НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Выполняя жизнь

Катя Капович. Суп гаспачо. — США: Литтера, 2019.

«Одни банальности в беде, больших словах. Мозги распухли. Бесценны лишь о ерунде пустые мысли в белой кухне, об утекающей воде»¹ , — эти авторские стихи будто о том, что читатель видит в «Супе гаспачо». Но не будем наивны и доверчивы, как зайцы по весне. С прозаической книгой человека, который признаётся, что «всегда готов писать стихи» и «иногда может работать над прозой»² , нужно быть очень осторожным — не угадаешь, когда случится метаморфоза.

В сборнике, изданном в начале года, девятнадцать рассказов. (Наверно, совпадение «девятнадцаток» всё же случайно?) Из предыдущей книги «Вдвоём веселее», получившей в 2013 году «Русскую премию», в новую вошли восемь произведений, похоже, составляющих костяк прозы Капович. Выступают ли они в качестве ингредиентов классического супа гаспачо, которых по рецепту тоже восемь, неизвестно, но без них будет неполным понимание писательской идеи. Речь не о самоповторе, а о подтверждении прежних отправных точек. Утверждение чего-то нового без рецепции прошлого — нежизнеспособно.

Алексей Сальников в рецензии на книгу отметил, что «буквально каждый рассказ полон бльшим объёмом, чем кажется, если просто глядеть, сколько страниц он занимает, это девятнадцать раз повторяющееся чудо книги, и в такой избыточности каждого текста тоже, конечно, есть что-то от стихов»³ , и это точное наблюдение. Плотность текстов такова, что напрочь отсутствуют описания ради описаний, и не выполняющих определённым образом задуманную роль предметов, а тем более героев, автор не допускает.

Например, в рассказе «Мачо Джо собирается в тюрьму» есть довольно характерное для Капович отступление: «Мы обнялись, и он пошёл, величаво покачиваясь, закуривая сигару, затягиваясь ей на ходу. До него я знала только одного человека, который затягивался сигарой. Тот во время службы в советском флоте спрыгнул с корабля и плыл до Турции две недели. Я с ним познакомилась в Израиле. Он работал океанографом, ездил по всему миру, опускался на дно нескольких океанов, а умер от мышечного спазма в Кинерете. Судьба, подумала я, от неё никуда не удерёшь, ни в Израиль, ни в Мексику».

И другой рецензент, Илья Корман, указывал⁴  на это место (на некоторые другие тоже) как на фактологическую неточность и сетовал на не оправданные сюжетом отступления в пользу малопонятных эпизодических персонажей. Однако когда вчитываешься во вложенную мини-историю, достойную отдельного повествования, проступает тот ключевой смысл, ради которого она вставлена: «Судьба, подумала я, от неё никуда не удерёшь». Эта фраза относится ко всему рассказу про словоохотливого арт- и наркодилера, осуждённого на десятилетнее тюремное заключение, но получившего месяц отсрочки исполнения наказания. То есть — от предначертанности не уйдёшь.

Синкретичность происходящих событий в основном сюжете с воспоминаниями героев позволяет автору смещать и совмещать время. В рассказах эта «мистика» реализуется чаще, чем в стихотворениях. Для стихов Капович характерна динамика, в движении зримо представимая картинка, захватывающая внимание чётко­стью, логичностью изображаемых дел и чувств. Статика и абстракции ограничены в силе воздействия. Автору необходимо читателя задеть плечом, сцепиться пакетами на узкой зебре в час пик в дуалистично текущем людском потоке, случайно, в инерции махов руками, заскочить пальцами в ладонь прохожего. Эмоции передаются внутри действий, самими действиями. Возникает ощущение, будто всему сопутствует расширенный сурдоперевод:

               Так уж устроена жизнь без изъяна:

               спрыгнешь с подножки на станции странной,

               где и железной дороги-то нет,

               спросишь в буфете стакан лимонада,

               и никуда возвращаться не надо,

               ветер из рук вырывает билет.

Здесь каждую строчку можно показать пантомимически, глаголы поистине глаголют, а существительные предметны до тактильного дежавю. Когда же вклиниваются воспоминания, то прерывается потоковый нарратив, возникает «узелковое» письмо. Как «узелок» связывает судьбы, видно по фрагменту из стихотворения «Космополит»:

               тогда стою с закушенной губою

               и долго не могу согнать с лица

               усмешку, по наследственной кривую,

               подсмотренную в детстве у отца.

               Так до него, разумный обыватель,

               мой дед высокомерно морщил нос,

               когда его по среднерусской карте

               тащил тифозный паровоз.

