НЕПРОШЕДШЕЕ

От редакции | Владимир Шаров (1952–2018) — постоянный автор «Знамени», где опубликованы его романы «Старая девочка», «Воскрешение Лазаря», «Будьте как дети», «Возвращение в Египет» и «Царство Агамемнона». Предыдущая посмертная публикация — «Самовоспитание элиты — главная проблема русской истории» (2020, № 4).

Владимир Шаров

Российское общество и государственные учреждения
на пороге третьего тысячелетия

В конце октября 1994 года, на третьем году существования новой России, в Римском университете La Sapienza состоялась едва ли не первая итало-россий­ская научная конференция, посвященная проблемам текущего состояния дел в молодом российском государстве: в области политики, экономики, общественных отношений, военной сферы и культуры. Называлась она, если мне не изменяет память, «Российское общество и институты на пороге третьего тысячелетия», а организовал ее завкафедрой социологии права профессор Романо Беттини, одним из первых в академическом мире Италии обратившийся к изучению различных аспектов текущего российского социума.

Большинство участников с российской стороны составляли хорошо известные в своих областях исследователи, среди которых были политолог В. Шейнис, экономисты В. Заславский, А. Астахов, Н. Дряхлов, Н. Чалдымов, социологи Ю. Левада и Б. Дубин...

Я узнал об организации конференции и ее основных направлениях от своего коллеги и соученика по филфаку МГУ Владимира Кейдана, также к тому времени переместившемуся в Рим. Он вел семинар на кафедре социологии и принимал участие в подготовке конференции. Вот я и порекомендовал — через него — пригласить в Рим историка и писателя Владимира Шарова. Уже на самой конференции запомнилось, что Шаров оказался единственным, кто точно уложился в рамки времени, отведенного для выступления. Как все приглашенные, Шаров прислал конспект своего доклада, который был опубликован по-итальянски в итоговом сборнике (в 1996 году). Полный же текст доклада не сохранился ни у вдовы писателя, ни у организаторов конференции. И вот в июне 2020 года, разбирая старые бумаги и черновики, я, к великому своему удивлению, обнаружил его оригинал, к тому же самим Шаровым напечатанный (естественно, на машинке) и подправленный кое-где его же рукой. Почему я не нашел его до сих пор, почему он оказался среди тех бумаг, где не должен был никак обнаружиться, — мне неведомо. Видимо, он просто должен был найтись, когда пришло время почтить память удивительного писателя и историка-провидца Владимира Шарова.

Дружили мы с конца семидесятых. Позже Шаров читал мне главами свои первые романы, когда даже отдаленной надежды на их публикацию в той душной атмосфере не просматривалось; он детально излагал свои теории об узловых моментах российской истории, которыми он занимался в то время как профессионал. Ни малейших сомнений ни в его своеобразнейшем литературном даровании, ни в уникальном подходе к изучению национальной истории у меня не возникало с самого начала нашего знакомства. Поразительное соединение, сплав искусства и науки в одном таланте, воспроизводившемся в неподражаемых, фантасмагорических романах и — по контрасту — в предельно четких и ясных исторических и политологических эссе и докладах. Прекрасную возможность убедиться в этом предоставляет настоящий текст, написанный и озвученный более четверти века назад.

Александр Сергиевский

* * *

Через пять, десять, может быть, лет через пятьдесят или сто история сегодняшней России покажется фантастической, будет вызывать огромный интерес: как, почему, что; какие вещи сыграли главную роль в развитии тех или иных событий, какие — второстепенную... Сейчас еще слишком рано разгадывать те события, которые — с калейдоскопической быстротой сменяя друг друга — происходят сейчас в этой стране. В то же время, жить сейчас в России, как представляется мне, человеку, много лет занимавшемуся русской историей профессионально, и чрезвычайно странно, и чрезвычайно интересно.

Я бы, безусловно, много дал за то, чтобы история России шла по-другому. Для меня революция в России не была случайностью — я убежден, что у нее были глубочайшие корни. Как я старался показать в своих романах, русская революция — это было почти чисто религиозное движение в своей основе, причем движение очень специфическое: религиозное движение без Бога, движение, в какой-то степени напоминающее строительство Вавилонской башни.

Я начну с вопроса, который вызывает обычно наибольший интерес сторонних наблюдателей, но который, с другой стороны, в наименьшей степени связан с личными впечатлениями от событий, происходящих последние годы в России. Итак, несколько слов о власти, которая существует тут сейчас. Попробую дать оценку этой власти с точки зрения рядового человека, рядового гражданина этой страны. Моя оценка будет в достаточной степени противоречивой, но я постараюсь эту противоречивость оправдать.

