|
ГОД ПАСТЕРНАКА
Об авторе | Константин Михайлович Поливанов — литературовед, PhD, профессор факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ. В «Знамени» печатается впервые.
Константин Поливанов
«Пронесшейся грозою полон воздух…»
стихотворение Пастернака «После грозы»: перипетии публикации
Пастернак часто отзывался о своих стихах с нарочитой небрежностью. Так, в августе 1956 года в письме к Марине Казимировне Баранович появление стихотворений, которые в итоге составили его последнюю книгу «Когда разгуляется», он описывал как результат издательской необходимости и желания редактора:
«Зимой после окончательной отделки романа очередным делом стала забота о книге избранных стихотворений и ее подготовка. Возникновение вступительного очерка заслуга Банникова, составителя, попросившего меня о статье. Кроме того ему требовались новые стихи для последнего дополнительного раздела книги, их надо было написать, и едва только (совсем недавно, недели две-три тому назад) я кончил статью, я принялся за стихи.
Я их пишу не глубоко, не напряженно, как очень давно, до революции, совершенно не сознаю и не чувствую их качества, и написал уже довольно много…
Часть их, как мне обещали, появится в сентябрьских номерах “Нов. Мира” и “Знамени”».
Восемь стихотворений действительно были осенью 1956 года опубликованы в девятом номере «Знамени», подборка была озаглавлена «Новые стихи» («Во всем мне хочется дойти…», «Ева», «Без названия», «Весна в лесу», «Июль» (под названием «Лето»), «По грибы» (под названием «Осенний день»), «Первый снег» и «Быть знаменитым некрасиво» (под названием «Быть знаменитым»). Правда, за эту публикацию главному редактору В. Кожевникову в ЦК КПСС устроили выговор как за «пропаганду безыдейности» (об этом подробнее в недавней статье С. Чупринина «“Стрела выпущена из лука, и она летит, а там что Бог даст”: Жизнь и необыкновенные приключения “Доктора Живаго” в Советской России»1 ). Тем не менее в десятом номере «Нового мира» все же появилось стихотворение «Хлеб».
Уже в 1957 году во втором номере «Литературной Грузии» выходят еще четыре стихотворения («Стога», «Липовая аллея», «Тишина» и «Снег идет»), а в альманахе «День поэзии» появляются «Музыка» и «Ночь».
История с передачей в Италию и публикацией романа «Доктор Живаго» привела к остановке уже сверстанного в Гослитиздате сборника избранных стихотворений, но удивительным образом уже после выхода романа в Италии в четвертом номере 1958 года «Литературная Грузия» печатает еще четыре стихотворения опять с заголовком «Новые стихи» — «Когда разгуляется», «Пахота», «Заморозки» и «Все сбылось».
В результате всех последовавших событий: присуждения Нобелевской премии, травли поэта в Советском Союзе, исключения из Союза писателей,— последняя книга стихов осталась не напечатанной при жизни на родине автора, и он сам продолжал ее дополнять стихами 1958-го и начала 1959 года.
Осенью 1961 года издательством «Художественная литература» был выпущен первый посмертный сборник «Стихотворения и поэмы», куда из 41 стихотворения книги — вошло 33. Естественно, туда не попали «Нобелевская премия», «Душа»2 и «Перемена» — по очевидно политической «непечатности», они не были включены даже в двухтомник того же издательства, напечатанный в 1985-м, хотя, скажем, стихотворения из романа «Доктор Живаго» там впервые были представлены целиком.
Отсутствие остальных пяти текстов может объясняться соображениями как политико-идеологическими, так и связанными с объемом: сборник — 376 страниц небольшого формата. Например, по несомненно идеологическим причинам из четырех частей стихотворения «Ветер: Четыре отрывка о Блоке» не была напечатана первая часть с очевидным сарказмом в адрес советского пушкиноведения:
Кому быть живым и хвалимым,
Кто должен быть мертв и хулим,
Известно у нас подхалимам
Влиятельным только одним.
Не знал бы никто, может статься,
В почете ли Пушкин иль нет,
Без докторских их диссертаций,
На все проливающих свет.
Религиозные темы и мотивы в советской печати в разные годы оказывались не менее табуированными, чем собственно «политические», соответственно стихотворение «В больнице» могло быть неприемлемым из-за последних строф, где герой обращается к Богу:
О господи, как совершенны
Дела твои, думал больной,
Постели, и люди, и стены,
Ночь смерти и город ночной.
Я принял снотворного дозу
И плачу, платок теребя.
О боже, волнения слезы
Мешают мне видеть тебя.
Мне сладко при свете неярком,
Чуть падающем на кровать,
Себя и свой жребий подарком
Бесценным твоим сознавать.
Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень, в футляр.
Возможно, по этой же причине от «религиозности» заглавия пострадал «Божий мир» — в томе Пастернака в большой серии «Библиотеки поэта» оно было опубликовано без заглавия, как «Тени вечера волоса тоньше…», соответственно, могло показаться неприемлемым и начало «Вакханалии» с изображением церковной службы в пространстве современной Москвы:
Город. Зимнее небо.
Тьма. Пролеты ворот.
