|
НАБЛЮДАТЕЛЬ
рецензии
На будущем ископаемом языке
Владимир Захаров. Малое собрание сочинений. — М.: Водолей; Наука, 2019. Т. 1–6.
Очень немногие читатели стихов могут понять, чем занимается «в своем кругу» физик-теоретик академик Захаров, но поэт Владимир Захаров достаточно (конечно же, недостаточно) известен.
К 80-летию поэта-ученого издательство «Водолей» выпустило шеститомник (!) его стихов, «малое собрание сочинений», как обозначено на титульных листах. Правда, томики не слишком объемистые, тем не менее такой солидный корпус стихотворений сделал бы честь иному «профессиональному поэту», как ни размыто нынче это понятие.
Первая книга стихов Захарова «Перед небом» (если не брать в расчет полусамиздатовские новосибирские сборники) вышла в 2005 году в московском «Времени» (к слову, академиком он стал в 1991-м).
Мария Галина в своей рецензии1 справедливо отметила: «Интеллектуальное бесстрашие — пожалуй, то слово, которым можно охарактеризовать эту книгу». На мой взгляд, именно это слово можно применить к его поэзии в целом.
Свою научную и поэтическую работу Захаров начинал в начале 1960-х в новосибирском Академгородке, знаменитом в то время рассаднике вольнодумства.
Первый том «малого собрания» представляет стихи того времени (1961–1973), и называется он — а у каждого тома свое название — «Звезда на дне».
Мы,
прикованные к формулам,
распятые на исписанных листах бумаги,
неожиданно понимаем,
что могли бы быть неплохими офицерами
в какой-нибудь старомодной
справедливой войне.
Может быть, это и не самое яркое стихотворение начальной поры, но показательное. Вроде бы перед нами такая вполне советская шестидесятническая романтика («и комиссары в пыльных шлемах…»), но условного советского редактора наверняка смутили бы и эпитет «старомодная» применительно к «справедливой войне», и претензия на «офицерство», не говоря уж о том, что верлибр в начале шестидесятых весьма не поощрялся, тем более у молодого автора. Нет, многое из того, что тогда, да и впоследствии писал Захаров, в частности, что называется, чистая лирика, вполне могло быть напечатано в оттепельных, да и в постоттепельных журналах. Но его чужеродность, «несоветскость» в этих и последующих текстах так или иначе, прямо или косвенно проскальзывала.
На карте в кабинете у отца
наколот был театр военных действий,
красавица сестра шуршала бантом,
большая кукла пряталась в шкафу.
Она сумела рассмешить матроса
и всех спасла,
когда пришли расстреливать семью.
В 1974 году Захаров переехал в Москву в Институт теоретической физики им. Ландау, где возглавил отделение физики плазмы, между тем как диссидент Захаров, бывший в 1967 году одним из инициаторов письма с протестом против осуждения Александра Гинзбурга, до 1991 года оставался «невыездным». Что, впрочем, к материи стихов не имеет прямого отношения.
Стихи второго тома «Ясным ли днем» с посвящением жене Светлане охватывают 1974–2000 годы, и так же, как и в других книжках, разделены на разнообразные тематические кластеры, каждый из которых можно рассматривать как тоненькую поэтическую книжку. Если их что и объединяет, то это в целом мироприемлющее начало, сквозь которое то и дело прорываются тревожные, а то и язвительные ноты.
И вот уж рассвет возникает
В окне красно-синей стеной,
И друг мой согласно кивает,
Спеша на завод номерной.
Туда и ушла твоя сила,
Страна, мировой Фантомас,
Спасибо, что время подгнило
И жалко ракеты для нас.
Знакомого мимо бульвара
В принятии мира сего,
И клубами гари и пара
Приветствует утро его.
Третий, едва ли не самый драматичный том называется «Горящие самолеты» (1974–2003) и, как следует из названия, во многом обращен к физике и метафизике войны.
Когда по радио и телевизору то и дело звучала песня «Хотят ли русские войны?», Захаров пишет вот такие стихи (друзья советовали их спрятать и никому не показывать):
Окончись, время голубицы,
Скорей начнись, начнись, война,
Чтоб всюду хвастались убийцы —
Как и в иные времена!
с концовкой:
Народ давно устал от мира,
начнись скорей, начнись, война.
Вот это и есть то самое «интеллектуальное бесстрашие», влекущее за собой отнюдь не мистический дар предвидения.
