НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

История музыки: «Как это всё-таки будет по-русски?»

Ляля Кандаурова. Полчаса музыки. Как понять и полюбить классику. М.: Альпина-Паблишер, 2018.

«Новости культуры»: в Новосибирске тиражом 500 экземпляров издано собрание историко-музыкальных работ Ивана Соллертинского. И это, кажется, всё, что следует знать о сегодняшнем положении дел в издании книг по истории музыки в России.

Сетования на скудость ассортимента историко-музыкальных книг давно стали малопристойным от частого повторения трюизмом. Не слишком преувеличивая, можно сказать, что в России большая часть «книг про музыку» делится между рубриками «случайное» и «ненужное». Иногда стихийно возникает и третья рубрика, гибрид: «случайное-ненужное».

Есть, конечно, собрание сочинений Михаила Друскина. Доступно единицам (и по тиражу, и по требованиям, которые предъявляет читателю подобное чтение). «Пять опер и симфония» Бориса Гаспарова вышли почти десять лет назад и «последствий не имеют». Неслучайно, конечно, гаспаровская книжка — перевод с англий­ского. Русское слово о музыке ныне — это либо архив, либо перевод, либо — чаще — пересказ, в духе давнего анекдота про «напеть из Карузо».

Потому интересующиеся готовы читать если не всё, то почти всё. «ЖЗЛки» с композиторскими биографиями (любыми), мистические памфлеты композитора-писателя Владимира Мартынова, собрания музыкальных анекдотов.

Что же такое книга Ляли Кандауровой? Сначала в глаза бросается название. На музыку даётся полчаса, за которые вы эту музыку и поймёте, и полюбите. А вот, собственно, и инструкция.

Потом вы замечаете то, что в выходных данных безбоязненно обозначено как «художественное оформление». Это тоже — из серии про «полчаса».

Тут же кстати и задняя обложка. Там сначала рекомендация главного редактора журнала — натурально — «Men’s Health Russia», а потом редакционное заверение, что 1) «сложность не должна быть скучной или занудной», 2) автор книжки «рассказывает про академическую музыку, как киношные детективы расследуют дело о маньяке».

Потом вы обнаруживаете, что в книге есть какие-то QR-коды, к которым нужно что-то или кого-то прикладывать. Тут вам предсказуемо становится скучно.

В конце предисловия Ляля Кандаурова (вам уже кажется нарочитой и дворян­ская детскость в имени-фамилии) сообщает «наконец, главное: продолжительность сочинений, рассмотренных в каждой из глав, невелика — не больше получаса, это было одним из критериев выбора. Они не отнимут у вас много времени».

Вы смотрите в оглавление, в конце — что-то про Брукнера. Оказывается, это про Восьмую симфонию. Вы точно знаете, что Восьмая Брукнера — это «больше получаса» (собственно, это самая длинная брукнеровская симфония). Вы подготовлены к чтению этой книги.

Читатель подготовлен — и будет удивлен.

То есть, конечно, автора можно «уловлять». По крайней мере — за плоское остроумие третьего раздела, «Рыбы». Тут понятно что: чтобы в названиях сочинений было что-нибудь рыбное, потому и объединена совершенно разная музыка, хотя ничто ихтиологическое и собственно музыкальное их не связывает. Можно упрекнуть автора за честные (и трогательные) ссылки на английскую Википедию. Или за аттестацию ритма Дебюсси как «студенистого и текучего» (что вы представили в этот момент?).

Как суммирует сама Кандаурова, «главы собраны в четыре тематические части; внутри каждой из частей произведения следуют в хронологическом порядке. Темы частей — история одного жанра (“Реквиемы”) или одного образа (“Рыбы”), одна и та же структурная особенность в музыке разных эпох (“Симметрия”) и три опуса-одногодки (“1888”)».

Книга начинается с рассказа о Реквиеме Окегема и заканчивается Восьмой Брукнера. Между ними будут Михаэль (а не Йозеф) Гайдн, Хенце, Дюруфле, Хиндемит, Мессиан и даже 104-й (хоровой) опус Брамса, и ещё много кого и чего.

Читатель может начать припоминать, когда с ним в последний раз говорили обо всём этом по-русски и общедоступным языком — при этом со знанием дела, со вкусом и аппетитом. Можно предположить, что читатель этого так и не припомнит.

Кандаурова — профессиональный музыкант. И она умеет говорить о сложно-технологическом, теоретическом. Без анекдотов про музыкантов и терминологической и смысловой редукции. Можно ставить эксперимент — и давать читать книгу Кандауровой профессиональным музыкантам.

Стравинский однажды предложил оппозицию «фильтр versus флюиды»: «Сторонники флюидов говорят, что при нынешнем положении дел хороший сонет уже никому не нужен. Фильтровальщики отвечают на это так: поскольку никто не может сделать что-то хорошее даже в узкой области, кто же возьмёт на себя смелость объединить эти области в единое целое».

У Кандауровой есть потенциал стать созидающим фильтровальщиком. Историко-музыкальный ликбез и всепожирающий научпоп – это те самые два пути, которые делают необходимым искать третий. У Кандауровой это получается. Быть может, дождёмся и книги Кандауровой о русской музыке. В нынешней её нет совсем. «Лицом к лицу лица не увидать?» И неужели с «Историей русской музыки» будет то же, что с «Историей русской литературы», лучшая из которых написана по-английски (Святополк-Мирским)? Неслучайно, быть может, о русской музыке Борис Гаспаров пишет в Нью-Йорке, а Ричард Тарускин — в Беркли. Оба, вестимо, «не по-русски».

Михаил Ефимов