У Бориса и Глеба
Свет, и служба идет.
Лбы молящихся, ризы
И старух шушуны
Свечек пламенем снизу
Слабо озарены…
Начало это не искупалось, видимо, даже «вакханалией» в продолжении. Чем редакторам-составителям или цензорам не угодило «За поворотом», угадать сложнее, может быть, просто сработали, наконец, и соображения объема, а может быть, тем или другим не понравился разговор о будущем поэта:
…За поворотом, в глубине
Лесного лога,
Готово будущее мне
Верней залога.
Его уже не втянешь в спор
И не заластишь.
Оно распахнуто, как бор,
Все вглубь, все настежь.
В любом случае, что бы ни влияло на состав книги в 1961 году, но четыре этих стихотворения (как и первый «отрывок о Блоке), — «Вакханалия», «В больнице», «За поворотом», «Божий мир» (без заглавия) вошли в том «Библиотеки поэта» в 1965 году, за исключением уже поименованных «Души», «Перемены» и «Нобелевской премии» — и еще одного, а именно «После грозы», об издательской истории и содержании которого и пойдет теперь речь.
В 1966 году Георгий Маргвелашвили во втором номере «Литературной Грузии» опубликовал подборку «Борис Пастернак. Письма друзьям», где в тексте письма М. Чиковани оказалась впервые в СССР опубликована «Рождественская звезда», а в качестве одной из «Записей в книге почетных посетителей семьи Л. Гудиашвили» привел наше стихотворение без заглавия и последней строфы.
После этого уже оказалось возможным включение «После грозы» в маленький сборник, выпущенный издательством «Художественная литература» в серии «Библиотека советской поэзии», составленный старшим сыном Е.Б. Пастернаком и вдовой З.Н. Пастернак с предисловием К.И. Чуковского и послесловием Н. Банникова, того самого, которому Пастернак в 1956 году приписывал заслугу появления первых стихов «Когда разгуляется». Отметим, что здесь впервые был опубликован «Август» из стихов Юрия Живаго.
Для завершения книжно-издательской истории заметим, что при публикации в 1977 году «Стихотворений и поэм» в малой серии «Библиотеки поэта» «После грозы» было вновь исключено из подборки, которой была представлена книга «Когда разгуляется» (всего 36 стихотворений) — вместе с ним не вошла туда «Поездка», можно допустить, что в тот момент не понравилась строка «Во имя переделки мира…». Отметим, что в этом издании не было напечатано ни одного стихотворения из романа «Доктор Живаго».
«После грозы» начинается как текст о природном явлении:
Пронесшейся грозою полон воздух.
Все ожило, все дышит, как в раю.
Всем роспуском кистей лиловогроздыx
Сирень вбирает свежести струю.
Все живо переменою погоды.
Дождь заливает кровель желоба,
Но все светлее неба переходы,
И высь за черной тучей голуба.
Однако дальше почти в полном соответствии с тем, что в конце 1920-х Пастернак писал в «Охранной грамоте»: «Людей мы изображаем, чтобы накинуть на них погоду. Погоду, или, что одно и то же, природу, — чтобы на нее накинуть нашу страсть. Мы втаскиваем вседневность в прозу ради поэзии. Мы вовлекаем прозу в поэзию ради музыки. Так, в широчайшем значении слова, называл я искусство…» — за изображением природы возникает сперва изображение художника (поэта):
Рука художника еще всесильней
Со всех вещей смывает грязь и пыль.
Преображенней из его красильни
Выходят жизнь, действительность и быль.
А вслед за темой художника-творца возникает характеристика прошедшей эпохи, причем исторические события вступают в соревнование со способностями или даром художника-творца:
Воспоминание о полувеке
Пронесшейся грозой уходит вспять.
Столетье вышло из его опеки.
Пора дорогу будущему дать.
Не потрясенья и перевороты
Для новой жизни очищают путь,
А откровенья, бури и щедроты
Душе воспламененной чьей-нибудь.
И в итоге оказывается, что явление поэта («воспламененная душа» — черта поэта из пушкинского стихотворения «Н.Я. Плюсковой») значительнее для будущей новой жизни, чем исторические катаклизмы. «Воздух» времени полон «прошедшей грозой», как в финале эпилога «Доктора Живаго» «предвестие свободы носилось в воздухе все послевоенные годы, составляя их единственное историческое содержание».
В наименовании завершения страшного периода истории словами «После грозы» может отзываться и еще один пушкинский текст, с которым, по наблюдению Андрея Немзера, явно связаны и эпилог романа и слова о «предвестии свободы»: друзья Живаго смотрят на Москву и держат в руках тетрадь стихов Юрия Андреевича, как будто выполняя завет Андре Шенье и одновременно осуществляя важнейшую идею романа о преодолении смерти:
…Когда гроза пройдет, толпою суеверной
Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный,
И, долго слушая, скажите: это он,
Вот речь его. А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами…
Сравнение революционной эпохи с грозой у самого Пастернака появляется и в книге стихов «Сестра моя жизнь», имевшей подзаголовок «Лето семнадцатого года», и в поэме «Девятьсот пятый год» — «Я грозу полюбил в эти первые дни февраля». О наступлении новой эпохи и новой жизни («пора дорогу будущему дать») почти тогда же, когда летом 1958 года появилось стихотворение «После грозы», Пастернак писал к Н.А. Табидзе (11 июля):
«Огромный, неслыханных сил стоивший период закончился и миновал. Освободилось безмерно большое, покамест пустое и незанятое место для нового и еще небывалого, для того, что будет угадано чьей-либо гениальной независимостью и свежестью, для того, что внушит и подскажет жизнь новых чисел и дней».
