Об авторе | Олег Рябов родился в 1948 году. По специальности радиоинженер. Автор пятнадцати книг стихов и прозы. Главный редактор журнала «Нижний Новгород». Предыдущая публикация в «Знамени» — рассказ «Это не далеко» (№ 6 за 2018 год).

Олег Рябов

Лёля

рассказ

История эта вроде и недавняя, а с другой стороны, уже больше четверти века прошло — кому-то она, может, покажется пустой, а для кого-то я и напомнить ее могу. Приезжало тогда к нам в город на теплоходе «Советская Россия» семейство Романовых — да-да, тех самых Романовых, — совершали они ознакомительный вояж по исторической и несколько подзабытой родине.

Сопровождал паломничество знатного семейства, а может, и контролировал, известный московский кинорежиссер; с какой стати — непонятно. Хотя у меня мелькала мысль, что все это мероприятие снимается скрытыми камерами, а потом будут детали досняты в павильонах, и выйдет на экраны некая комедия, в которой Леонида Георгиевна, Мария Владимировна и отрок Георгий будут фигурировать в эпизодах. Напоминал известный кинорежиссер во всём этом спектакле, длившемся несколько дней, Остапа Бендера, который привёл Кису Воробьянинова, гиганта мысли, отца русской демократии и особу, приближенную к императору, знакомить со старгородской местной аристократией и буржуазией. Было в нём, кинорежиссере, в те дни что-то пафосно-комичное, так это в нём и проскальзывало. Конечно, он и артист великолепный, и постановщик уникальный, и указанным выше особам с ним было легко. А потому и посещение храма Рождества Пресвятой Богородицы, и обеды в ресторанах, и встречи с замечательными горожанами хотя и шли с листа, но проходили блестяще.

Надо сказать, что незадолго до этого визита решила наша городская элита из новых русских буржуа возродить местное Дворянское собрание. Многие загорелись этой идеей, хотя плохо разбирались в вопросе; большинство не видели разницы даже между личным и потомственным дворянством. Помнится, извест­ный краевед Лунин, будучи доцентом пединститута, пришел к авторитетному местному писателю Адрианову, который часто публично бахвалился голубыми кровями своих предков, и попросил того дать ему рекомендацию на вступление в заветное Дворянское собрание. На что писатель ему издевательски ответил, что даже в КПСС он ему рекомендацию не дал бы, хотя на то он полное право имел до поры до времени.

Так вот — новое городское Дворянское собрание было сформировано и зарегистрировано, только новые русские буржуа туда в массе своей не попали: происхождение подвело — ни белых костей, ни голубых кровей у них не было, да и рожи — явно деревенские. А потому прибытие в город поезда, точнее, парохода с домом Романовых и всеми его бюрократическими службами давало кое-кому надежду на получение вожделенного дворянства, а уж личного или потомственного, и не важно. А может, тут попахивало и баронскими, графскими и, чем чёрт не шутит, княжескими титулами, если подсуетиться. В те постпере­строечные годы никто еще не понимал: что пригодится, а что-нет и куда пойдёт Россия.

Уже значительно позже и в высоких кулуарах, и в подворотнях поговаривали, что совершенно тайным образом руководитель областного выставочного комплекса был удостоен баронского звания, а мэр города возведён в княжеское достоинство. Хотя поверить в такое трудно, но ведь все это и напоминало какую-то комедию. Хотя — какие-то крестики эмалевые на муаровой чёрно-красной владимирской ленте Мария Владимировна раздала кое-кому, точнее, тем, о ком загодя ей сообщили, что достойны внимания императорского дома, и на кого документы были уже приготовлены.

