МЕМУАРЫ

Валерий Сойфер

Ленин и Сталин против интеллигенции

                                                                                                   Незабвенной Нине — первому читателю этой

                                                                                                   работы в 1976–1980 годах и главному

                                                                                                   моему критику на протяжении всей

                                                                                                   совместной жизни — посвящаю.

Прошло более четверти века после распада Советского Союза, и теперь широко известно, что Ленин и Сталин обвиняли специалистов, получивших образование в царское время, в антагонизме к большевистскому строю, развернули борьбу против интеллигенции и старались быстро вырастить «красных специалистов» для замены ими интеллектуалов на всех уровнях.

Мне довелось прийти к такому выводу в середине 1970-х годов при несколько необычных обстоятельствах, когда у меня начались серьёзные проблемы на работе, в том числе из-за причин политического характера. Я очень переживал, сильно простудился и надолго слёг с воспалением лёгких. В коридоре в нашей квартире был вместительный стеллаж, на верхней полке которого громоздились тридцать пять томов четвёртого издания собрания сочинений Ленина, оставшихся мне в наследство от отца, старого большевика, вступившего в партию ещё до октября 1917 года. Вслед за ленинскими томами стояли тринадцать томов сталинского собрания сочинений. Я их хранил, но, разумеется, никогда не брал в руки и не читал. А во время длительной болезни мне вдруг захотелось познакомиться с литературным наследием двух руководителей страны, коль скоро это наследие было в пяти–шести шагах.

Я начал с первого тома Ленина и был неприятно поражён его стилем —  раздражительностью и нескрываемым чувством превосходства над «умствующими интеллектуалами». Второй том я прочёл без такого неудовольствия, поскольку уже привык к характеру высказываний Владимира Ильича, следующие тома даже оказались интересными одержимостью автора, его откровенной злобой по отношению к представителям всех других партий и движений и ко всем интеллектуалам. Я читал дальше и дальше, отмечал на полях книг карандашом наиболее одиозные высказывания и таким образом проработал все тома. Затем я взялся за сталинское наследие. Язык его публикаций был более прилизан (видимо, у него были хорошие редакторы, и сам он был более талантливым пропагандистом), но его отношение к интеллигенции ничем не отличалось от ленинского.

Когда я слегка выздоровел и смог проводить время за письменным столом, то начал просматривать свои пометы на полях, и у меня созрело решение написать очерк об отношении вождей СССР к интеллигенции. В те годы советская пропаганда на все лады муссировала тезис о бережном, почти любовном отношении партии и её вождей ко всем слоям населения, включая интеллигенцию. Поэтому я назвал свою работу «Как Ленин и Сталин любили нашу интеллигенцию». Завершил я её в конце 1970-х годов.

Но, конечно, в то время нечего было и надеяться опубликовать крамольный текст в СССР. Перепечатанную на машинке в 1980 году набело рукопись я разложил по нескольким тайникам вдали от дома, чтобы они не попали в руки кагэбэшников, если те придут с обысками.

В 1978 году я был освобождён от должности заместителя директора ВНИИ прикладной молекулярной биологии и генетики (созданного на базе моей же лаборатории в 1974 году), оставался недолго заведующим этой лабораторией, а потом был понижен до поста старшего научного сотрудника. Но 30 декабря 1980 года меня уволили совсем. Вечером перед Новым годом ко мне домой явился курьер, доставивший трудовую книжку, в которой была указана причина увольнения «как не соответствующего занимаемой должности». Я прекрасно понимал, что при принятии такого решения директор института Г.С. Муромцев опирался на указания КГБ, пристально следившего за моими действиями. С момента высылки академика Сахарова в Горький в январе 1980 года я посещал квартиру Е.Г. Боннэр и А.Д. Сахарова на улице Чкалова каждый раз, когда Елена Георгиевна приезжала в Москву. Вечерами у нее на квартире собирались друзья (Лариса Иосифовна Богораз, Евгения Эммануиловна Печуро, Мария Гавриловна Подъяпольская-Петренко, Софья Васильевна Каллистратова, Борис Альтшуллер и другие), у двери  их квартиры к каждому подходил дежуривший постоянно на лестнице гэбэшник в милицейской форме, требовал предъявить документы и записывал фамилии. Конечно, органы прослушивали мой домашний телефон и фиксировали все мои связи. Обстановка вокруг меня становилась всё более напряжённой. В частности, в конце лета 1980 года относившиеся ко мне дружески несколько членов КПСС (я в партии не состоял и не знал деталей того, что обсуждается на их партийных встречах) пришли ко мне и рассказали о возмутивших их заявлениях заместителя директора института, что, мол, я закоренелый враг советской власти. Я спросил пришедших, не согласятся ли они письменно подтвердить свои слова, и они подписали такой документ: «Мы, нижеподписавшиеся, старшие научные сотрудники ВНИИ ПМБиГ, удостоверяем, что зам. директора института Олег Суренович Мелик-Саркисов на закрытом партийном собрании института характеризовал ст. научного сотрудника нашего института Сойфера Валерия Николаевича как “изменника родины”. Вслед за тем на другом партийном собрании член партийного бюро А.Н. Князев действительно назвал Сойфера “отщепенцем”.