В этом же томе верлибр-фантасмагория «Барабаны, или Ленинградское дело», запомнившийся, как и другие стихи Захарова, чуть ли не наизусть с первого прочтения в журнале «Арион» (2006, № 4). Здесь надо заметить, что «традиционные» силлабо-тонические стихи и верлибры представляют два разных полюса поэтики Захарова. Первые, как правило, легки, я бы даже сказал, летучи, почти лишены анжамбеманов и внутристиховых пауз, зато вторые массивны, громыхающи, картинны и почти всегда с неким «сдвигом». Но и те и другие, несмотря на всю ироничность автора, убедительно серьезны.
В четвертом и пятом томах («Поедем, брат!» и «Молитва траве») несколько стихотворений, датированных 1976–1981 годами, основной же массив составляют тексты 1995–2019 годов.
С 1992 года и до недавнего времени Захаров преподавал в Университете Аризоны. Его американские впечатления и впечатления от поездок по другим странам собраны в четвертом томе. В пятом преобладают стихи скорее философского плана. Впрочем, все его творчество пронизано, говоря по-русски, любомудрием, смелыми бросками мысли, как, к примеру, в «Поэме о бомжах и нищем музыканте», или в «Бедном крысенке», или «В море странствий».
Нечувствительно въеду я
в бескрайнее море странствий,
вот тогда и понадобится это,
с любовью построенное из взглядов детей,
из свежераспиленных досок,
из запчастей для дрянного автомобиля,
переплетенное и соединенное вместе
водяным гиацинтом,
который есть самый жадный до жизни
сорняк.
Уже выведены специальные рыбы,
питающиеся водяным гиацинтом.
Надеюсь, они не встретятся мне
в неизведанном море странствий…
С сожалением обрываю слишком длинную цитату. Да, так что там в не очень точных пересказах говорил Ломоносов о сближении далековатых понятий?
В пятом томе непременно надо выделить удивительную поэму «Зелень» с перескоком из времени Ивана Грозного в ХХ век. И стихотворение «Русским поэтам»:
Поэты,
имя вам — легион!
Говорят, вы — никчемные существа,
неправда — творите!
Громоздите Пелионы на Оссы,
возводите вавилонские башни
из текстовок
на будущем ископаемом языке!
И цикл «Памяти поэтов» — Бориса Лапина, Бориса Рыжего, Леонида Мартынова, Венедикта Ерофеева, Андрея Белого, Марины Цветаевой, Бориса Пастернака, Владислава Ходасевича. Привожу этот список, потому что он сообщает нечто и о самом Владимире Захарове.
Здесь — не портреты, а скорее попытки разговора с поэтами на языке, приближенном к их собственному.
В физике элементарных частиц есть квантовое число с поэтическим названием «странность». И какое стихотворение Захарова ни возьмешь, всюду найдется какая-нибудь странность или, по Шкловскому, «остранение», какой-то неожиданный бросок.
Весь день вершится труд и очень редко празднь,
Но прошлое ведь мы нисколько не забыли,
Вот наступает ночь, как подступает казнь.
О, если б в детстве мне велосипед купили!
Да, чтобы не забыть — в каждом томике есть прозаическое заключение, эссе кого-либо из коллег поэта по научной части. Все они весьма любопытны, но особенно — эссе в пятом томе, где Владимир Бойков делится воспоминаниями о литературной жизни Академгородка.
Шестой том — «Выжимки бессонниц», завершающийся авторским послесловием, — стихи разных лет, большей частью датированные, иные язвительные, иные просто веселые, а иные, о послевоенном детстве, не очень. И даже забавные палиндромы. Переводы: две старинные баллады, Блейк, Беддоуз, Йейтс, Киплинг, Апдайк. И, наконец, Гораций — три хулиганских переложения.
(Кн. IV. Ода 3)
Тот, на кого Мельпомена
при рождении благосклонно взглянула,
не стать ему ни футболистом,
ни футбольным тренером,
не стать ни банкиром,
ни финансовым аналитиком,
не выиграть ни разу с блеском
залоговый аукцион.
Возвращайся в царственный град Москву,
читай стихи в Билингве
пусть молодость, глотая вино,
тебе аплодирует.
Давно закрылось кафе «Билингва», но молодость по-прежнему аплодирует Владимиру Захарову с его поистине возрожденческим размахом.
Аркадий Штыпель
1 «Арион», 2005, № 2.
| 
