НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Глядеть на жизнь, удивляясь

Арина Обух. Муха имени Штиглица. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019.

В российском литературном пространстве в молодых авторах можно числиться до тридцати пяти лет, то есть почти до пенсии. Юность творца воспринимается либо как гениальность, либо как незрелость и вызывает у экспертов желание научать и поучать, ибо ну что молодой человек может знать о жизни? Эксперты забывают: когда человек, неважно в каком возрасте, впервые застывает над клавиатурой, чтобы напечатать первое слово, перед ним тот же самый пустой лист, что и перед Мастером, который проделывал это тысячу раз. Чем меньше знаний о том, как делать «правильно», тем самобытнее мир, возникающий на этом листе.

Проза Арины Обух, потомственной художницы, выпускницы художественно-промышленной академии имени А.Л. Штиглица, кажется, родилась вместе с ней: из небесных ниток ангела-ткача, из синей краски, вытекающей рекой из рук, из стеклянного воздуха Петербурга. И хотя Арина Обух — молодой автор во всех смыслах (всего 23 года), она уже становилась финалисткой литературных премий со своей короткой прозой, участницей форумов писателей, печаталась в толстых журналах «Дружба Народов», «Октябрь», «Звезда», является постоянным автором «Знамени». Многие из опубликованных рассказов собрались под обложкой дебютного сборника Арины «Муха имени Штиглица». В апреле 2019 года книга с иллюстрациями автора выходит в АСТ в Редакции Елены Шубиной, а рукопись текста уже появилась в лонг-листе премии «Национальный бестселлер».

Как писатель молодой, Арина Обух пишет-зарисовывает то, что знает лучше всего, — себя и своё окружение. Первая часть сборника, «Муха имени Штиглица, или А будущее — по самочувствию» обозначена как повесть, главки которой цепляются одна за другую. Героиня (во многом автобиографичная) — хрупкая рыжеволосая девушка с факультета текстиля — ткёт свою жизнь, вплетая в полотно воспоминания из детства, портреты однокурсников и учителей, родителей и их истории, друзей — непризнанных гениев, любимых знаменитых художников.

Миру искусства и его обитателям посвящён второй цикл, «Выгуливание молодого вина», из него вытекает третий, о друзьях героини и необычных людях-портретах с улиц. «Мы когда-нибудь перестанем говорить об этом, но не сегодня» — девиз молодости, живущей по ветру и «по самочувствию». Завершается сборник рассказами, выходящими в сферу запредельного, воздушного бытования, — «Небесные силы слушают».

Картина получается занятная. Писателям и художникам, выбравшим фактурой Санкт-Петербург, не позавидуешь: книги об этом городе на века вперёд написаны и расставлены по библиотекам мира, его портреты со всех ракурсов развешаны по галереям. Рассказы Арины Обух не для музеев и книгохранилищ, они обитают где-то между прорехами в небе и улицами Питера с их художественными названиями. Это не проза даже, а живые картины словами, перфомансы. В них нет лишних жестов и лишних слов. В текстах-полотнах Арины Обух много воздуха и света, самая сильная эмоция — удивление первооткрывателя. «Оказалось, почти все натюрморты в Эрмитаже вовсе не про фрукты и овощи. Обнажённый лимон с красиво падающей кожурой говорит нам о пагубной страсти, а гнилое яблоко напоминает о первородном грехе. С цветами дело обстояло так же: выяснилось, что роза — это тще­славие и плотская любовь, а тюльпан — символ безответственности. Дети эрмитажной изостудии жадно ищут и подозревают в грехе все цветы и фрукты».

Рассказы Арины Обух отличает то, как в них уживаются современность и прош­лое, точнее, идея о нём. Разделить переходы непросто. Рассказы — описания событий перемешиваются в диалогах или ассоциациями-воспоминаниями о том, что случилось когда-то давно, и не всегда — с самой героиней. Из описаний рождается то, что принято называть «атмосферой». Героиня воображает себе прошлое, в котором её никогда не было, она «родилась в чужой ностальгии». Ярче всего это проявляется в рассказах про родителей, об их воспоминаниях про Кишинёв, «которого больше нет», чтобы увидеть его, надо ехать в Париж и ходить гулять «во вчера». «…тут столько всего случилось, что мы не можем быть здесь счастливы. Значит, мы точно не здесь». Ностальгия родителей героини, друзей, моделей, позирующих художникам, переходит в собственную наивную ностальгию. Так ребёнок вспоминает о детстве. В рассказах проявляется особенность прозы миллениалов, происходящей из ощущения, что детство не закончилось, а «настоящая» жизнь и не думает начинаться. «Прошлого не было. Точнее, оно было, но очень маленькое и совершенно несущественное, а вот завтра было огромно. Теперь прошлое осуществилось. Незаметно подросло и наполнилось».