Старший научный сотрудник О.Г. Семенов,

старший научный сотрудник Е.И. Шиповская,

старший научный сотрудник О.М. Гаврилова».

После того как меня уволили с работы,  я стал более открыто участвовать в разнообразных встречах с диссидентами. Мы подружились и с теми, кто старался выбраться из СССР, но получил отказ в праве на выезд (их стали называть отказниками). Через год-полтора Е.Э. Печуро — одна из близких знакомых А.Д. Сахарова и Е.Г. Боннэр, предложила мне принять участие в готовившемся в тайне от советских властей сборнике, посвящённом грядущему 60-летию Андрея Дмитриевича Сахарова.

Меня в студенческие годы и позже поддерживал академик Игорь Евгеньевич Тамм, который был учителем Сахарова, поэтому я знал кое-что о роли их обоих в борьбе против лысенковщины в СССР, кроме того, я приобрёл как-то во время аспирантуры в Институте атомной энергии небольшую книгу, в которой была напечатана статья Сахарова о вреде для биологических объектов взрывов водородных бомб (сам Андрей Дмитриевич, как я выяснил у него годами позже, даже не знал об этой книжечке), так что у меня было что сказать о вкладе Сахарова в борьбу против лженауки в СССР. Кроме того, я написал в сборник короткую статью о роли Сахарова для мировой цивилизации, дал её подписать также чемпионам СССР по шахматам Борису Гулько и Анне Ахшарумовой, профессору Александру Яковлевичу Лернеру, за ними свою подпись поставила моя жена Нина Яковлева, и это обращение годами зачитывали по всем «вражеским голосам («Все честные люди Земли…»).

Материалы для «Сахаровского сборника» нужно было передать писателю Г.Н. Владимову. Я поехал к нему домой, мы познакомились и затем быстро по­дружились. Я был безработным, времени было достаточно, чтобы работать над книгой, позже получившей название «Власть и наука», и в главе шестой привёл некоторые отрывки из рукописи об отношении Ленина к интеллигенции. Владимов согласился прочитать мой текст и сделал краткие, но очень ёмкие по смыслу и важности замечания, заставившие меня переработать некоторые главы, убрать детали, сделать более обдуманные и значимые выводы.

В один из дней КГБ нагрянуло с обыском в квартиру Владимовых. Я в то время дал Георгию Николаевичу читать именно эту шестую главу из «Власти и науки» с выжимками из ленинских ругательств в адрес интеллектуалов и рассказом о политической поддержке мракобесов в биологии в СССР. Я подумал, что мне пришёл каюк и что меня непременно запрячут лет на пятнадцать за решётку.

Часов в семь вечера сыщики ушли из квартиры Владимовых, мы с женой помчались к ним, там уже были Е.Г. Боннэр, Б.Г. Биргер, Ю.А. Карабчиевский, С.И. Липкин и И.Л. Лиснянская. Владимов рассказывал, как проходил обыск, и я спросил: «А как моя рукопись?» (на ней не стояла моя фамилия как автора, а было только название главы). Георгий Николаевич с усмешкой сказал, что главный сыщик, конечно, взял в руки мой опус с прикроватной тумбочки и спросил:

— А это ещё чья антисоветчина?

— А я ответил, — сказал Владимов, — что это рукопись писателя Марка Поповского из его «Управляемой науки».