В строках «Преображенней из его красильни / Выходят жизнь, действительность и быль…» кажется, можно расслышать едва ли не описание романа «Доктор Живаго», о котором сказано в «Нобелевской премии»: «я весь мир заставил плакать / Над красой земли моей». В другом варианте стихотворения употреблено выражение, которое может указывать и на публикацию романа: «Выходят в свет действительность и быль» (подкреплять эту ассоциацию, кажется, могут слова «живо переменою погоды», «жизнь,действительность и быль», «для новой жизни»).
Видимо, сложность публикационной истории текста «После грозы» привела к тому, что авторская воля в выборе окончательного варианта оказалась нарушенной. Приведем здесь оба текста, второй печатается только в тех изданиях, претендующих на научность, где принято публиковать ранние варианты: в двух изданиях «Библиотеки поэта» и в двух собраниях сочинений (5- и 11-томниках).
Пронесшейся грозою полон воздух.
Все ожило, все дышит, как в раю.
Всем роспуском кистей лиловогроздыx
Сирень вбирает свежести струю.
Все живо переменою погоды.
Дождь заливает кровель желоба,
Но все светлее неба переходы,
И высь за черной тучей голуба.
Рука художника еще всесильней
Со всех вещей смывает грязь и пыль.
Преображенней из его красильни
Выходят жизнь, действительность и быль.
Воспоминание о полувеке
Пронесшейся грозой уходит вспять.
Столетье вышло из его опеки.
Пора дорогу будущему дать.
Не потрясенья и перевороты
Для новой жизни очищают путь,
А откровенья, бури и щедроты
Души воспламененной чьей-нибудь.
Пронесшейся грозою полон воздух
И дышится вольнее, чем в раю
Всем роспуском кистей лиловогроздыx
Сирень вбирает свежести струю.
Гром катится еще по небосводу
И ливень заливает желоба
Но все светлее неба переходы,
И высь за черной тучей голуба.
Художник, может быть, еще всесильней
С наскучивших вещей сметает пыль
Преображенней из его красильни
Выходят в свет действительность и быль.
Он видит, как великие полвека
Пронесшейся грозой уходят вспять.
Он перерос душою их опеку,
И будущим не даст себя пугать.
Не подавая виду, без протеста
Как бы совсем не трогая основ
В столетии освободилось место
Для новых чувств, для новых дел и слов.
Сейчас трудно сказать, какой из двух вариантов лучше, а уж тем более оценить, что представлялось более или менее приемлемым для редакторско-цензурных требований: «потрясенья и перевороты», не очищающие путь «для новой жизни», или «совсем не трогая основ», «столетье вышло из его опеки», или «перерос душою их опеку / И будущим не даст себя пугать». Оба варианта были, очевидно, достаточно неприемлемыми, если в 1965 году не попали в том «Библиотеки поэта».
Публикацию «После грозы» могло затруднять еще одно обстоятельство. Когда в Советском Союзе развернулась травля поэта после объявления о присуждении ему Нобелевской премии, 3 ноября 1958 года стихотворение было опубликовано в нью-йоркском еженедельнике «The New Republic» в переводе Юджина Кейдена и могло восприниматься как отклик на «грозу» конца октября, советские идеологические службы в тот момент следили за реакцией на происходящее иноязычной прессы.
Однако сам Пастернак, насколько можно судить, основным вариантом хотел считать как раз второй. В 1959 году он просит уже названную выше М.К. Баранович, которая с 1946 года регулярно печатала для него главы романа и новые стихи, напечатать машинописную тетрадь стихов «В перерыве: Стихотворения 1945–1957 годов», состоящую из пяти разделов: «Стихи из романа в прозе», «Когда разгуляется», «Последние стихи», «Варианты» и «Стихи, не включенные в сшивку 1958 года». «После грозы» входит как раз в подборку из десяти текстов «Последние стихи» — вместе с остальными написанными в 1958-м —начале 1959 года («Божий мир», «Нобелевская премия»). Публикуемый сегодня в качестве главного вариант «После грозы» включен в этой машинописной тетради в раздел варианты вместе с «коротким» вариантом «Гамлета», «длинным» вариантом «Рассвета», вариантом «Нобелевской премии» и др.).
1 Знамя. № 1. 2020. http://znamlit.ru/publication.php?id=7486
2 Первая публикация этого текста в СССР также представляется характерной иллюстрацией приемов обхода цензурных запретов. Оно было напечатано в сборнике «Кантаты» Г. Свиридова в 1975 году среди других партитур для хора и симфонического оркестра на слова пастернаковских стихотворений «Снег идет» и «Ночь».
| 
