Новелла Матвеева
Довольство демоса
Родина
Лёд на берёзе подтаял чуток;
Мшистая тень подо льдом.
Смотрится в пасмурный
снежный поток
Наш покосившийся дом.
О золотые родные места!
В том подмосковном лесу
Не в переводе, а прямо с листа
Я прочитала весну!
Сослана к соснам веленьем судьбы,
К листьям берёз молодым,
Я полюбила большие дубы,
Ветер, фиалки и дым.
В сумерках серых опилки красны.
Быстро просохшие вдруг,
Светятся щепочки... Ветер весны
Рвёт медуницу из рук...
Вечер. Черёмухи выход немой.
В воздухе — с гулом — жуки.
Белые платья... Внакид — пиджаки.
Смех под гармонь... А зимой —
Снег, перевитый на вьюжной юле.
Кровь леденящий, мороз.
Толпы, молящихся в солнечной мгле,
Бьющих поклоны, берёз.
Их ностальгически-нежный хрусталь,
Как бы нездешний уже! —
Коего, — словно отъехавшей, — жаль
Даже оседлой душе.
Дней протекал несжимаемый круг.
К нам не цеплялись никак
От новолуний — опущенность рук,
От полнолуний — тоска.
Разве бывали “магнитные дни”?
Что мне могло помешать
Складывать вирши? Садиться на пни?
Воздухом вольным дышать?
Кольцами в омут закат уходил,
Месяцем падал на дно.
Век (не “магнитный”, не “лунный”)
щадил
Старых и малых равно.
Так отчего же, — безумью подстать —
Всё исказилося вдруг?
Знать, не положено людям роптать,
Бурю подкармливать,
Жар нагнетать,
Плакать
И рваться за круг.
18, 21 дек. 97 года
Трепетность капитализма
Вот Антифортуната кошелёк:
То вздуется боками-парусами,
То скуксится, как беглый осьминог,
Исчезнув перед самыми носами
Акульих стай! То он —
с двумя грошами,
То — с тысячей. (Ведь, даже если
в срок
Никто не тратил их и не берёг, —
Деньжаты жизнедействовали... сами!)
Пустился ли (за океаном) кто
В блуд или в ересь, — нам —
ущерб огромный.
...Какой чужой, живой и вероломный
Вид у карманов моего пальто!
Не оттого ль, что я вчера... чихнула,
Инфляция Россию захлестнула?
10, 11 cент. 98 г.
Заповеданное
(Баллада)
С трюизмами никто не спорит, вроде бы?
Такая вещь немыслима в природе бы!
Но неудобств трюизмы столько вызвали,
Что человек заспорил аж... с трюизмами!
Да что трюизм! Не в редкость он на Западе.
Но даже самоё Христовы Заповеди
Подверглись пересмотру коренному!
И мир перекрутился по-иному;
Эротикой хмельна программа школьная...
Воззрившись на восток, слежу закаты я...
И всё-таки “Верблюд в ушко игольное
Скорей пройдёт, чем в Божий Рай — богатые!”
“Меня-вот, наглеца, не купишь!” — крикнула
Марина — в раже головокружительном.
“Давайте-ка и мы, — смекнули хитрые, —
Рассмотрим наглость в смысле положительном!”
Обрадовались наглости, как благости,
Шумят об ней в сто тридцать три пропеллера...
Не притворяйтесь! Речь-то шла о “наглости”
Гонимой нищенки, а не Рокфеллера!
Уж вам-то не к лицу грома и молнии,
О, в бедности всех бедных виноватые!
Скорей верблюд войдёт в ушко игольное,
Чем в Рай Господень попадут богатые.
О, если б дух богатства соответствовал
Богатству духа! Творческому рвению!
Богат был Гёте. (Но Бетховен — бедствовал.
Такое чаще выпадает гению).
Добро, коли твоё владенье сверено
С высокой миссией, с небесной жаждою...
Как мало “Вертеров”!
Как много... Веймаров!
Откуда столько веймаров на каждую
Козявку-то? На пайщика футбольного,
Домов публичных (личных) — завсегдатая?
Однако же верблюд в ушко игольное
Скорей войдёт, чем в Божий Рай — богатые.
Кому-то душу Фауст прозакладывал.
Но сам Поэт — сего не проповедовал:
Имущества народного — не крадывал;
От деда свой достаток унаследовал.