В восьми строчках написано сразу три портрета. А ведь это стихи, в которых неверный штришок-стежок чреват расхлябанной композицией. В прозе Капович почти так же строга и точна. Чувствуется выработанная до автоматизма, средней длины, не отяжелённая, как правило, слишком распространёнными подчинёнными и придаточными предложениями, ёмкая фраза. Информация максимально доступна, излагается простым языком. Поэтичность в бытовых констатациях не то чтобы незаметно, ненатужно возникает, а словно она всегда там была, и реальность ею пропитана от и до: «Я держала желтоватую булку с изюмом, мякиш которой бросала голубям, оставляя себе горьковатую глянцевую корку. Дедушка иногда оглядывался на меня, удостоверяясь, что меня не склевали голуби, не увели гуляющие по парку цыгане».

Кинематографичные рассказы Капович, схожие постоянно работающими на информационное наполнение деталями с удивительной перфекционистской прозой Раймонда Карвера, сильны эффектом присутствия. Автор зачастую пишет от своего лица, из собственной жизни. Но и когда рассказчик переходит в закадровую роль, отрисовка персонажей не позволяет усомниться, что Капович всех знает лично. И вора Колю с тонкими бровями и паучьими связями, и «ренессансную» Эву, бегущую по людям, как по клавишам, извлекая нравящийся ей звук, и студента, из интернатского бытования крепко запомнившего, что ноги нельзя отрывать от пола, когда вас двое (ты и она), а одному — зачем?

Вся книга «Суп гаспачо» отвечает на этот вопрос. В рассказе, в честь которого назван сборник, героиня украла несколько банок супа гаспачо и соски. Не удержалась. От голода. Не повезло — задержали. Рапорт, наручники, кутузка — в Америке тоже всё существует. Поэт в темнице сырой отчётливей видит и слышит, урывками спит, читает наскальные надписи. А более всего думает: «Я скажу на суде то, что говорила своему начальнику, когда он мне выписывал последний чек: “Вот ты читаешь биографии великих, и в них натыкаешься на упоминания о людях, сыгравших в их жизни какую-то роль — кто положительную, а кто и наоборот. Ты при этом думаешь, что всё это происходило где-то и с кем-то, а на самом деле это происходит с тобой и прямо сейчас!”» И происходящее разрулится через восемь часов, под залог — как иначе? Это жизнь: знакомый адвокат (дочки дружат), не чуждый приступам голода, затуманивающим законопослушность и мораль, ловко построит защиту голодной женщины, акцентируя на побочном действии антидепрессантов, хорошо знакомых и судье. И вопрос «Зачем?» отпадёт. Помнить надо.

О многом нужно помнить. По всем рассказам Капович рассыпала те эпизоды нашей истории, которые нельзя забывать. Притянутые за душу воспоминания. Сегодня писать современный сюжет ради, как будто вскользь, упоминания террора фашистских румын или чтобы сыпнуть соли на стигматы потомков названных врагов народа, ради улыбки и слёз знающего, кто пел на одинокой эстраде хрипло и мятежно, и катарсического «Я понимаю!.. Я ещё помню…» — писать ради этого подобно гражданскому подвигу. И даже в тех рассказах, что кажутся оборванными на полуслове («Свадьба», «Микки и его звери», к примеру), — автор словно вышла вдруг из комнаты, а рукопись унесло порывом ветра, — жизнь набрасывается на читателя в момент жизни: сейчас. И на занавес раньше.

Оброненная незавершённость подчёркивает метатекстуальность существования героев. Они как мы. Они очень авторские. Им сопереживаешь, как бы сверяя обстоятельства и эмоциональную реакцию, отмечаешь, где самопроизвольный юмор, где неизбежная ирония, и успокаиваешься белым открытым финалом. Капович не педалирует, не выжимает читателя, всегда оставляя свободу для диалога человека внутри книги с человеком снаружи. Автору удаётся подвести нас к разговору, поставить систему памяти и, наблюдая за ремиссией прошлого, хоть недолго отдохнуть. Пойти поесть супчику.

Ольга Девш

1 Катя Капович. Приглашение на острова. — Издательство Литтера, США, 2019.

2 Катя Капович: “Всё, что я пишу, очень лично” // https://thereklama.com/katya-kapovich-vso-chto-ya-pishu-ochen-lichno/?fbclid=IwAR0RVsgX-ZJMay7dVqgFtyxjnkfLdk-O2q-qkGba-JewTf1l9FexZUJCvLo

3 Алексей Сальников. Пьеры Ришары // Артикль, № 41 (9), 2019.

4 Илья Корман. Время третьего брегета // Артикль, № 41 (9), 2019.