизации и беззащитность простого человека, который не знает, чего ему бояться больше — буйства природы и опасности неизученной инфекции или действий чиновников и грубого прессинга государства, «помощь» которого в трудной ситуации больше похожа на дополнительное изощренное наказание. Несомненно, любая попытка ограничения свободы, даже объясняемая самыми благими намерениями власти, имеет свои развращающие последствия. В сфере образования свободы и до этого было немного, теперь же есть риск еще бóльшего усиления различных систем контроля за школами и вузами — от финансового и санитарного до чисто бюрократического и идейного. Собственно, этим летом уже можно было наблюдать очередную волну чисток нелояльных преподавателей в топовых вузах, и эта тенденция пока лишь набирает обороты.

(2) Тут, как всегда, можно говорить о желаемом и действительном (вероятном). В идеале кажется, что дистанционное образование должно быть лишь дополнением к очному, причем в разумном соотношении. Но, во-первых, технологии постоянно совершенствуются (и пандемия, безусловно, дала мощный импульс для развития образовательных интернет-сервисов), а во-вторых, изменения государственной политики далеко не всегда происходят с учетом желаний людей, удобства и здравого смысла. Если властью будет объявлено высочайшее решение о форсированном переходе к дистанту (по медицинским ли причинам или по необходимости сократить бюджетные издержки), то не вижу никаких препятствий для осуществления этого. Кампанейщина, навязывание непродуманных планов сверху, самые безумные авантюры под соусом новых технологий — это наш национальный спорт и давние традиции.

Многие эксперты (в частности, социолог, профессор «Шанинки» Григорий Юдин) фиксируют рост социального неравенства — он неизбежно затронет и сферу образования. Элитарное очное образование будет доступно лишь единицам, а для большинства сгодится и онлайн-«фастфуд». Это напоминает мрачные картины антиутопий, когда представители низших классов оказываются искусственно разобщены под предлогом их же безопасности — они сидят в своих тесных и темных норах, общаются при помощи навязанных гаджетов с предустановленными программами и лишены возможности полноценного физического контакта с себе подобными. Если доля дистанционного образования будет расти и дальше, то не сомневаюсь, что это приведет к сокращению числа преподавателей. Ведь онлайн-курс можно записать заранее, а в перспективе его может читать даже робот с функциями искусственного интеллекта.

Вопрос же о том, нужно ли нам вообще такое количество преподавателей, как сегодня, тоже, на мой взгляд, упирается в политическую реальность. Глядя на происходящее, порой кажется, что ни учителя, ни врачи, ни ученые, ни даже бизнесмены не нужны, а надобны только силовики, «эффективные» управленцы разных мастей и немного пропагандистов. Но это, конечно, глубоко больная, извращенная иерархия, которая не может существовать слишком долго. Очевидно лишь то, что никакие «Острова» и цифровые университеты не могут создать оазисы развития, совершенно отдельные от остального мира, полного неразрешенных конфликтов, готовых взорваться в любой момент. В этих условиях потребность в специалистах, умеющих объяснять происходящие процессы не по прошедшему идеологические фильтры учебнику, а на основаниях подлинной науки, будет всегда высокой.

Наталия Попова,

кандидат педагогических наук, доцент кафедры методики преподавания литературы Института филологии Московского педагогического государственного университета

(1) Июль. Педагогический мир замер в ожидании: мы не знаем, сможем ли войти в учебные аудитории в сентябре или нам придется по-прежнему работать в режиме онлайн. Все смешалось в доме Облонских: студенты продолжают учиться, одиннадцатиклассники сдавать экзамены, учителя работать в разгар отпускного периода. Предвидеть ситуацию, которая развернется в образовании в последние месяцы, не мог никто.

Сейчас много пишут о героизме медиков, и он бесспорен, но почти никто не говорит, что профессиональный подвиг во время пандемии совершили и учителя, спасавшие трещавшее по швам российское образование. Пока москвичи решали стратегические вопросы: на сколько метров можно отойти от дома, гуляя с собакой, и почему информация о QRкоде после его введения поступает дорожной полиции не сразу, — преподаватели, не поднимая головы от компьютера, вели занятия и пытались перевести свои дисциплины в дистанционный формат.

Впрочем, не только трудно решаемые методические вопросы стали ловушкой для педагогов. Основная проблема была связана с плохим техническим обеспечением. Конечно, любой из нас обладает разнообразной компьютерной техникой. Однако очень быстро выяснилось, что старая техника просто не тянет нескончаемую работу в Zoom или Moodle, и необходимо покупать новую. Если в коммерческих фирмах сотрудникам раздавали офисную аппаратуру, чтобы они могли работать дома, то преподаватели должны были выкручиваться сами. Когда мой телефон окончательно раскалился от видеоуроков, я осознала, что пора принимать кардинальные меры. Они вылились в две университетские зарплаты, потраченные на покупку современного ноутбука и проведение скоростного интернета в деревню, куда я эвакуировалась из Москвы.

В тверской деревне я воочию наблюдала дистанционное обучение в провинции. Раз в неделю местные ребятишки отправлялись в город, получали в школе от учителя задания на листочке и, сидя дома, выполняли его. Думаю, такая ситуация была в стране повсеместно, поэтому и учебный год завершился раньше.

К молниеносному переходу на дистант оказались не готовы не преподаватели, а общество в целом. Учитель по-прежнему был во всем виноват и всем должен. Должен организовывать за свой счет новое рабочее место, должен работать без выходных, должен иметь ненормированный рабочий день, должен администрации, должен родителям, обезумевшим о того, что они проводят со своими детьми 24 часа в сутки. Если мы спросим учителей, как пандемия сказалась на их восприятии себя в этом мире и профессии, то услышим нелицеприятные ответы. Впрочем, эпидемия, как лакмусовая бумажка, выявила, кто может справляться с работой в новых условиях и мобильно реагировать на возникшие трудности, а кто безнадежно устарел.