Для раздачи этих крестиков Дворянским собранием был дан обед, на котором присутствовали члены императорской фамилии, говорились речи и выражались надежды. Руководство акцией, в смысле обедом, было возложено на директрису областного музея, которая водила Леониду Георгиевну в дамскую комнату припудрить носик, поправляла выехавшую бретельку бюстгальтера Марии Владимировне и комментировала им всё-всё-всё. А главное, наша директриса сумела выполнить довольно сложное на первый взгляд поручение, исходившее из недр канцелярии императорского дома (не знаю, как это учреждение правильно называть!). Просьба заключалась в том, чтобы разыскать и пригласить на обед в Дворянское собрание потомков князей Звенигородских, которые, по непроверенным сведениям, должны проживать в городе — имеется к нему, к этому потомку, небольшая просьба от главы дома Романовых.

Это задание наша директриса выполнила без труда лишь по одной причине — её супруг к тому времени был полковником КГБ или уже ФСБ.

Хотя по официальным документам род князей Звенигородских и прервался в 60-е годы со смертью последнего представителя этого колена Рюриковичей, наши соответствующие службы без труда выяснили, что существует, и притом вполне не двусмысленным образом, в городе самый что ни на есть прямой потомок древнего рода. Это Алексей Алексеевич Спячий — столяр проектного института «Гипроволгагаз», холостой, не судимый, пятидесяти трёх лет от роду.

* * *

В каждом солидном учреждении нашей страны, как правило, в подвальном или в цокольном этаже расположены не только складские и снабженческие помещения, но и три мастерские: столярная, слесарная и электромеханическая. И, кроме трёх человек, которые хозяйничают в этих службах на вполне законных основаниях, болтается постоянно при них и персональный водитель директора учреждения — он тут с ними, в этих мастерских, курит, сплетничает, а после работы и выпивает. Надо заметить, что эти четыре человека — гвардия директора, на них он может положиться, как на свою семью. Потому и подбирает он их по принципу личной преданности и ухаживает за ними, как за родными, и всегда это специалисты экстра-класса.

Хотя и все простые смертные проектного института пользуются ежедневно услугами этих мастеров: перегорят где-то лампочки или розетку дополнительную надо поставить в кабинете — зовут электрика Кольку, засорится унитаз — посылают за слесарем Славкой. И только столяра Алексея Алексеевича всегда и все зовут уважительно дядей Лёлей. Ведь и стул может сломаться, и новый замок в дверь надо врезать, а то и кульман починить — да мало ли что может в большом хозяйстве института случиться, а дядя Лёля мастер и безотказный, и вежливый, и услужливый. От Кольки-электрика всегда перегаром прёт, у слесаря Славки через слово мат-перемат, а у дяди Лёли…

Зайдите к нему в мастерскую: музыка тихонько играет, стружкой пахнет, а сам он, хотя и в фартуке рабочем, но и в белой рубашке обязательной. Да, и не стружкой, а словно парфюмом каким-то специфическим у него в мастерской пахнет. А вокруг: фигурки любопытные из корней древесных да рожицы смешные из капа березового нарезаны. Инструмент столярный у дяди Лёли с любовью изготовлен, да с такой любовью, что в музее только и выставлять. Фуганки и калёвки у него из дуба розового, они в руки сами просятся. Рукоятки у стамесок и киянок из лиственницы сибирской, твердые как сталь да отполированы руками за долгие годы службы. Ящик переносной для инструмента тоже у дяди Лёли антикварный, из красного дерева, с секретными запорами.

И вот случилось, что водитель директорский зашел в столярную мастер­скую к дяде Лёле в те дни, уселся на верстак, закурил и сощурив глаз доложил:

— Тебя шеф зовет.

Ничего особенного не предвещал вызов к директору для дяди Лёли Спячего — дело обычное.

— Сейчас схожу. А зачем — не знаешь?

— Не знаю. Сидит там у него какой-то подозрительный. На мента похожий.