Будущее — это то, что будет «после Мухи». Герои рассказов зависли в промежутке между сегодня и «совсем другой жизнью». Автор не пытается предсказывать и драматизировать судьбы будущих художников, сворачивая разговор, переходит в сферы менее вещественные. Будущее где-то за облаками, где герои будут сидеть на небесных табуретках и падать от смеха, вспоминая земную жизнь. От этого атмо­сфера рассказов кажется немного сказочной, как будто все эти чаи пьются в параллельном мире, где нет проблем современности.

Поэтому особенно важны в подборке несколько рассказов, выбивающихся из общей интонации ностальгической наивности. «Егорова сума», «Диван Рафаэль» и «История флористки» обращены напрямую в сегодняшний день. Начатые в той же полусказочной манере, они обрастают подробностями, опрокидывающими сказку в реальность. Постоянный клиент флористки оказывается лжецом, невозможность пристроить или выкинуть друга Егора в реальной жизни тревожит героиню. Реальность, проникая в уют внутреннего мира героев, мучает их, и они выбирают эскапизм.

Но самый точный портрет героя нашего времени Арине Обух удался в мини-повести, разделяющей циклы рассказов, — «Бабочка февраля». Написанная с двух ракурсов — пищевой моли, вылупившейся в феврале, и молодого человека (без имени, просто «он»), — это история о современной любви. Автор проводит своих героев от влюблённости через заботу и ревность до разочарования и ненависти, и показывает, что безответственная любовь может стать не менее разрушительной, чем искреннее сильное чувство.

Арина Обух избегает штампованных метафор, сравнивая свою пряху не с очевидной Арахной или мойрами. Её божество, славянская богиня Макошь, не столь драматично, хотя тоже прядёт судьбы, подобно знаменитым древнегреческим коллегам. Герои историй описываются предложениями-образами, возникают в одном-двух словах: древние греки, человек из скайпа, Мольбертовна. Все герои простые, но необычные: Кузьма Петров-Водкин «был другое дерево. Жёлто-красно-синее», раздатчица флаеров — розовый кролик «с потной головой фиолетовой бабушки», друг Егор — энергосберегающий человек. Невыросшие дети, привыкшие смотреть на жизнь, удивляясь. Многочисленные любови главной героини вовсе не имеют лица, обозначенные голосами из скайпа, запахом дикого янтаря, недолговечно­стью воска. Этакие бескрылые создания, не любовь, а идея её, поэтому, когда они исчезают и больше не появляются, не остаётся даже послевкусия грусти. «И так будет всегда: в самые судьбоносные моменты жизни обязательно будут какие-нибудь “мухи в голове”».

Ощущение воздушности этой прозы — одновременно и сильная, и слабая её сторона. Арина Обух умеет двумя-тремя мазками описать мир и рассказать в нём историю. Но эти картины, какими бы яркими ни были, не остаются в памяти надолго, смазываются в одно воздушное впечатление. В этой прозе приятно и тепло, как в картинах с видами осеннего Питера. Но стоит отвернуться, и все они кажутся одинаковыми.

Рассказы Обух не поднимают сложных тем, не запутывают сложной жизнью персонажей. Они удивляют, показывая обыденные грани жизни с неожиданной стороны, фокусируют мир «в кружочек», отчего он приобретает новый вид.

« — Тебе понравилось то, что было внутри “Вагона”?

Мой спутник застывает и с изумлением восклицает:

— А что, можно было зайти внутрь?!»

Вот для чего существует проза Арины Обух. Как привычка смотреть на мир по-другому, удивляться ему.

Мария Закрученко