— Ах, Поповского, — уныло проронил тот и вернул всю пачку листов на тумбочку. Поповский в это время уже выехал из СССР на Запад и не представлял интереса для КГБ.

Так я был спасён.

Через восемь лет безработицы мы, наконец-то, тоже получили разрешение на выезд, прибыли в США, я начал работать профессором в университете. Краткий очерк той работы вошёл в главу шестую книги «Власть и наука. История разгрома генетики в СССР» (Изд. «Hermitage». Tenafly, N. J., США, 1989) и в по­следующие её русскоязычные издания. В 1990 году выжимки из этой книги были опубликованы в вашингтонском журнале «Проблемы Восточной Европы».

Прошло ещё почти тридцать лет, я вышел на пенсию, чуть раньше Бахметевский архив русской эмиграции Колумбийского университета в Нью-Йорке запросил у меня мой архив, я стал разбираться в завалах бумаг и наткнулся на старую распечатку книги, о которой не вспоминал все эти годы. Я просмотрел её и решил восстановить эту работу, которой на самом деле более сорока лет. Краткий вариант первой части книги был опубликован в октябре 2018 года в электронном варианте российской газеты «Троицкий вариант — Наука» под названием «Ленин: “Опираться на интеллигенцию мы не будем никогда”».

Необходимо отметить, чтов советское время В.И. Ленину приписывали черты, ему не свойственные, в частности, его рисовали человеком, неизменно заботливо относившимся к интеллектуалам (или более широко — интеллигенции, как эту общественную группу было принято именовать в России). Некоторые авторы «Ленинианы» указывали на необходимость учёта изменений в фразеологии Ленина в зависимости от новых задач и меняющихся требований как к себе, так и к окружающим, что и служит объяснением вырывавшейся из него лишь иногда нетерпимости к разным группам. Ему якобы приходилось что-то подправлять, корректировать, и без учёта эволюции его взглядов делать общие выводы нельзя. Более того, довольно широко распространено мнение, что в ленинском наследии существует столько зигзагов и противоречий, что невозможно дать однозначную оценку его взглядов на протяжении всей жизни. Получается, что, поворачивая фигуру Ленина каким-то иным боком к читателю, можно превратить его в многоликое и даже противоречивое создание, якобы он представляет собой поражающий своим многообразием феномен. Но как раз отношение Ленина к интеллигенции на протяжении всей его политической карьеры оставалось однозначно отрицательным. Такой вывод становится несомненным при исследовании всех томов его сочинений.

В годы, когда Ленин вступил на путь революционной борьбы, он настроил себя на одну волну — борьбы за власть, и она оставалась для него главенствующей на всех этапах до октября 1917 года, после чего уступила место борьбе за удержание власти. Его постоянные декларации о враждебности всех других партий и движений демократического толка в России, утверждения, что только его сторонники — большевики ведут страну к «светлому будущему», превалировали в его выступлениях и статьях, сопровождаясь неизменными нападками на интеллигенцию. Причём постоянные утверждения Ленина и его ближайших соратников о роли пролетариата и беднейшего крестьянства на деле преследовали цель прикрыть истинные устремления узкой верхушки большевиков во главе с Лениным, совершенно не заботившихся об интересах рабочих и «трудящихся крестьян». Власть им надо было удержать любой ценой, об этом говорили и писали тогда все руководители новой администрации. И хоть можно отметить, что цельное в своей основе негативное отношение ленинцев к интеллигенции несколько раз слегка ослаблялось в зависимости от сложности внутриполитиче­ской ситуации в России, оно, однако, всегда оставалось отрицательным. Новые властители не собирались заботиться об учёных, интеллектуалах-теоретиках, философах, деятелях культуры и искусства. Более того, и сам Ленин, и его адепты не стеснялись обзывать врагами новой власти любой образованный персонал — тех, кто вёл конторскую деятельность, обслуживал функционирование заводов, фабрик, финансовых учреждений, работал в медицинских заведениях, обучал школьников и студентов, руководил армией. Не могло идти речи о поддержке писателей, музыкантов, художников, артистов всех жанров. Зашкаливали злобные выпады, адресованные служителям любой религии. Негативное отношение к интеллигенции позже проявлял и Сталин.

Трудно предположить, откуда у Ленина — выходца из достаточно образованной семьи — появилось такое негативное отношение к интеллигенции.

