АРХИВ

Владимир Шаров

Самовоспитание элиты — главная проблема русской истории

Более четверти века тому назад, в октябре 1994 года, в Актовом зале Рим­ского университета La Sapienza, состоялся первый и весьма знаменательный для итальянских и российских историков и политологов конгресс под названием «Российское общество и институты: возможные парадигмы на пороге третьего тысячелетия». Организатором и руководителем конференции был профессор Романо Беттини, заведующий кафедрой социологии права.

Идейная и политическая сумятица в постперестроечной России привлекала внимание и требовала своевременного обсуждения. Когда возникла идея  международного научного обмена мнениями, мне была оказана честь добавить в уже подготовленный список приглашенных российских политиков и ученых имена наиболее компетентных представителей научно-гуманитарной сферы.

К тому времени я находился под глубоким впечатлением двух первых романов Владимира Шарова «След в след» и «Репетиции», поразивших меня гениальным проникновением в фантасмагорию русской истории, открытием ее эсхатологической перспективы. Получив контактные данные Шарова, первым вписал его в приглашение от имени университета. Вскоре я получил тезисы его доклада.

В тот же список были включены поэт и филолог Ольга Седакова, социологи Юрий Левада и Борис Дубин, сотрудник общества «Мемориал» Борис Беленкин. От российской группы выступали также профессора-экономисты Виктор За­славский, Александр Астахов, Николай Дряхлов, правоведы Александр Яковлев и Сергей Боботов, военный экономист Никита Чалдымов и историк Владимир Кейдан.

В заключительном слове профессор Р. Беттини сделал резюме выступлений: российское общество и его институты напряжены в исторической попытке примирить стабилизацию и инновации, традиции и модернизацию, осмыслить свою этническую идентичность и международную роль, «миссионизм» и «мессианство», демократию и правовое государство. Вот та картина, на которой маячит не столько эпохальный кризис тоталитарной системы, сколько возможная вирулентность породивших ее микробов.

Владимир Шаров участвовал в работе двух конференций по этой тематике, и сейчас читателям «Знамени» предлагаются тезисы его выступления на второй из них, состоявшейся уже в 1997 году. Текст публикуется на русском языке впервые.

Историк, культуролог Владимир Кейдан

* * *

1. Постоянная проблема властей всех уровней в России — почти полное отсутствие сознания своей ответственности перед обществом. Изначально, еще со времен Московской Руси, если какая-то ответственность и признавалась, — то только ответственность перед Богом, перед Страшным Судом, отчасти перед историей, во всем остальном власть всегда стремилась к своей абсолютности и полной бесконтрольности, независимости от каких бы то ни было сил внутри страны.

Она использовала любые возможности для своего усиления, не замечая при этом, что автоматически делается властью самозванной (новые права и преимущества, которые она получала, не опирались ни на какую традицию и, с точки зрения общества, были противозаконны и противоправны). То есть власть в России никогда не боялась стать незаконной и самозванной, лишь бы ее, этой власти, было больше, соответственным образом она себя и вела.

Представление верховной власти о себе самой, пожалуй, лучше всего выразил в России Иван Грозный. «Жаловать своих холопей мы вольны и казнить их вольны тож» (см. его переписку с князем Андреем Курбским). Главное здесь, что холопы, рабы — все.

2. Древняя Русь все же выработала систему контроля верховной власти. Основную роль в ней играло местничество (порядок, регулирующий вмешательство верховной власти во внутренние взаимоотношения знатнейших родов России и закрепляющий за этими родами их привилегированное положение — царь был волен приблизить к себе того или иного боярина, но за пределы этого круга он выходил редко) и так же быстро формирующийся с конца XV века чин царского двора: чрезвычайно разветвленная и детализированная система правил поведения царя, организации им своей жизни; цель, смысл чина — объяснить, показать верховной власти, что делать «гоже», «лепо», а что нет. Чин воспитывал власть, вводил ее поведение в жесткие рамки ритуала. Среди прочего заставлял ее действовать через множество посредников, что уже само по себе было ее смягчением, ограничением.

Значение ритуала особенно понятно, если сравнить царствования Алексея Михайловича и его сына Петра Первого, который сам и допрашивал, и казнил сотни и сотни разных людей. В предшествовавшее царствование такое было невозможно, тогда и сам царь, и общественное мнение были твердо убеждены, что такое поведение только унижает верховную власть.

3. Народные попытки ограничения и воспитания власти — бунты и восстания. Народный произвол клал предел произволу правящих слоев государства. Нет сомнения, что страх перед народными восстаниями — мощный сдерживаю­щий фактор для властей всех уровней в России.