Безусловно, власть, которая существует в настоящее время в России, предельно некомпетентна, предельно воровата. Взяточничество, которое тут есть, — а не надо забывать, что Россия — страна, всю историю которой сопровождало взяточничество, — подобный его размах, который царит сегодня, наблюдался в прошлом лишь в отдельные периоды русской истории. Вместе с тем, я убежден, что эта власть в нынешних условиях является оптимальной для страны. Эта власть в силу своей предельной бездарности и некомпетентности не вызывает серьезного, решительного сопротивления. Она как бы растворяется. Она достаточно мягка, чтобы не доводить дело до крови, до настоящей большой крови, которая при иных условиях могла бы случиться в России. То, что сейчас в России крови нет, такой, какая была в начале XX века, во время большевистской революции и Гражданской войны, в периоды террора и ГУЛАГа, — я считаю огромным, грандиозным благом. И благодаря этому, я бы этой власти безусловно выставил бы не просто положительную, а суперположительную оценку.

Вообще мне кажется, что вопрос крови, то есть количества людей, погибших и выживших в такие безусловно революционные периоды, как переживаемый Россией ныне (и также, скажем, в начале этого века) — этот вопрос в подобные периоды является основным критерием, по которому можно оценивать ту или иную власть, то или иное правительство. Потому что деньги, которые воруются, в конце концов все-таки перераспределяются. А человеческая жизнь, она, к великому сожалению, не обладает способностью возобновляться. Мы не можем, как о том мечтал замечательный русский философ Федоров, воскрешать умерших, возвращать их к жизни.

Дальше я бы хотел коснуться всего того, что связано с мировоззрением, взглядами тех или иных групп населения в сегодняшней России. В первую очередь, я имею в виду вопрос складывания единого мировоззрения в совершенно иных условиях, в условиях совершенно другой страны. Потому что Россия сегодня — это совершенно другая страна.

Страна изменилась радикально за несколько самых последних лет. Хотя одни и те же люди сидят на тех же постах, что и раньше, — сидят, как сидели пять лет, десять лет — но они стали совершенно другими. Судите сами. Вот вам маленький пример, который подтверждает то, что я хочу сказать. В России в рамках учебных заведений существовали и до сих пор существуют тысячи людей, преподававших ранее так называемый «научный атеизм». Сейчас все они убеждены, что они должны преподавать закон Божий. То есть поменять знак, развернуться на сто восемьдесят градусов оказалось проще, чем сдвинуться на несколько позиций. Трудно оказалось сдвинуться чуть-чуть, но изменить плюс на минус оказалось гораздо проще. Коммунисты с легкостью становятся монархистами или, скажем, фашистами. Все меняется, крайности сходятся, противоположности сливаются, противоположное вдруг оказывается равным друг другу.

Россия практически всю свою историю обладала очень четкой, цельной и ясной идеологией, начало которой было положено в ХVI веке, когда была сформулирована концепция, получившая название «Москва — третий Рим». Впрочем, до этого «третьим Римом» называлась столица Болгарии город Тырново, а затем эта концепция перекочевала в Россию. Согласно этой концепции Россия и русский народ являются новым избранным народом Божьим, который призван повести за собой и спасти все другие народы Земли. Поэтому расширение империи всегда трактовалось как расширение территории истинной веры. Эта концепция была, с одной стороны, вполне имперской, а с другой стороны — очень возвышенной, потому что она, в своем наиболее чистом выражении, требовала от России и от русских вести себя так, как должен вести себя народ, избранный Богом.

И вот эта теория, только «освобожденная», «очищенная» от Бога, но такая же цельная, такая же ясная, фактически с такими же требованиями продолжала свое существование и после семнадцатого года. Сейчас же она распалась, и это произвело, может быть, самое сильное впечатление на людей, живущих в России. Она распалась, и на поверхности появились десятки самых разных течений, идеологических комбинаций, и жизнь стала в области идеологии — необыкновенно странной, необыкновенно сложной и текучей. Надо сказать, что, столкнувшись с такой необыкновенной сложностью жизни, с такой сложно­стью понимания истории, когда самые разные события могут оцениваться, скажем, соседями по лестничной клетке с совершенно противоположных позиций; когда то, что одним кажется хорошо, другим кажется плохо или вообще невозможно, даже преступно, страшно и ужасно, — Россия приняла все это чрезвычайно тяжело, и общее чувство дискомфорта, которое есть и в столице, и в провинции, оно и объясняется этой совершенно незнакомой сложностью жизни, этой утратой целей и смысла существования. А ведь Россия — страна, которая всегда имела совершенно ясные цели и смысл своего существования.

