“А сколько работы
еще впереди!”
Новелла Матвеева, Иван Киуру. Мелодия для гитары. — М.: Аргус, 1998. — 416 с.: илл., ноты. Новелла Матвеева. Пастушеский дневник. — М.: Биб-ка журнала “Вагант”, вып. 263—271, 1998. Новелла Матвеева. Сонеты. — СПб.: Искусство — СПБ, 1998. — 336 с.
1998 год стал вехой в жизни Новеллы Матвеевой. Ей — первой! — присудили отечественную Пушкинскую премию, и у нее вышли три весьма своеобразных “собрания сочинений”.
Каждое из них интересно по-своему. Уже при первом беглом просмотре впечатляет “Мелодия для гитары”: твердая красивая обложка, обилие фотографий, ноты к наиболее известным песням, которые вот уже более тридцати лет у многих “на слуху”, прекрасный подбор произведений, статья Ивана Киуру о Н. Матвеевой и ее воспоминания — о нем и о матери, стихи не только самой Н. Матвеевой, но и ее мужа, матери, брата, а также интервью — послесловие о творческой лаборатории.
“Пастушеский дневник” открывается весьма характерным предисловием известного ученого-океанолога и “барда” А. Городницкого: “Оглядываясь назад, не могу не признаться, что именно подобные сине-зеленым акварелям, пахнущие морской солью и солнцем, нагревшим палубные доски, песни Новеллы Матвеевой заставили меня в свое время навсегда связать свою судьбу с океаном. Мне нестерпимо захотелось увидеть и ощутить наяву так ярко нарисованный ею шумный и многокрасочный мир...”
Сам “дневник”, написанный двадцатилетней Матвеевой и фактически являющийся ее дебютом в прозе, кроме владения разоблачающим образным словом (“лицо со взглядом, тяжелым, как копыто”, “избранное из брани, истинная конюшенная классика”), интересен реалиями ее внешней и внутренней жизни в ту пору (“Мы, наша семья, жили вчетвером в шестиметровке и без отопления... я работала без выходных... по девять часов... точно король Лир, много недель провела под открытым небом... мне вообще нравилось — очень! — сравнивать себя с разными персонажами, мысленно погружаясь в другие века и переносясь в другие местности...) Тем более интересны помещенные в “Дневнике” ее стихотворения, написанные в возрасте 10—12 лет.
Сборник “Сонеты” посвящен “Поэту и другу Ивану Киуру, настойчивому воздействию и яркому творческому влиянию которого обязана я этой книгой”.
Уже первый из сонетов Матвеевой, написанный в 1958 году, обнаруживает свободное владение этой строгой поэтической формой. Свое личное пристрастие к сонету она выражает с помощью точных и ярких сравнений:
Нужна узда горячим скакунам,
Обложка — книгам, рама —
всем портретам,
Плотина — разогнавшимся волнам,
Сонет — разговорившимся поэтам.
В книге 250 сонетов, ранее печатавшихся разве что в специальных изданиях (типа “Вопросов литературы”) или же в ранних сборниках — наряду с песнями и стихами для детей.
В том же 1958 году Матвеева заявляет:
Шекспир — и тот не вычерпал
сонета!
И ковш у родника оставил где-то...
Но пользоваться предпочитает собственным “ковшом”. Для нее сонет — аргумент в споре. Поэтому в преддверии создания “Шекспириады” и “Сонетов к Дашковой” Новелла Матвеева как бы теоретически предвосхищает свой вклад в эту форму:
Сонет есть реплика.
Один бросок угля.
В жар прений.
Быстрое высказыванье в споре...
А в предисловии “От автора” она уточняет: “...почти в каждом сонете обоих циклов, посвященных великому поэту, заключается та или иная (спорная или удачливая, но опять же собственная моя) догадка о нем”. Таким образом, ее сонет обнаруживает свою вдвойне творческую природу. Так, например, к сонету “Роль тени и тень роли” Новелла Матвеева избирает эпиграфом нечто из услышанного в интеллектуальной толпе: “...ну и выступил он в роли Тени убитого короля, потому что очень уж плохой актеришка был...” Категорически отвергая эту не новую “версию”, она пишет сонет “И уж так ли мала эта роль?”
...Кто ж помнит голос чести?
Дружит с ним?
Кто совести гражданской слышит
зов?
Как видно, слух наш —
не для голосов,
Раз мы считаем страшное —
смешным!
Раз мы согласны, чтобы мир забыл
О призраках, встающих из могил!
“Так доложило мне Чутье — моя разведка”, — сказано у нее по другому поводу. (И если брать самые последние постановки “Гамлета”, то “разведка доложила точно”: годы спустя после первых публикаций “Шекспириады” Матвеевой и у П. Штайна, и у Р. Стуруа роль Тени отца Гамлета была сочтена важнейшей, а успех в ней М. Козакова и А. Филиппенко всей прессой отмечен как принципиальный.)
