НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

На другой берег

Татьяна Грауз.  Внутри тишины. — М.: Союз Дизайн, 2019.

когда мы

по этим проторенным кириллицей тропам

по этим озёрам

на берег другой попадём

там — что-то иное

Татьяна Грауз

Прежде всего — о названии. Слово «тишина» выбрано нежно и торопливо, как покров на весь этот ящик поэтических и графических вещей. Надо сказать, «тишина» в названии очень популярна (например, у Татьяны Данильянц есть цикл стихотворений «Из тишины сердца», сборник моих стихотворений 2001 года называется «Тихий праздник»). Возможно, общую мысль когда-то выразил Константин Бальмонт, назвав свой сборник «Тишина». Примеров много. Однако читатель уже услышал «но».

Когда слово «тишина» возникает в названии объемного арт-объекта, где важен не только текст, но и графические моменты (цвет страницы, шрифт, расположение разделов, связь текста и коллажа в каждом отдельном случае), читателю придется осваивать новый и сложный уровень тишины. Это не трепетное заботливое цветение изнутри, лучащееся светом гармонии, где каждое слово свободно и чисто как утренний лепесток. Это не мягкое как снег молчание, поглощающее вопли боли и недоумения, скрадывающее неостановимо умножающееся безобразие мира. Это акустика макрокосмоса и микрокосмоса. Это почти глухота, это воля к тому, чтобы исследовать собой (как инструментом, оторвавшись от себя, расщепив себя) космическую глухоту. Многоэтажную, бесконечную, единственно возможную тишину, кормилицу звуков.

Поэзия Татьяны Грауз неброская, текучая, она сама не цепляет, не демонстрирует себя. Однако стихотворение прочитано, читатель уже увлечен потоком и вот уже кружится во вселенском водовороте. Мимо него проплывают цветы Офелии —«душица, чистотел», городские огни, плети поземки, шеи капельниц — все вещи в мире, тщательно и с теплом описанные поэтом. Тишина (глухота) наполняется звуками.

О поэзии Татьяны Грауз написано довольно много. Как правило, ее поэтиче­ские опыты (включающие звуковые и графические моменты) связывают с именем Геннадия Айги. Например, Данила Давыдов: «Поэзия Татьяны Грауз, во многом наследующая Геннадию Айги, его поэтике молчания, чистого проступающего сквозь ничто бытия, остается совершенно самостоятельной и узнаваемой. Поэта занимает не столько извлечение оживающей сквозь мертвую внешнюю форму слова его формы внутренней, обладающей бытийной сущностью, но обитающей в невидимых межсловных и межморфемных промежутках (как у Айги и некоторых его иных последователей); Грауз скорее обращает внимание на те же разрывы, паузы, находящиеся между феноменами кванты сущности — но только работая с собственно объектным миром, не с морфологией и словообразованием, но с лексикой, с возможностью ее апофатической метафорики, с негативными определениями, таящими, несмотря на обыденные коннотации, действительную значимость».

Сама Грауз говорит в рецензии на стихотворения Марии Мячиной о «силовом поле» языка. И снова возникает научный термин (в приведенной выше рецензии Давыдова — «кванты сущности»).

Это впадение в научную ересь вообще для современного стихотворного языка характерно, оно достойно тщательного изучения и пристального внимания, и уже давно, но пока имеем одно пресловутое «говорение». Движение идет не к оскудению изобразительных средств и не к пресловутому приращению смыслов, а именно к увеличению силового поля языка (случай Грауз, а именно ее книга «Внутри тишины», отлично иллюстрирует эту мысль).

Хотелось бы избежать общих мест о смежных и сложных жанрах, о взаимопроникновении искусств, о синестезии, — наверняка об этом бодро поговорят или напишут. Интереснее органичность опыта, который видит читатель книги. Все стихотворения здесь идут как звуки улицы, как колышутся от ветра листья на деревьях, как трава растет. Трава может быть органической, а ветер — от лопастей энергостанций нового поколения. Но это все — природа, которая развивается, строит на основании уже имеющегося, дает ростки. Это — новая тварь, новое тело.

«Внутри тишины» — пластичная книга. Во время чтения почти ни разу не спотк­нулась при переходе от графики к тексту и наоборот, хотя сам прием мне не близок. Я люблю ручной бук-арт, но «Внутри тишины» было найдено золотое сечение типо­графского опыта и бук-арта.

В книге десять разделов, названия их довольно сложные («Зимняя сестра / Мелодия для семи сестер и забытой улицы», «Requiem декабря / Тактильная музыка будущего»). Это могло бы невыгодно оттенить немногословные, прозрачные, но веские тексты. На помощь пришла тишина. Название раздела воспринимается как отдельный поэтический жест, как переход от коллажа к собственно тексту, как хорошая пауза.

Поэзия Татьяны Грауз не оправдывает ожиданий — скорее, опережает их: ожидаемое кажется совсем не тем, что ожидалось. Нельзя точно сказать, свободный это стих или рифмованный. Проще отложить книгу в сторону и успокоить себя мыслью, что это лишь поэтическое самоуправство. Однако нет. Это — стихотворения-наследники Елены Гуро, Велимира Хлебникова и, наконец, уже упомянутого Геннадия Айги, от которого ученица переняла особенность слышать звуки тишины — космоса снаружи и космоса внутри. Вселенская глухота, где даже звук сирены — на ощупь, жестом руки, потушившей сигарету, — содержит в себе зерна всех имеющихся звуков, и именно в ней они идут в рост. По сути, книга-то о страшном: о глухом одиночестве, о врожденной немоте человека, которая ждет чуда исцеления.

Зарницы этого чуда есть и в окружающих пейзажах, и в лицах людей, и в речи.

лепет девочки солнечный грудной позвоночный

горячий как ложка блестит над стаканом звенит

лепет зелёный в последнем сейчас уже первом

красном пыльном снаружи внутри полусонном вагоне

Внутри тишины, конечно, звук, тишина беременна звуком. Но внутри тишины — еще и глухота, этот инструмент, обостряющий другие чувства, и все равно ведущий к звуку. Поэзия — прежде всего действие. Это прозрение слухового нерва и способность глаз воспринимать фактуру наощупь. Это видение. Оно изначально было присуще человеку, поэт тянется к нему и желает вернуть.

Наталия Черных