В ответ на этот чрезвычайно сильный дискомфорт, под его давлением началась интенсивнейшая работа по формированию новой цельной идеологии, началась она очень примитивно, наивно. Первые попытки были связаны с очищением коммунистической идеологии, с отказа от наиболее одиозных фигур. Это просуществовало недолго. Потом была попытка заменить позитив на негатив: тех, кто раньше были «хорошими», то есть коммунистическими героями, входящими в коммунистический пантеон, заменили на фигуры жестко альтернативные — на тех людей, которых прежние, коммунистические лидеры преследовали, убивали; так, все, что было до четырнадцатого года, стало вдруг идеально хорошо, а все, что было после, стало идеально плохо. И какое-то время казалось, что такая новая идеология может устоять, может быть принятой населением.

Повторяю, эта попытка была сделана людьми очень низкой компетенции, просто назначенными на роль идеологов, — как это часто было в России, — эта попытка окончилась провалом довольно быстро, потому что те силы, которые раньше управляли страной, в частности, компартия, раздробившаяся на десятки под-партий, микро-партий и т.д., после временного отступления перешли в наступление. И выяснилось, что соединить их воззрения на историю России (на смысл этой истории) с воззрениями анархистов или, скажем, фашистов или демократов — абсолютно никак не удается. Те многочисленные политические организации, фронты национального спасения, коалиции и т.д. — все это попытка найти нечто общее, попытка объединения, чтобы на этой общей базе уже создать новый пантеон, новую систему кумиров, идолов, на которую могла бы молиться, в которую могла бы поверить страна.

Такая работа идет чрезвычайно интенсивно, и в новый русский пантеон попадают порой удивительно странные фигуры. Вот, например, в этой связи сошлюсь на такой пример. Мой последний роман вызвал целую череду обсуждений, конференций, дискуссий, где звучали страшные отповеди из-за того, что туда попал и был не так, как следовало бы, представлен — по мнению некоторых выступавших — русский философ Николай Федоров, один из самых оригинальных русских мыслителей. Однако суть в том, что одновременно этот Федоров — один из самых странных, самых жестких по пониманию мира, по отношению к миру; и один из самых, как мне кажется, антихристианских мыслителей. Хотя сам он и был убежден, что является главным реформатором христианского учения.

И сейчас в Москве существует довольно основательное умственно-идеологическое течение, куда входят интеллектуалы, философы, которые считают, что надо реформировать христианство на началах идей Федорова. Сказать, чем в конце концов закончится этот процесс создания новой идеологии, я, конечно, не в состоянии, но он идет очень интенсивно, и я думаю, что он закончится в течение ближайших пяти — десяти лет, хотя бы в основных чертах. Однако то направление, в котором этот процесс будет идти, уже сейчас предсказать можно: практически все силы, все партии — от демократических до крайне националистических и даже фашистских — вводят в свои программы, все больше и больше делают акцент на идее державности. То есть я думаю, что в ближайшие годы наша страна будет страной достаточно жестко националистической, но не фашистской. Мне кажется, что фашистские силы не имеют в ближайшее время возможности прийти к власти либо контролировать эту власть. Но страна будет, повторяю, жестко националистической, и пока она не достигнет определенного уровня благосостояния, на этих позициях останется. Только реальное экономическое процветание будет способно ее по-настоящему излечить, так, как это было в Германии или Японии после Второй мировой войны. Возможно, такой прогноз и покажется кому-то пессимистическим.

Теперь несколько слов об экономике. Тут, поскольку я не являюсь профессионалом в этой области, личных впечатлений будет больше. Всем известно, что Россия сейчас переживает тяжелый экономический кризис, балансирует буквально на грани экономической катастрофы. Тем не менее, гуляя по улицам Москвы, проезжая вблизи Москвы или через другие крупные русские города, не можешь избавиться от ощущения, что страна по-настоящему процветает. В Москве за последний год-полтора великолепно отреставрированы многие сотни особняков; вокруг Москвы, Петербурга, других областных центров построены и продолжают строиться десятки тысяч роскошных, — хотя и без особого вкуса, — новых загородных домов, вилл, которые стоят миллионы долларов. Причем порой они тянутся вдоль дорог километры за километрами, эти дома, целые поселки, где какие-то невиданные паркеты, безумные по роскоши и безвкусице потолки, зимние сады, бильярды, прочие изыски.

Вообще же в стране чувствуется сразу два очень мощных потока: один поток — грустного и серьезного упадка, потому что огромное количество людей потеряли все, что они нажили, потеряли идеологию, потеряли основные жизненные ориентиры и живут практически в полной нищете. А с другой стороны, огромное число людей нашло себя в этой новой жизни. Скажем, парадоксально, но факт: на улицах Москвы можно увидеть объявления, приглашающие на работу... кого бы вы думали? Директоров и заместителей директоров компаний, банков. И таких объявлений много. В какой еще стране вы встретите такое? Значит, ощущается основательная нехватка специалистов этого профиля, одного из самых доходных и высокооплачиваемых во всем мире. Хотя, с другой стороны, жизнь этих высокооплачиваемых служащих совсем не безопасна. Тем не менее, в учебных заведениях финансового профиля нет отбоя от желающих там учиться.

