|
ПРИСТАЛЬНОЕ ПРОЧТЕНИЕ
Об авторе | Геннадий Григорьевич Красухин — литературовед, литературный критик и писатель. Доктор филологических наук, профессор. Последняя публикация в «Знамени» — «Мои литературные святцы» (2015, № 9).
Геннадий Красухин
По обе стороны зеркала
попытка интерпретации
...в раме
Говорящего правду стекла.
Владислав Ходасевич
Вот с какой удивительной цитаты мне бы хотелось начать разговор о поэме Есенина «Чёрный человек»:
«Кстати, пришелец появляется в ночь, когда поэт “ни гостя, ни друга не ждёт”. Тем самым, он не только квази-гость — “скверный гость”, но и заполнитель пустоты, возникающий в отсутствие друга»1 .
Что меня здесь удивило? Слово «кстати» по поводу «появляется в ночь». А когда прикажете появиться пришельцу — Чёрному человеку? И может ли он появиться в другое время суток? Ведь ответить на последний вопрос положительно — значит не понять, о чём поэма, точнее — о ком?
А о ком? Многие литературоведы ссылаются на вдову Есенина, Софью Есенину-Толстую, которая в комментарии к несостоявшемуся изданию 1941 года писала, что муж, создавая поэму, «не раз упоминал о влиянии на неё пушкинского “Моцарта и Сальери”»2 .
В принципе, как повлияла на его поэму пушкинская трагедия, Есенин жене, очевидно, не объяснил. Но нашлось немало охотников сделать это за него. Все упирали на якобы схожего с есенинским пушкинского «чёрного человека».
У Пушкина некий Чёрный человек заказал Моцарту «Реквием», но пропал, не явился за заказом, смутив душу Моцарта, заставив композитора думать о нём, о чём он говорит сидящему с ним за ресторанным столиком Сальери:
Мне день и ночь покоя не даёт
Мой чёрный человек. За мною всюду
Как тень он гонится. Вот и теперь
Мне кажется, он с нами сам-третей
Сидит.
Но Пушкин нередко в своих маленьких трагедиях мифологичен. Так, сам цвет человека «чёрный» в народных мифах и сказках часто указывает на символ смерти3 . Так что, помимо прочего, рассказывая о Чёрном человеке, Моцарт делится с Сальери предчувствием собственной смерти. И, как мы знаем, не ошибается в своём предчувствии.
Что же общего между Чёрным человеком Пушкина и Чёрным человеком Есенина? Прав ли покойный учёный Вадим Леонидович Цымбургский в том, что «слова зачина поэмы “Чёрный человек”: “Спать не даёт мне всю ночь” звучат неоспоримой реминисценцией жалобы Моцарта из трагедии: “мне день и ночь покоя не даёт Мой чёрный человек”»?4
По-моему, неправ! Такую реминисценцию легко оспорить: у Есенина герой мучается «не день и ночь», как у Пушкина, а только «всю ночь». И это, кстати, их важнейшее отличие.
Известно, что «Чёрный человек» не был напечатан при жизни поэта. Скорее всего, по вине Есениной-Толстой до сих пор в поэме сохранились такие строки:
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Эта «шея ноги» почему-то не смутила вдову. Да, она слышала стихотворение в исполнении мужа, знала его когдатошние пристрастия к причудливым имажинистским образам. Но «Чёрный человек» написан в конце жизни Есенина, когда тот полностью изжил в себе имажинизм, когда, поначалу входивший в эту группу, уже в 1921 году, то есть за два года до написания «Чёрного человека», он публично отрёкся от имажинистов, назвав их творчество «кривлянием ради кривляния».
Что такое метафора? Правильно. Это образ, основанный на переносе названия одного предмета или жизненного явления на другой на основе какого-либо их сходства. А на чём основана «шея ноги»?
Согласен с возмущением письма писателя Степана Павловича Злобина, которое он высказал в письме к Александру Трифоновичу Твардовскому:
«Откуда взялась “шея ноги”? Где – у ноги (!) шея? Почему голова располагается на этой невообразимой подставке вот уже в течение сорока лет? Неужели ни один из поэтов не вдумался, не вчитался в эти простые посмертные строки Есенина?