Алексей Алексеевич снял свой синий сатиновый фартук, надел белый халат, который висел у него для таких торжественных случаев, и стал похож на среднего инженера-конструктора, которыми под завязку был забит институт. Ростом выше среднего, подтянутый, с непонятно откуда появляющейся офицерской выправкой, причёска — седой ежик с небольшими залысинами — его можно было принять не за простого инженера, а за главного инженера. Конечно, и ящик переносной с инструментом своим Алексей Алексеевич не забыл, захватил.

Директор как-то очень серьёзно посмотрел на дядю Лёлю, когда тот вошёл в кабинет, и, не говоря ни слова, но покачав головой, вышел, пробурчав при этом:

— Ну, вы как-нибудь уж сами тут!

Незнакомец, мужчина неприметной внешности лет тридцати, поднялся со стула и, протянув дяде Лёле руку, представился:

— Туманов Владимир Владимирович, майор. Вот удостоверение, — и полез в карман.

— Не надо, не надо! — засуетился дядя Лёля. — Я все равно ничего в этом не понимаю.

— Ну как же — не понимаете. Как раз вы-то всё хорошо и понимаете: подполковник в отставке — это не столяр с пятью классами образования. Мы ведь, Алексей Алексеевич, готовимся, когда в гости ходим. Давайте присядем. Вопрос у нас лёгкий, мы его решим за десять минут, если хотите. И еще — а почему вас в институте дядей Лёлей зовут? Ведь Лёля, или Леля, или Кока — это крёстка, крёстный отец, так? А почему вас весь институт так зовет?

— Да так получилось, что попросили меня как-то раз тут, в институте уже, быть крёстным, я согласился, отказываться в таких случаях не положено, а перед этим лекцию хорошую прочитал я им всем, про обязанности крёстного отца не только после смерти кровных родителей, а и при жизни. Когда крещается мальчик, крёстный дается младенцу в помощь, он должен следить и за родителями малыша, и в церковь с ним ходить, и много всякого там ещё. А когда девочка, там тоже, но уже своё! Тогда же я крестик золотой приготовил маленький своей крестнице, заказал специально. Так вот и получилось. Я ведь за свою-то жизнь раз десять уже крёстным был.

— Алексей Алексеевич, а есть у меня еще один вопрос — почему вы отказались от фамилии Звенигородский и оставили только первую половину фамилии? Все же князья Спячие-Звенигородские! Звучит!

— Так это не я отказался, а мой родитель. После революции и за фамилию можно было пострадать. Притом — дворянства моего никто у меня не отберёт. Хотя оно и не нужно уже теперь никому. Дворянин должен Родине служить, а желающих служить все меньше и меньше.

— Ну что вы так, Алексей Алексеевич! И сейчас люди служат, и кровь проливают. Вот ваш отец…

— Отца моего прошу при мне не обсуждать! Он награжден орденом Александра Невского, и если вы не знаете, за что его давали, то я вам скажу! Его давали за проведение воинской операции, в результате которой были разгромлены превосходящие силы врага. Этот орден уже пятьдесят лет не вручается, это спящий орден, мы гордиться должны, что у нас в стране есть такой орден, а награждений нет. Это значит, что мы уже пятьдесят лет не воюем. А сейчас у них там, в Кремле, где-нибудь зачешется, делать им нечего — они начнут этот орден всем вручать. Это какое же оскорбление майору, который с неполным батальоном сдерживал фашистскую армию. Знаете, как орден Красной Звезды, единственный орден, который за личное мужество мог любой солдат наравне с офицером получить, в сорок пятом вручили всем младшим лейтенантам, мальчишкам, которые до фронта не успели доехать, а за выслугу еще и тыловым работникам. И что осталось от боевого ордена? Так же и самый красивый орден Отечественной войны в восемьдесят пятом обесценили — нашлёпали несколько миллионов.

— Ну что вы, что вы, Алексей Алексеевич? Я ведь и хотел поговорить о ваших заслугах — вы ведь тоже государственные награды имеете!