И в заключение несколько слов о культуре. Положение ее тоже достаточно специфично, ситуация во многих ее секторах, безусловно, тяжелая, но в целом отнюдь не безнадежная. Начну с того, что внушает особую надежду, причем надежду долговременную и прочную. Я имею в виду образование, особенно ситуацию с высшим образованием. И здесь есть задел надолго, на двадцать и на тридцать лет вперед. Дело в том, что Россия сумела сохранить даже в это чрезвычайно тяжелое время первоклассную систему высшего образования. На какое-то время — лет пять назад, на самом рубеже этого десятилетия, — кризис, казалось, был готов разразиться и здесь, но скоро, буквально через год, положение выправилось. Эта первоклассная система сложилась в области, в первую очередь, естественных наук, но в определенной степени она наличествует и в науках гуманитарных.

Вот вам маленький пример. Недавно в Москву вернулся мой хороший знакомый — профессор математики из МГУ. В последние годы по несколько месяцев он читает лекции также в разных университетах США. Так вот, по его словам, он воочию убедился, что проблемы трудоустройства российских выпускников лучших университетов по таким естественно-научным специально­стям, как математика, физика, биология или химия, практически в Америке не существует. То есть уровень подготовки в России значительно выше. Видно это и из подбора студенческого контингента в США — работать и преподавать ему приходилось во многих американских университетах.

Думаю, что большая здесь заслуга так называемых репетиторов, институт которых имеет в России давнюю традицию. Дело в том, что перед поступлением в высшее учебное заведение существует практика занятий будущих студентов с опытными преподавателями-репетиторами. Родители тратят большие деньги, нанимая для своих детей репетиторов по всем предметам, по которым проходят вступительные экзамены в вуз. Эти преподаватели очень высокой квалификации проходят со школьниками за считаные месяцы не только еще раз весь школьный курс по тем или иным дисциплинам, но и углубляются в программы вузов. Таким образом, они компенсируют практически все минусы современного школьного образования. Они выступают в качестве главных хранителей традиций, лучших традиций в системе образования, навыков интеллектуального развития.

И, наконец, совсем коротко, о литературе и искусстве. На мой взгляд, сейчас в России существует очень интересная литература. Это просто один из лучших периодов русской литературы. Мне кажется, что работают в ней интереснейшие прозаики, причем совершенно разные, друг на друга не похожие. Еще сильнее, чем проза, представлена поэзия. Просто великолепная поэзия. Литература очистилась полностью от каких бы то ни было меркантильных соображений. Когда-то писателям неплохо платили и быть писателем было достаточно почетно. Сейчас же писатели могут питаться исключительно амброзией, причем за свой собственный счет, что сказывается на состоянии, на уровне литературы совсем не плохо. Масса всякой шантрапы и прохиндеев ушла из литературы, она очистилась. Что же касается поэзии в частности, то она, на мой взгляд, переживает самый настоящий расцвет. А проза — в очень хорошей форме.

В хорошем состоянии находится и театр. Театры практически полны в Москве. Не все, конечно, но хорошие театры, и в них, как правило, не попасть, билеты туда если и продаются, то в несколько раз дороже. Довольно парадоксально, но неплохо обстоит дело и с кино. Хотя его, можно считать, нигде не показывают. Конечно, имею в виду отечественную кинопродукцию. (Ведь показывают-то в кинотеатрах исключительно зарубежную — на девяносто процентов американские третьесортные фильмы.) Удивительно, но в России по-прежнему снимают больше двух сотен фильмов в год, которые, правда, куда-то и как-то расходятся. Как и куда, сказать неспециалисту трудно, но хорошие, способные режиссеры имеют некоторую возможность работать и снимать. И эти фильмы все же можно достать: они переводятся на видеокассеты и продаются в магазинах. Конечно, не все. Я читал недавно, что от двадцати до тридцати процентов этих фильмов можно достать в продаже, а куда деваются остальные, никто не знает, но они реально снимаются. Значит, актеры заняты, режиссеры тоже заняты, то есть люди, как это ни странно, имеют возможность выразить себя.

Итак, если после этого моего краткого рассказа Россия осталась для вас столь же непонятной и загадочной, как и прежде, то я считаю, что полностью выполнил свою культурную миссию.

Публикация Александра Сергиевского