А ты, сломав уклад порядка давнего,
Но не во славу, а в ущерб Отечества, —
Уж ты себя, — будь умником, — не сравнивай
С великим Гёте, другом человечества!
Знай: гениев, глумящихся над бедными,
Свет не родит. Глумятся? — значит, бездари.
С верблюдом, без верблюда ль, — миром клятые,
В Господень Рай не попадут богатые.
Благословение — богатству зелени,
Богатству пажити, довольству демоса!
Проклятие — богатству присвоения,
Что норовит приметой касты сделаться,
А нас — прогнуть, — вогнать в поклон просительный,
(Не люди — крендели замысловатые!)
...Не нами сказано: самим Спасителем;
“В Господень Рай — не попадут богатые”.
А впрочем, воры в Господа не веруют:
Воруя веровать и плуту боязно!
Вот как растащат всё, как дело сделают, —
Тогда и в горний край рванут без поезда.
Мол, не бродяги мы и не карманники,
Не по колено в глине мы — старатели,
А мы безбожники-богоизбранники,
Самоизбранники мы и каратели.
Но ты прости нас, Боже! Ты позволи нам
Взять кое-что с собой во берега Твои!..
Как бы не так! Скорей в ушко игольное
Верблюд пройдёт, чем в Божий Рай — богатые.
Украв у нищих
Оправданье наглости,
У честных — гласность;
Право — первый флаг нести —
У храбрых, —
Ни поврозь,
Ни вместе взятые,
В Господний Рай не проползут богатые.
31 мая, 5 июня 1998 года
Паламасиды*
I
— Эвона! Кто ж тебя так? — у разбойника шайка спросила.
— Кот по скуле меня съездил, — сказал грабитель угрюмо.
— Кошки дерутся когтями, — артель возразила, — а когтем
Целый синяк вполовину лица никому поставить не можно!
— Так-то оно, вроде, так. Да на ветку, с лицом моим вровень
Этот вскочил, и в скулу сапогом меня двинул!
...Всё же заметив, что руки-то у пострадавшего были
Как бы когтями расчёсаны (в традиционной манере),
— Ври—не заврись! — возмущённая шайка вскричала, —
Руки-то, руки тебе — он по старинке, когтями?
(Так и от века нормальные кошки дерутся!)
— Нет, — ухмыльнулся разбойник, — нет. Это он меня — ш п о -
р о й.
1964—85 гг.
II
В шляпе, в ботфортах —
прыгать за мухой летучей.
За ухом — шпорой чесать.
“Союз Действительных”
В крошечной сельской гостинице мы задремали.
Только и слышно нам было, как ходит по крыше
Кот-в-Сапогах. Или как, топоча сапогами,
С кем-то воюет... (Уж верно, с босыми котами.
Всех бы обуть, — так небось бы и крышу сломали!)
Шпагой врагов разогнав, возвращается наш! Задержался
Где-то в углу, у горшков, и в моём показался прищуре:
Шпага блестит на боку, — а уж морда-то, морда — в сметане!
Видя, что в креслах над книгой заснул его добрый хозяин,
Кот подскочил — и к хозяину прямо “на ручки” —
Прыг! — не снимая сапог, и при шпорах, и в шляпе с султаном, —
Скок! — и, свернувшись калачиком, песенку он замурлыкал.
1964—85 гг.
Сонет о простодушии Театра
“Какой высокий ум, — сказал Гораций
О Гамлете, — сколь мощный дух угас!”
Я удивилась: в царстве декораций
“Высокий ум” не смотрится как раз!
Здесь даже принц —
лишь камушек простой,
А вовсе не космическое тело;
Тот минерал, что лишь по ходу дела
В конце концов становится звездой.
Откуда же такое на язык
Тебе взошло, Гораций, вероятье,
Что где-то раньше, дальше, до поднятья
Всех занавесов — Гамлет был велик?
Не странно ли? И вдруг я поняла:
О Кристофере Марло речь была!
1976—81 гг.
Серебряная цепь
I. Кругом рабы! — куда ты ни ступи;
Спартак, Эзоп... (завёл рабов —
терпи!)
Сервантес тоже на цепи томился!
(Но, впрочем, на серебряной
цепи.)
II. Эй, не валяй, бездельник, дурака,
А вот тебе задание пока:
“По капле выжать из себя”: Эзопа,
Тропинина, Шевченко, Спартака** ...