Ведь совершенно ясно, что приятие этого, столько лет публикуемого, текста произошло вследствие бездумного отношения даже не к поэтической традиции или поэтическому единообразию, а вернее сказать — к стихотворческому трафарету имажинистов, которые строили свои образы по преимуществу на грамматической основе родительного падежа существительных. И почему-то никто не захотел подумать, что “шея ноги” — это логическая бессмыслица плюс совершеннейшее отсутствие образа, не говоря уже о том, что в последний период литературной жизни С. Есенин полностью отбросил имажинистические приёмы и традиции».
Много лет назад, когда я работал в «Литературной газете», ко мне приходил Виталий Александрович Вдовин, фанатически влюблённый в Есенина. Увы, не помню, работал ли он тогда на историческом факультете МГУ или пришёл туда позже. Во всяком случае, все мои попытки опубликовать его маленькую статью о пресловутой «шее ноги» пресекались руководством: «Кому известен этот Вдовин?». Всё же он напечатал свою заметку не у нас, а в «Литературной России».
Её смысл заключался в своеобразии почерка Есенина, в том, как он писал буквы «г» и «ч». Писал почти одинаково: Вдовин достал фотокопию рукописи «Чёрного человека», и мы вместе пришли к выводу, что не «ноги», а «ночи» должно стоять в поэме: голове «на шее ночи (то есть, ночами) маячить больше невмочь».
Увы, и напечатанная заметка не сдвинула дело с места. На неё просто не обратили внимания.
Ещё удивительней, что не приняли во внимание уже известное нам мнение Степана Злобина, которое поэт и литературовед Лев Адольфович Озеров опубликовал в журнале «Арион» (1994, № 3). Она называется «Спор о букве».
В ней Лев Адольфович присоединился к Злобину в неприятии такой образности, предположив, что Есенин написал не «шея ноги», а «шея в ночи», а союз «в» исчез по какой-нибудь ошибке редакторов или корректоров. Ведь поэма напечатана после смерти Есенина в 1926 году. Но предлога «в» в рукописи нет. Это я помню совершенно отчётливо. Поэтому продолжаю думать, что речь здесь не о «ночи», а о «ночах», что поэт написал: «Ей на шее ночи маячить больше невмочь».
Так или иначе, но все эти публикации не были приняты во внимание теми, кто готовил последнее собрание сочинений Есенина. В его третьем томе в комментарии Н.И. Шубниковой-Гусевой к поэме «Чёрный человек» сказано:
«В наб. экз. имеется исправление в ст. 10: вместо “ноги” “ночи”, воспроизведённое в гранках Собр. ст. Это исправление в текст не вносится, так как неизвестно, когда оно сделано».
Стало быть, уже в то время кто-то попытался внести исправление в текст. Но его проигнорировали те, кто в 1995 году выпустил этот том есенинского собрания сочинений. Шубникова-Гусева указывает ещё на одну причину подобного пренебрежения:
«В процессе подготовки наст. изд. было проведено специальное текстологическое исследование белового автографа поэмы и установлено, что в ст. 10 написано “г”, а не “ч”».
Но ни о каком текстологическом исследовании Шубникова-Гусева больше не говорит, а в доказательство приводит цитату из работы Л.Д. Громовой-Опульской, которая не была почерковедом: «…букву “г” Есенин писал так, что её можно читать и как “г”, и как “ч”; а вот “ч” везде такое, что его нельзя спутать с “г”. Стало быть, здесь не “ч”. А если так, остаётся одно: “Ей на шее ноги”»5 .
Так в последнем семитомном собрании сочинений сохранилась эта уродливая «шея ноги».
Уродливая, потому что и без почерковедов понятно, о чём идёт речь:
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Есенин был великим знатоком природы. Разумеется, наблюдая полёт птиц, он замечал, что, снижаясь, собираясь садиться, отдохнуть, она машет крыльями. Вот и голова героя очень хотела бы приткнуться в подушку, забыться сном: «Ей на шее ночи маячить больше невмочь» (да и не зря здесь весьма ощутимая аллитерация на «ч», передающая надежду на успокоение и продолженная в следующих же за этой строчках просто скоплением «ч»: «Чёрный человек, / Чёрный, чёрный, / Чёрный человек…»). Невмочь маячить не днями, а ночами!
