НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Поворот к чистой идее

Виктор Пелевин. Искусство лёгких касаний. — М.: Эксмо, 2019.

Волшебная сила интернета: начинаешь вводить в поисковой строке слово «искусство», и услужливые алгоритмы предлагают продолжить — «лёгких касаний». Ничего удивительного, новый роман Виктора Олеговича Пелевина был ожидаем. Не как Новый год, а скорее как традиционное обновление линейки любимых гаджетов.

Критики уже успели посоревноваться в скорости выхода откликов, блогеры — в оригинальности вопросов о том, стоит ли внимания новинка, тихие читатели просто добавили книжку в корзину в день старта продаж. Интерес был сформирован ещё до этого старта (так случалось с «Тайными видами на гору Фудзи» в прошлом году или «iPhuck 10» в позапрошлом) и, в принципе, оказался вполне вознаграждён — публике новый Пелевин, судя по первым отзывам, «зашёл». Во многом потому, что своё в «Искусстве лёгких касаний» смогли найти как поклонники позднего Пелевина, так и приверженцы более ранних и культовых его вещей.

Действительно, в «Искусстве лёгких касаний» можно явственно услышать отзвуки «Generation П», «Чапаева и Пустоты» или даже «Синего фонаря». Иногда даже слишком явственно: в книге чётко выражена любимая Пелевиным идея примата идеи над действительностью, декларированная им ещё в эссе 1993 года«Джон Фаулз и трагедия русского либерализма», когда автор полемически подчёркивал, что собственно подлинной жизни и реальности для него не существует. Впрочем, судя по начатому через двадцать лет после этого марафону, а именно с 2013-го Пелевин стал публиковать по роману в год без перерыва, «подлинная жизнь» стала тем самым субстратом, на котором и выросло своеобразие Пелевина «позднего».

Каждый год фокус внимания автора, кажется, определяли СМИ и социальные сети. Злободневен «S.N.U.F.F.», формулирующий вопросы возможности существования действительности в опосредованном видеокартинкой мире, по горячим следам написана «Любовь к трём цукербринам», в которой под прицелом оказывается виртуальный мир Фейсбука, а мифологически трактуемая борьба Добра со Злом разворачивается в популярной игре для смартфонов. Да тот же «iPhuk 10», отсылающий к известной техноновинке, обрушивается на вполне осязаемый мир потребления и актуального искусства в нём.

Такой включённостью в современный контекст обусловлена проблема послед­них книг Пелевина, на которую уже указывали критики, — ограниченный «срок годности» произведений: вряд ли тексты останутся столь же актуальными без соответствующего комментария лет через пять. «Искусство лёгких касаний», напротив, возвращает читателя к другому Пелевину — на узнаваемые реалии он накладывает вневременные смыслы и делает это весьма изящно.

Дело в том, что «Искусство лёгких касаний» написано по мотивам сегодняшнего дня только на первый взгляд, именно в этом произведении Виктор Пелевин приходит к несколько иному балансу действительности и ирреальности: автор по-прежнему внимателен к происходящему здесь и сейчас, но всё настоящее отходит на второй план, оказывается незначимым и незначительным (кажется, даже характерный сатирический накал не столь высок). На первое место выходит искажение реальности в некоем философском зеркале, оно заставляет задуматься не только о наличии объективной данности, но и о существовании нас в ней.

В «Искусстве лёгких касаний» читателю явлена квинтэссенция Пелевина, любящего балансировать на грани не только действительности, но и смысла, приличия, вкуса: очень смешные гэги смешны иногда до фола, а о сюжете как о последовательности событий в тексте вообще речи не идёт. В этой же логике существует и ещё одна грань — жанра. Читателю предстоит решить, что перед ним — или небольшой сборник рассказов, или небольшой роман, основания есть и для одного, и для другого решения. В книге две части. Первая, «Сатурн почти не виден», состоит тоже из двух — «Иакинф» и «Искусство лёгких касаний», вторая называется «Бой после победы» и содержит отдельно стоящий рассказ «Столыпин». Внешне это три разные истории. Первая о столкновении четырёх типичных представителей «России. Новой России» с неизведанным, вторая представляет собой шаблонный шпионский детектив с отравлениями, в центре третьей вообще махинации с перевозкой зэков по железной дороге (эта история больше всего как раз напоминает канонического Пелевина с его «Затворником и Шестипалым» или, что ещё ближе, «Жёлтой стрелой»).

Легко узнаются в тексте теории заговора, дело Скрипалей, след русских хакеров в Америке, скандал в журнале «Шпигель», фабрики троллей и даже внезапно писатель и философ Галковский (в образе писателя и философа Голгофского, одновременно являющегося и автоцитатой из «Лампы Мафусаила»), но каждый элемент реальности очень быстро распадается в условиях художественной условности. На месте проводника в горах оказывается жрец зловещего культа, вместо вагона с заключёнными читателю показывают декорацию, а общественная идея сменяется химерой. Взыскующие злободневности могут оказаться разочарованными. Кстати, за не очень явную связь с современностью автору уже досталось от ряда рецензентов.

По сути, смысловым ядром «Искусства лёгких касаний» является старая добрая постмодернистская иллюзорность: перед нами ненадёжный рассказчик, ненадёжные герои, ненадёжная реальность. В такой ситуации реалии становятся важны не сами по себе, а только своей возможностью разрушиться на наших глазах. И именно эта ситуация отсылает читателя к «классическому» Пелевину: тема искусственно создаваемой реальности, проходящая через всё его творчество и особенно раннее, тянет за собой ещё одну тему: свободы человека в его суждениях и его зависимости от предлагаемой ему современным обществом картины мира.

Этот смысл из разряда вечных, он — главный в тексте, он-то и останется узнаваемым даже после того, как осядет пена сиюминутности. Выделение аллюзий на события мировой повестки и политических предпочтений автора, определение героев времени и социальных трендов, да даже просто связного сюжета, которое прекрасно сработало бы ещё два года назад, здесь остаётся возможной, но заведомо обречённой на провал читательской стратегией, потому что не имеет смысла: любой результат исчезнет вместе с этой пеной. Адекватной тексту окажется только неуверенность в действительности, по иронии, очень хорошо выражающая наше время с его абсурдом, фейкньюс и постправдой. И в этом прелесть последней на сегодняшний день книги Пелевина: она фиксирует поворот автора к тому, в чём пока ещё можно быть уверенным, — чистой идее.

Андрей Рослый