4. За два века (середина XV — середина XVII) верховной власти, опиравшейся на все более усиливавшееся в стране поместное дворянство и на престиж, связанный с внешнеполитическими успехами страны, удалось полностью разрушить обе системы ее сдерживания и ограничения — чин и местничество, и сделаться полностью неподконтрольной.

5. Следует сказать, что усилившееся дворянство смотрело на свою власть почти точно так же, как верховная власть — на свою. Об этом свидетельствуют многочисленные, не опиравшиеся ни на закон, ни на обычай, гвардейские перевороты XVIII века.

6. Революция семнадцатого года осуществила наконец все идеалы верховной власти. Уже к середине двадцатых годов вся номенклатура была целиком и полностью служивой и зависимой целиком и полностью от верховной власти. Сталин с куда большим основанием, чем Павел Первый, мог сказать о себе: «В России нет важных людей, кроме тех, с кем я говорю и пока я с ними говорю».

7. Историческое предисловие недаром сделано мной столь подробным. Дело в том, что, если поместному дворянству понадобилось два века, чтобы, используя моменты слабости верховной власти, стать полными владельцами своих поместий, то есть добиться уравнения своих прав с потомственными землевладельцами-вотчинниками, то советская номенклатура прошла этот путь в четыре года. Всего четыре года понадобилось ей, чтобы стать из управляющих фабриками и заводами их владельцами.

8.Что происходит сейчас? С точки зрения большой части народа, достояние, полученное номенклатурой, оказалось в ее собственности или совсем незаконно, или сомнительным, с точки зрения закона и справедливости, путем. Да и взгляд «новых русских» на самих себя, похоже, мало отличается от народного. Естественно, что за столь короткий срок они не научились и не могли научиться, не смогли понять то, что богатство накладывает на человека немалые обязанности. Глядя на себя как на нуворишей и самозванцев, они соответственным образом себя и ведут.

Газеты буквально переполнены сообщениями о фабриках и заводах, где чуть ли не по полгода не платят зарплату, а владельцы этих заводов переводят за рубеж десятки миллионов долларов. В России элита еще не научилась понимать, как приятно жить в городе, ходить по его улицам, зная, что никто из встречных не ограблен тобой и не оставлен голодным.

9. Новая номенклатура хорошо сознает, что такое положение крайне неустойчиво и в любой момент может привести к взрыву. Однако опереться она пытается не на более справедливое распределение богатства, не на средний класс, а на идеологию.

10. В русском представлении о качестве жизни изначально непропорционально большое значение по сравнению с другими народами играла идеология — вера в то, что Русская земля — святая земля, что русский народ — избранный народ Божий. Позже — что мы несем всем другим народам мир, свет и счастье, что мы освободим все другие народы земли и построим для всех рай.

11. Старые мифы умерли, и сейчас предпринимаются исключительные по интенсивности попытки создать новую идеологию и мифологию. Чуть ли не каждый месяц возникают новые учения, новые секты, новые идеологии, цель, смысл которых один — объяснить народу, что он по-прежнему самый великий и самый могущественный народ мира, что все несчастья, которые с ним произошли за последнее время — несправедливость и результат злонамеренных козней. Поиск новой идеологии наиболее интенсивно идет на стыке язычества (ведическая культура) и христианства. Доля того и другого ингредиента, изменение ее и создает новое учение (в этом смысле особенно показательна секта Бажовцев, крайне националистические организации и группы в России тоже работают в этом сегменте). В обществе — почти повальное увлечение Велесовой книгой, теориями, что именно Россия, территория России от Вологды до причерноморских степей — родина всей индоевропейской культуры и самих индоевропейцев. Все это, кстати, прекрасно финансируется и поддерживается местными органами власти.

12. Эти мифы — своего рода наркотик, которым народ кормят вместо хлеба и мяса. Он особенно опасен потому, что еще никогда после татаро-монгол Россия не была так нища, с такой плохой армией, с так быстро деградирующей экономикой и, главное, впервые в русской истории — с женщинами, которые, кажется, заклялись рожать. Россия натуральным образом вымирает: редкая семья решается иметь больше одного ребенка, и одного-единственного сына отдавать в армию никто не хочет.

Разрыв между реальностью и мифами сделался столь велик и разителен, что, если его не уменьшить, ситуация почти с неизбежностью придет к одному из трех результатов: или к фашизму, или к взрыву народного недовольства, или, если сил недостанет ни на то, ни на другое, просто к необратимой деградации. Вряд ли любой из этих результатов можно признать желаемым.

Публикация Ольги Дунаевской