То есть речь о бессоннице, доводящей до галлюцинации. Что же, Чёрный человек — галлюцинация героя поэмы? Выходит, что так. Выходит, что Чёрный человек эту галлюцинацию и олицетворяет, читая герою книгу и характеризуя того, о ком читает, такими словами:
Был он изящен,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою.
Здесь впервые закрадывается подозрение: а не о самом ли это Есенине? Не о его ли романе с Айседорой Дункан, которая была старше поэта на 18 лет и на которой он, двадцатисемилетний, женился, когда ей было 45 и прожил с ней в браке два года?
Тем более что «Чёрный человек» писался, когда Есенин был женат на Дункан. Позже, отделывая поэму, он уже был женат на Толстой, но не убрал воспоминания о старом браке, быть может, показывая этим, что новый брак значил для него меньше. Недаром, наверное, сестра Есенина А.А. Есенина писала, что «перебравшись в квартиру к Толстой, оказавшись с ней один на один, Сергей сразу же понял, что они совершенно разные люди, с разными интересами и разными взглядами на жизнь»6 .
Есть и другие мнения о последнем браке Есенина. Существуют работы С.И. Зинина, Л.Ф. Подсвировой и моего знакомца, о котором я уже рассказывал здесь, — В.А. Вдовина, где о Толстой авторы пишут с большим пиететом (особенно о том, что она сумела сохранить во время войны рукописи своего деда Льва Толстого). Но то, что Есенин очень быстро охладел к последней своей жене — несомненно. Да, он надиктовывал ей какие-то последние свои строфы, последние стихи. Возможно, что продиктовал и поэму «Чёрный человек», какую собирался включить в собрание сочинений в четырёх томах, за которое уже получил аванс. Но всё ли верно она записала? Она вычитывала гранки томов. Возможно, что читала невнимательно.
К тому же любить эту поэму, где Есенин вспоминает другой свой брак, у неё вроде бы не было оснований.
В двухчастной этой поэме каждая часть начинается с одного и того же обращения героя к другу: «Я очень и очень болен. / Сам не знаю, откуда взялась эта боль. / То ли ветер свистит / Над пустым и безлюдным полем, / То ль, как рощу в сентябрь, / Осыпает мозги алкоголь». То есть о психической болезни сказано с самого начала, а потом ещё раз. Чем она вызвана? Глухим одиночеством или постоянными запоями? Герой намекает и на то и на другое, хотя одну определённую причину не указывает.
Голова с машущими ушами показывает, что он хоть и находится в кровати, но не лежит на подушке. Скорее всего, он сидит на постели. И видит Чёрного человека, который «на кровать ко мне садится» и не даёт ему спать.
Не только потому, что тот словоохотлив. Но потому ещё, что чрезвычайно раздражает героя своими абсолютно противоположными характеристиками всего, на что направлено их внимание. Так, книга, которую читает герою Чёрный человек, для героя «мерзкая», а для Чёрного человека «в книге много прекраснейших мыслей и планов». К тому же в этой книге для героя — «жизнь какого-то прохвоста и забулдыги», а для его докучливого собеседника в книге — «авантюрист, но самой высокой и лучшей марки».
Всё, что восхищает Чёрного человека, озлобляет и бесит героя поэмы.
В первой части авантюрист высокого полёта, который превозносится Чёрным человеком, не просто поэт «с небольшой, но ухватистой силою», нежничающий с женщиной старше него. Нет, он ещё и великий лицедей, прославляющий лицедейство:
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжёлых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство.
Вот где восхищение авантюристом достигает у Чёрного человека апогея. И вот от каких слов «прохвоста и забулдыги» герой поэмы не на шутку разгневан:
«Чёрный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живёшь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай».
«Водолазова служба» — служба спасения, к какой, по мнению героя, Чёрный человек не имеет никакого отношения. Хотя бы потому, что рассказывает «жизнь скандального поэта», до которой герою нет никакого дела!
Но Чёрный человек ему не верит:
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой.
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.