В ответ на замечание о том, что в “Шескпириаде” многовато повторов, Н. Матвеева написала: “...Повторы (а вернее — варианты и вариации) тут необходимы, учитывая уже целые столетия недоразумений с Шекспиром. То есть — надо здесь, по-моему, не только повторять, но и долбить что-то! Всесторонне рассматривать даже то, что кажется пустяком, — чтобы опять софисты не увернулись, не сделали вид, что не поняли. Я стремилась не оставлять им лазеек. Другое дело, что все это (или часть) можно было выполнить изящнее, тогда как я сочиняла “Шекспириаду” как будто в горячке! Потому-то и намереваюсь вернуться к ней для дообтесывания углов у некоторых сонетов... насчет концовок... сонет не только должен, но даже обязан быть афористичным, а в концовке — особенно!..”
Хлебнув нужды и унижений сама, Новелла Матвеева уже в девятнадцать лет пишет стихотворение “Рембрандт” (см. “Пастушеский дневник”). В нем есть такие строки:
Он умер в Голландии,
холодом моря повитой.
Оборванный бог, нищий гений...
Бессмертную кисть, точно
жезл королевский, держал он
Над царством мечты негасимой
Той самой рукою, что
старческой дрожью дрожала,
Когда подаянья просил он...
А к стихотворению “Франсуа Вийон” Матвеева возвращается спустя двадцать лет. Особой болью проникнуты у нее строки:
Никто и В ВЕКАХ не заступится
За Ваши лохмотья, Вийон.
И все-таки, преклоняясь перед творцами мировой культуры и сострадая тем из них, кому при жизни не везло, Новелла Матвеева главное свое пристрастие определяет так: “Мой нынешний энтузиазм... — прикованность к сюжетам отечественной истории”. Героями ее стихов в разное время становились Фонвизин, Радищев, Жуковский, Пушкин. Но особенно дорог ей XVIII век, а в нем — многими забытая, оклеветанная в справочниках и словарях Е. Р. Дашкова. В своем вступлении к сонетам Н. Матвеева пишет: “Входя в историю Екатерины Дашковой, я столкнулась со столь чудовищными, по моему убеждению, и так далеко зашедшими уже кривотолками о ней, что при всей слабости моих сил и несовершенстве средств я не могла не вмешаться...”
И здесь “догадка” и “чутье” повели автора иным путем, чем в “Шекспириаде”. Она обнаруживает в “княгине книг” столько родственного (“искры озорства”, “смешинки смеха”, “нестандартное лукавство”, “детскую браваду”), что видит в ней отнюдь не интриганку и участницу переворота (о чем до сих пор талдычат все словари), но прежде всего “придумщицу мелодий и виршей звонких”, “тонувшую в партитурах”, которые затем “пропали без вести... при всем народе”, и так обращается к “двух Академий русской матери” через столетия:
Так в сердце Вашем, бедном
и геройском,
Сходились, не сходясь,
как войско с войском,
Правдивость нрава
и лукавство века...
...Ваша детская доверчивость —
недуг
Опасный при любых больших
дворцовых схватках...
... Под многими созданиями Новеллы Матвеевой — двойная датировка. Это значит, что она возвращается к ним вновь и вновь, “шлифуя” и “дообтесывая” их и пятнадцать, и двадцать, и чуть не сорок лет спустя. Эти “возвращения” — настоятельная необходимость для требовательного к себе художника.
“А сколько работы еще впереди!” (как сказано в одной из лучших ее песен — “Поэты”). “Мне еще многое нужно сделать, — говорит Новелла Матвеева. — Подготовить к изданию книгу Ивана Семеновича (Киуру. — Ф. Н.) — его прозу, стихи. Пишу воспоминания о нем. В этом нахожу силы, в этом вижу свой долг перед его памятью...”
А — перед памятью отца, матери, сестры? Наверное, продолжение мемуаров “Мяч, оставшийся в небе”, опубликованных в “Знамени” в 1996—1997 годах? А — выход за привычные рамки, расширение творческого диапазона (ведь только два фильма обогащены ее песнями: “Какой большой ветер!” и “Девочка и пластилин”; пьес было две, а спектакль — только один, хотя и имевший успех, но снятый со сцены; от него остались тридцать три авторские песни, частично опубликованные в “Мелодии для гитары”)? А так пока и не завершенный роман “Союз Действительных”? А переводы, один из которых приводит в своей статье “Судьба и песня” Иван Киуру?..
Работы как минимум еще не на одно десятилетие...
Феликс Нодель