(2) В последние годы в стране активно муссировались идеи о том, что образование ждет золотой век, если учебные заведения перейдут на дистанционный режим. Так вот пандемия покончила с этой опасной демагогией. Никогда дистанционное обучение не заменит живую работу в аудитории. Голова профессора Доуэля, вещающая из ящика, является симулякром. Любой, даже весьма скромный по своим профессиональным качествам педагог, работающий в режиме реального времени, научит ребенка лучше, чем залетный гость из интернета. В этом легко убедиться, прослушав многочисленные лекции на расплодившихся онлайн-площадках.

В гуманитарном образовании огромную роль играет сотворчество преподавателя и студента. Иногда из дружеского общения на перемене вырастают интереснейшие научные исследования. Нас насильственным образом оторвали от наших подопечных, и это дало поразительный эффект. Никто больше не радовался и не кричал: «Ура! Свобода! Училка заболела!» Наоборот, все стали рваться в школу и мечтали вернуться в вузовские аудитории.

Я прошла со своими учениками, студентами и слушателями «Умных курсов» все возможные формы онлайн-обучения, но частенько мы просто выходили в Скайп, чтобы вместе попить чай и пообщаться. И каждый раз речь заходила о том времени, когда мы наконец-то встретимся в университете. Из дистанционного обучения в период пандемии преподаватели вынесли разные уроки. Во всяком случае, я планирую совершенствовать свои умения в работе с электронными ресурсами, более активно включать их в образовательный процесс, а главное, я теперь знаю, что делать с теми, кто не ходит на пары, но хочет получить, не напрягаясь, зачет. Я теперь буду им говорить: «Идите все в Moodle!»

Конечно, это огромная дополнительная работа — параллельно с живым лекционным курсом создавать курс электронный, зато я смогу быть уверена, что студент, пропустивший занятия, освоит учебный материал. Думаю, если мы вернемся в аудитории, количество злостных прогульщиков резко сократится. Все-таки мы живые куда интереснее электронной версии.

Сергей Чередниченко,

старший преподаватель Литературного института имени А.М. Горького

(1) С середины марта и по настоящее время (середина июля) Литературный институт, в котором мне выпало счастье преподавать, работает в режиме дистанционного обучения. В том числе дистанционно проходили выпускные и вступительные экзамены, защиты дипломов. Я бы разделил дистанционную работу на три части: творческие семинары, академические предметы и проверка знаний.

Творческим вузам, которые обучают искусствам — музыке, живописи, театру и т.д., — во время принудительной самоизоляции, объявленной в нашей стране во время пандемии, пришлось особенно тяжело. Учебная работа с текстом, которая ведется на творческих семинарах в Литинституте, казалось бы, не предполагает обязательной очной формы, но магия творческого общения руководителя семинара и студентов в реальном присутствии несравненно выше, чем в дистанционном формате.

Академическим дисциплинам перестроиться на дистанционный формат было легче, и уже примерно через неделю после объявления самоизоляции лекции в Литинституте читались онлайн на весьма удобной образовательной платформе pruffme.com. Сложности возникли, пожалуй, только у тех преподавателей, кто в силу возраста не в ладах с компьютером и интернетом, но таких совсем не много.

Настоящую тревогу вызывает дистанционная проверка знаний. Естественно, решая тест по интернету, студенты обращаются за ответами к тому же интернету, это заметно по результатам. Кроме того, во многих дисциплинах, особенно гуманитарных, на экзаменах проверяются не просто знания студента, но и глубина понимания материала, оригинальность мышления, способность импровизировать в диалоге с преподавателем. Уместить все это в рамки экзаменационного теста или даже эссе невозможно.

(2) Лучшая форма гуманитарного образования — диалог ученика и учителя. Или же полилог в малой группе из десяти-пятнадцати человек. Но понятно, что это идеал, который редко достижим.

А современная жизнь все больше напоминает роман-антиутопию, причем написанный графоманом, собравшим в свой опус все штампы жанра. Сто лет назад Евгений Замятин в «Островитянах», а затем в «Мы» предупреждал о механизации общественных отношений, о том, что в мире, где главенствует конвейерный подход, личность человека девальвируется. В сфере образования это особенно ощутимо. Гипотетически можно уволить всех учителей школ и преподавателей вузов, кроме одного лучшего в каждом предмете, записать его лекции на видео и крутить их на каком-нибудь «Едином образовательном портале»; посещаемость контролировать через веб-камеры в компьютерах школьников и студентов; а все оценки тестирования будут автоматически и навечно заноситься в электронный дневник в личном кабинете. Тотальная дистанцилизация будет означать абсолютную оптимизацию образования и многократное сокращение расходов на него. Конвейерный мир победит! Но будет ли это образованием и останутся ли в этом всем личности учителя и ученика?

Из небольшого опыта коронавирусной весны-2020 стало ясно, что разница между очным и дистанционным обучением сравнима с тем, посещаете ли вы спектакль в театре или смотрите его же в интернете. В реальном театре эффект присутствия и переживания «здесь и сейчас» максимальный, а при просмотре спектакля по интернету — 10 процентов от реального. То же и с образовательной деятельностью. Во время лекции или семинара, проходящих в стенах учебного заведения, возникает аура события, ведь образовательный процесс — это не просто передача информации, это переживание, впечатление, вдохновение. Поэтому реальное очное образование считаю эффективнее дистанционного, а дистанционное представляется суррогатом.