«Блевота» в глазах? Что это? Метафора, такая же, как «уши-крылья». «Блевотой» пока что не вслух обзывает разгневанный герой проступившую у его незваного гостя влагу из глаз, скорее всего, от продолжительного взгляда «в упор». А почему она голубая? Под цвет глаз. Во-первых, он указывает, что наступил рассвет. А во-вторых, голубой цвет глаз Чёрного человека окажется, как увидим дальше, весьма важной деталью поэмы.
Да, герой правильно понял своего докучливого гостя. Тот хотел его оскорбить. И делает это во второй части поэмы, когда вновь появляется ночью, на этот раз усаживаясь напротив героя в кресло «приподняв свой цилиндр / И откинув небрежно сюртук», когда уже не книгу будет читать, а откровенно хамить хозяину:
Я не видел, чтоб кто-нибудь
Из подлецов
Так ненужно и глупо
Страдал бессонницей.
Недаром «из подлецов» ударно выделено в поэме отдельной строчкой. О поэте, о поэтах Чёрный человек высказывается весьма издевательски:
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую,
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою.
Впрочем, его издёвка неожиданно исчезнет, уступив место едва ли не лирике, когда он заговорит о мальчике из села («может, в Калуге, а может, в Рязани»), из простой крестьянской семьи, «желтоволосом, с голубыми глазами»
И вот стал он взрослым,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою.
Это его последние слова, потому что больше сказать нежданному гостю герой поэмы ничего не позволил. Потому что, услышав про голубые глаза мальчика из крестьянской, возможно, рязанской, семьи, он, припоминая, что у гостя глаза голубые, или уже глядя в них, проникается зарождающейся догадкой. И догадка эта подтвердилась. Ярость отповеди героя безмерна:
«Чёрный человек!
Ты прескверный гость!
Эта слава давно
Про тебя разносится».
Я взбешён, разъярён,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу...
Что его взбесило? Он узнал себя. И, стало быть, не о прохвосте и забулдыге рассказывал ему Чёрный человек, а о нём, герое поэмы.
И даже больше того! Не зря так враждебно противоположны друг другу гость и хозяин, который метил в переносицу, а попал в зеркало. Разбитое зеркало — вот что осталось от Чёрного человека, зеркальной галлюцинации страдающего бессонницей героя. И, стало быть, в поэме «Чёрный человек» действуют двойники. Один из них в своём пространстве, другой — в зазеркальном обрисовывают одного и того же страдающего бессонницей человека.
Да, несмотря на кажущуюся противоположность запечатлённого ими характера. Ведь никакой неправды в словах Чёрного человека нет. Сам Есенин не раз свидетельствовал о своей «дурной славе» похабника и скандалиста («скандального поэта»), объяснял: «И похабничал я и скандалил / Для того, чтобы ярче гореть». Писал о «людях в кандалах»: «Много зла от радости в убийцах», сравнивал и даже сближал их судьбу со своей: «Я одну мечту, скрывая, нежу, / Что я сердцем чист. / Но и я кого-нибудь зарежу / Под осенний свист. / И меня по ветряному свею / По тому ль песку, / Поведут с верёвкою на шее / Полюбить тоску». Конечно, такие вещи писались под настроение. В книге «Москва кабацкая», которая эпатирует описанием бандитского быта, страшным признанием: «Если б не был бы я поэтом, / То, наверно, был мошенник и вор», читаем ту самую строчку, какая привела в восторг Мандельштама: «Не расстреливал несчастных по темницам», те самые полюбившиеся Зощенко стихи (он цитирует их в «Голубой книге»): «Жизнь моя, иль ты приснилась мне? / Словно я весенней гулкой ранью / Проскакал на розовом коне». О какой же неправде в словах Чёрного человека может идти речь?
Но одно дело самому свидетельствовать о том, чем наполнена его душа, и совсем другое — пускать в душу посторонних. А неприязнь героя к Чёрному человеку, его бешенство недвусмысленны: герой ощущает ночного гостя именно как постороннего, кого он в душу не пустит. «Пьяный бред не гложет сердце мне», — удовлетворённо писал Есенин в декабре 1924 года, то есть после того, как закончил эту поэму, в стихотворении, вошедшем в его цикл «Персидские мотивы».