Владимир Ульянов закончил Симбирскую гимназию с золотой медалью (нельзя исключить, что этому успеху могла поспособствовать позиция отца, который занимал в губернии высшую должность в системе контроля учебных заведений), поступил в том же 1887 году в Казанский университет (один из лучших в России), но проучился в нём только три месяца. Как утверждали в советское время его биографы, он был исключён из студентов за политиче­скую деятельность. Утверждения эти, как мне удалось обнаружить 12 сентября 1983 года, не соответствовали действительности.

Документы, выставленные в музее Ленина в Казанском университете, свидетельствовали, что он сам попросил об отчислении из университета. В одной из витрин музея моё внимание привлекли два письма Ульянова (взявшего позже псевдоним Ленин), и я сфотографировал их:

«Его превосходительству Господину Ректору Императорского Казанского университета от студента 1-го семестра юридического факультета Владимира Ульянова

Прошение

Не признавая возможность продолжить моё образование в Университете при настоящих условиях университетской жизни, имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство сделать надлежащее распоряжение об изъятии меня из числа студентов Императорского Казанского университета.

Студент 1-го семестра

юридического факультета

Владимир Ульянов.

Казань, 5 Декабря 1887 г.»

Рядом экспонировалось обязательство, подписанное В. Ульяновым (сохранена орфография оригинала):

«Я, нижеподписавшийся, обязуюсь не состоять членом и не принимать участия в каких-либо сообществах, как, например, в землячествах и т.п., а равно не вступать членом даже в дозволенные законом общества без разрешения на то в каждом отдельном случае ближайшего начальства.

2 сентября 1887 года

Студент Императорского Казанского университета

юридического факультета 1-го семестра

Владимир Ильич Ульянов».

Ниже были помещены свидетельства сокурсников Ленина о том, как он «следовал» этому своему обязательству:

«...в Симбирском землячестве внимание его членов отвлечено было от текущих дел появлением среди них нового студента Владимира Ульянова.

В. Швер»

и

«Мне частенько приходилось слышать среди студентов имя Владимира Ильича как рьяного работника в студенческих революционных кружках.

В. Друри»

Таким образом, уже в студенческие годы он запросто шёл на обман руководства университета и пренебрегал данными им же самим обещаниями.

Хотя Ленин не получил систематического образования, он сумел сдать в 1891 году экстерном экзамены за полный курс обучения на юридическом факультете Петербургского университета (не посещая лекций или семинарских занятий) и получил диплом юриста. Однако он отошёл от адвокатской практики, переключившись целиком на деятельность заговорщика-революционера. Тем не менее априори у него могло и не быть негативного отношения к интеллигенции.

Менее образованным был Иосиф Сталин. Сын кустаря-сапожника, он закончил лишь начальное (трёхлетнее) православное духовное училище в городе Гори (проучившись в нём почти шесть лет с 1889 по 1894 год) и в сентябре 1894 года был принят в православную Тифлисскую духовную семинарию. Его итоговые годовые оценки за 1895–1896 годы состояли из двенадцати троек и одной четверки; к тому же он не сдавал ни разу ни одного из положенных экзаменов. В следующем — 1897–1898 академическом году ему был выставлен одинаковый «экзотический» средний балл «два с половиной» по двум предметам — Священному писанию и за сочинение, а по остальным предметам стояло девять троек и одна четвёрка.

И Ленину, и Сталину было присуще не просто неуважение к интеллигенции, а даже болезненно негативное отношение к ней, хотя именно интеллигенты в большинстве своём ждали конца царского правления, составляли ядро тех, кто мечтал о демократическом развитии России, поддерживал связи с коллегами по всему миру и воспитывал новые кадры образованных людей. Но первые же действия большевиков, непомерно широко развёрнутые ими преследования инакомыслящих, преступный разгул «чрезвычайки» и публичные высказывания Ленина, а позже и Сталина с оскорблениями интеллектуалов учили последних, что нужно держаться подальше от новой власти. Самые талантливые и востребованные интеллектуалы в первые годы после захвата власти большевиками покидали Россию, бегство миллионов самых передовых граждан обескровило страну, а в ней ширились аресты и казни. Массовое примитивное краткосрочное обучение новых начальников из числа сторонников новой власти и продвижение огромного числа «красных специалистов» на командные посты в стране — часто неучей с партбилетами — нанесло также непоправимый вред.