— Да, у меня есть орден Боевого Красного Знамени за Афганистан. Меня оттуда после тяжелого ранения комиссовали на пенсию.

— Я тут перед посещением проконсультировался — так люди опытные сказали мне, что до революции вместе с наградами такого ранга, как орден Александра Невского или Боевого Красного Знамени сразу и потомственное дворянст­во давалось. Так что и папа ваш, и вы дворянство своё и в советское время подтвердили.

— А потомственное дворянство не надо подтверждать — это не первый разряд по прыжкам в высоту. И то, что мы Рюриковичи, о многом говорит, Романовым до Рюриковичей — ой как далеко.

— Вот вы сами и подвели разговор к интересующей нас теме. Алексей Алексеевич, я пришел к вам с деликатным поручением.

— Что за поручение?

— Вчера к нам в город приехали с дружеским визитом из-за рубежа представители дома Романовых, того самого, нашего, о котором вы только что. Катаются они на пароходе по Волге, и вот — докатились до нас. Не знаю, как вы, но я с глубоким скепсисом отношусь ко всему этому мероприятию. И даже оскорбительным считаю, что курировать это мероприятие вынуждена наша организация. Доруководились — называется! Тем более я знаю, как формировался этот клуб, наше так называемое Дворянское собрание, в которое включили всех банкиров, чтобы деньги с них содрать. Так вот — Мария Владимировна Романова обратилась к нашему губернатору с просьбой, чтобы был на обед приглашен князь Звенигородский. Откуда она знает о вашем существовании — ума не приложу. И вот пришлось нам поработать. Нам известно, что у неё к вам тоже будет просьба, просьба эта будет не обременительна для вас, а может, даже и приятна. Но что это за просьба — нам достоверно не известно. Потому — если она покажется вам в чем-то предосудительной, оскорбительной или невыполнимой по каким-то моральным принципам — откажитесь. Хотя все эти действия обсуждаются заранее, решаются внутренними распорядками, а потому ничего провокационного быть не может. Вот вам именной пригласительный билет, обед сегодня в 16.00, успеете сходить домой переодеться, дресс-код там указан, но вся эта ерунда необязательна, мы выясняли. В вестибюле ресторана вас встретит дама, директор нашего музея, супруга нашего бывшего сотрудника, по-моему, вы с ней немножко знакомы. Ну, и ещё: я поинтересовался, и мне присоветовали, что обращаться к ней надо «Ваше Величество» или «Государыня Императрица».

— Это что же — она короновалась, что ли? Когда успела? Что-то я и не слышал.

— Не знаю, не ведаю, Алексей Алексеевич, но сообщаю, что на демократичное «Мария Владимировна» она тоже реагирует хорошо и без фанаберий.

* * *

Дядя Лёля дома долго стоял перед зеркалом, прихорашивался и думал — не надеть ли ему его форменный китель с подполковничьими погонами, увешанный боевыми наградами, но вовремя сообразил, что в этом случае его отношение к званому обеду в Дворянском собрании будет слишком очевидным. Все же серьёзные люди просят его выполнить пустячную просьбу. Хотя почему он решил, что пустячная, — это еще неизвестно.

Обед был сервирован в обычном, но модном в то время ресторане «Рыбак», и ничем тот обед не отличался от принятых в таких случаях застолий — пьянка и пьянка, только обставлен, как высокий приём. Народу наприглашали — человек сто. Столы ломились: поросята, осетры, коньяки, вина, фрукты, устрицы — ну, всё, на что фантазии хватило, и всё горами, в безумных количествах. Будто одним обедом решили накормить все голодное Поволжье на сто лет вперед.

Губернатор, мэр, прокурор да и банкиры все — мужики молодые, к шуткам привыкшие скабрёзным, им до лампочки, что тут дворяне собрались, чьи фамилии с шестнадцатого века в бархатных книгах записаны, они знают, кто здесь хозяин жизни, хохочут во все горло над анекдотами своими пакостными. Хотя, когда мажордом или ведущий (не знаю, как его правильно обзывать!) объявлял нового прибывшего гостя, хохот стихал. И вот объявили о прибытии моего героя, дяди Лёли:

— Его сиятельство князь Звенигородский.