Но правда и то, что пьяный бред или, скажем помягче, романтические обольщения «тревожили» есенинскую душу («Полюбил я грустные их взоры / С впадинами щёк», — сказал Есенин однажды об «убийцах или ворах»). И он выражал себя в стихах, о которых прекрасный исследователь литературы Юрий Николаевич Тынянов утверждал в статье «Промежуток»: «…Есенин совершает отход на пласт читательский», «Его стихи — стихи для лёгкого чтения, но они в большой мере перестают быть стихами»7 . И комментатор этой работы Мариэтта Омаровна Чудакова справедливо вспоминает тоже очень хорошего учёного Виктора Борисовича Шкловского, писавшего в том же 1924 году: «Пропавший, погибший Есенин, эта есенинская поэтическая тема, она, может быть, и тяжела для него, как валенки не зимой, но он не пишет стихи, а стихотворно развёртывает свою тему»8 .
Они оба, Тынянов и Шкловский, входили в то время в литературную группу «Общество поэтического языка» (ОПОЯЗ). Жизнь, однако, опровергла эти пуританские опоязовские суждения. Опоязовцы, много преуспевшие в изучении формы литературного произведения, увы, не брали в расчёт величины дарования его творца. И хотя Тынянов и записывает в своих тезисах выступления на вечере, посвящённом Есенину в марте 1927-го (их цитирует в тех же комментариях М.О. Чудакова): «Отчего даже такая тяжёлая, несчастная смерть — так выдвинула Есенина? Дело — в лирическом герое. Кровь его заполнила, и каждое слово стало убедительным», время доказывает, что вовсе не после смерти кровь заполнила поэзию Есенина, — его стихи остались живым организмом с пульсировавшей в них кровью. Читая их, лишний раз убеждаешься в правоте истины, запечатлённой в творчестве всех гениальных русских художников: искусство не знает запретных тем.
Да, в поэзии Есенина оживает и блатная жизнь. И блатной мир, сужу по собственным впечатлениям (приходилось выступать по путёвке Бюро пропаганды Союза писателей перед тюремной публикой), признал эту жизнь своей. Но, обольстившись интонацией, блатные не слышат проскальзывающих ноток неприятия их мира, какие несомненно улавливает непредвзятый ценитель искусства. Блатной мир притягивал к себе внимание Есенина, но в то же время он и отталкивал от себя поэта. О подобном явлении писал Борис Пастернак, много верного сказавший о художнике: «С кем протекли его боренья? / С самим собой, с самим собой».
Поэма «Чёрный человек», как раз и показывает, с каким ожесточением борется герой с собой, — тем, кто или несёт пьяный или не пьяный бред, или охвачен умопомрачительной тоской от одиночества. Чем окончилось подобное «боренье», показала трагическая концовка жизни Есенина, той жизни9 , какую он выражал в своей поэзии честно и открыто, вовсе не заботясь о том, как воспримет его стихи читатель. Да, поэзия Есенина — редкий случай удавшегося воплощения в стихах даже пугающей реальности, — новое слово в русской литературе. С этим новым словом Сергей Есенин вошёл в первый ряд гениальных её творцов.
1 Цымбурский Вадим. От «Моцарта и Сальери» к «Чёрному человеку». Есенин и Сальери. http://www.russ.ru/pole/Ot-Mocarta-i-Sal-eri-k-CHernomu-cheloveku.
2 Масчан С. Из архива Есенина // «Новый мир», 1959. № 12. С. 273.
3 См., например, Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. В 3 тт. М., 1994. Т. 1. С. 173–175.
4 Цымбургский Вадим. Там же.
5 Есенин С.А. Полн. собр. соч. в 7 тт. Т. 3. М., 1995. С. 684–685.
6 С.А. Есенин в воспоминаниях современников. В 2 тт. Т. 1. М., 1986. С. 67.
7 См.: http://philologos.narod.ru/tynyanov/pilk/ist18.htm
8 Там же.
9 О ней написано много противоречивых работ. Наиболее объективная её оценка, на мой взгляд, содержится в книге Олега Лекманова и Михаила Свердлова «Сергей Есенин: Биография». СПб., 2007.
|