1989—98 гг.
“В той степи глухой”
“Сто москвичей замёрзло. Сто один”.
Совсем поразобрал вралей задор,
знать!
Как будто можно выйти в магазин
И, как ямщик в глухой степи, —
замёрзнуть!
Как будто можно (это как постичь?)
Замёрзнуть в баре! Или в дискотеке!
Бездомный, кто б он ни был —
не москвич:
Он — никакого города на свете.
Ему, как будто, строили ночлег?
Но отвлеклись на ресторан “Элита”?
Москвич ли, не москвич ли —
человек!
А человеку надобна ЗАЩИТА!
Но жизнь и гибель ближних — чепуха
Для москвичей, закутанных в меха.
декабрь 1998 года
Вещь не в себе
Возникла небывалая сатира:
Не для народа, а для сильных мира!
Есть “вещь в себе”. Но эту отчего-то
Мне вещью не в себе назвать охота.
1 июня 1997 г.
Телереклама-98
Носить портянки — не позор.
Но и любители изнанок
По “телику” ничьих портянок
Нам не казали до сих пор.
Зато, среди рубах для стирки,
Под ярким линзовым стеклом
Тут не портянки: тут... подтирки
Вдруг повисают над столом!
И чаем я давлюсь! И рвота
Мне угрожает отчего-то...
К вам просьба, теле-остряки:
Призвать самих себя к порядку
И не совать мне в нос... прокладку,
“Как символ веры и тоски”!
6 ноября 1998 года
Говорящие даты
Шекспир и Шакспер. Это ж два лица!
Два тёзки! Два почти однофамильца.
А кто-то, между ними всунув рыльце,
Перемешал их судьбы до конца.
Покуда Шакспер
в стратфордских судах
Судился из-за солода в галлонах,
Шекспир блистал в театрах
и в салонах,
Быть может, Лондона не покидав.
Уходит Шакспер, завещая детям
Дом, а жене — “вторую койку”. Но
Шекспир — здоров.
(Ведь только в двадцать третьем
Друзьям — его оплакать суждено!)
— А что так странен бюст
и стих надгробный?
— Злых пращуров спроси,
потомок злобный.
13 июля 1998 года
Счастливый стих
Дерзнуть по старине на творческий удел,
До замыслов своих, рванувшись дотянуться,
Нельзя, — чтоб на кулак сторонний не наткнуться, —
Как будто не своё, чужое взять хотел!
И мыслей собственных и собственных шагов
Страшиться стала я... а чтоб уйти крамолы
И, спящих промеж струн, не пробудить врагов, —
Отвыкла исподволь от лиры и виолы.
Я счастья не ждала откуда-то извне:
Счастливая внутри душа досталась мне!
Но меж душой и мной завистники встревали,
И, обозлённые, что всяк счастливый стих
Даётся мне “за так”, — без них, помимо их, —
Взять у себя своё — поэту не давали.
Из цикла “Третья Коринна”. (1984 год)
Лермонтов
Я русский...
М.Ю.Лермонтов
Шотландской крови в Вас — такая малость,
(Хоть капля эта дивно-знаменита),
Что вряд ли вообще до Вас домчалась,
А в жилах Ваших пращуров размыта.
Вы русский. Лермы? Но уже на пятой
Ступеньке рода (сколь бы ни блестящей),
Не остаётся крови привходящей.
Вы русский. Чистый. Вылитый. Завзятый.
Вы, — сердце обжигающий стихами
Родимыми; Вы, — в ком Отчизна дышит,
Вы — русский! Даже ежели припишут
Русейший гений, выраженный Вами,
Не этой вот махине, в Вас осевшей,
А капельке, — до Вас не долетевшей.
12 окт. 1997г.
* * *
Скалы им озарены
От стены и до стены,
До торца.
Вечно падая, идёт, —
Никогда не упадёт
До конца.
Повторить бы он хотел
Вечно падающих тел
Вечный риск.
Но в падении своём
Порождает он подъём, —
Бурю брызг!
Страшен сил его запас.
Диво ли, когда и нас
В смене дней
Этот падающий вид
Подымает? Веселит?
На коней!
Всем ветрам наперекор
Мы летим к отрогам гор,
На закат,
И — за цоканьем копыт —
Долго-долго вслед шумит
Водопад...
7 окт. 1998 г.