И сидящие за столиком в ресторане все обернулись даже, а чего, собственно, оборачиваться: вошел мужик в костюме чёрном, в белой рубашке, с белой бабочкой, с белой гвоздикой в петлице — по выправке офицерской похож на полковника отставного. Но, если повнимательнее приглядеться да призадуматься — понимаешь, что князь!

Директриса музея тут же взяла дядю Лёлю в оборот, усадила его за предназначенный столик, представила его каким-то незнакомым мужикам и бабам, их — без титулов, а его каждый раз «его сиятельство». Что понравилось дяде Лёле, так это то, как чётко в регламент укладывались организаторы: ни одного опоздавшего не было, десять минут на зачтение приветственного слова, десять минут губернатору, тридцать минут на вручение наград, крестиков на владимирских ленточках, о которых я уже говорил. Дяде Лёле тоже крестик вручили. Все это время дом Романовых с приближенными сидел в отдалении за отдельным столиком. А тут Мария Владимировна встала с бокалом вина — видно, она ожидала, что кто-то к ней подойдёт чокаться. Но никто не подходил.

Тут директриса, женщина дородная и активная, в советские времена отделом пропаганды в обкоме комсомола заведовала, быстренько подсуетилась и подвела дядю Лёлю к Марии Владимировне.

— Ваше величество, — обратилась она к высокой гостье, тоже сомневаясь, правильно ли такое обращение к особе, не возведённой на престол, — хочу представить вам князя Звенигородского. Вы хотели…

— Да-да, любезный князь, спасибо, что пришли. И просьба-то у меня к вам пустяковая. И не моя это просьба, а я выполняю поручение, но, значит, теперь это уже моя как бы просьба. Месяц назад графиня Ермолова родила девочку, и крестины назначены на послезавтра.

— Графиня Ермолова — это внучка княгини Лазаревой, которая недавно скончалась в Ницце?

— Да-да, вы её знали?

— Лично — нет, но слышать — слышал.

— Так вот, мы рассчитывали попасть в ваш город и подгадать к крестинам, но наш тур идет по жёсткому расписанию, и завтра с утра мы уже уходим. Мой сынишка, Георгий, должен был быть крёстным на этом мероприятии, но — увы, не получилось! Князь, у меня к вам личная просьба — если к вам обратится графиня Ермолова, а она обратится уже сегодня, не откажите ей. Это я обещала ей похлопотать перед вами. Она знает откуда-то о вашем существовании и отзывалась очень и очень в возвышенных тонах.

— Ваше Величество, безусловно, я выполню вашу просьбу. Это даже очень льстит мне — ваше обращение ко мне, — дядя Лёля почувствовал, что он уже попал под обаяние этой женщины, и, понимая это, подумал, что с мощной харизмой женщины тоже бывают на свете. — Мне уже не раз приходилось выполнять эту приятную миссию — быть крёстным отцом. А потом с годами становиться и «кокой», и «крёсткой», и «лёлей».

— Ой, князь, как смешно — я своего крёстного, князя Алексея, тоже Лёлей звала. Князь, я уже благодарна вам.

— Не стоит, Ваше Величество — я все сделаю.

Дядя Лёля попрощался с домом Романовых кивком головы и направился к выходу.

На следующий день столяр Алексей Спячий имел серьезный разговор с Екатериной Ермоловой, учительницей английского языка; беседа их касалась небольших деталей проведения таинства крещения новорожденной девочки, назначенного на ближайший день. А в это время большой белый красивый теплоход под звуки старинного русского марша «Прощание славянки», чуть кренясь, закладывал большой вираж под крепостными стенами города и уходил вниз по Волге.