НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Человек как явление

Алексей Поляринов. Центр тяжести. — М.: ЭКСМО, 2018.

«Центр тяжести» — второй роман Алексея Поляринова, известного до сих пор как критик и переводчик с английского: перевёл, помимо множества текстов «культовых американских писателей-постмодернистов»¹ , романы Дэвида Митчелла «Лужок чёрного лебедя», Дэвида Фостера Уоллеса «Бесконечная шутка» (совместно с Сергеем Карповым) и книгу Оливера Сакса «Музыкофилия: сказки о музыке и мозге». В отличие от первого, «Пейзажа с падением Икара», «Центр тяжести…» оказался и изданным, и сразу же замеченным («Пейзаж…» в своё время вошёл в длинный список премии «Дебют» и был даже удостоен почётного упоминания жюри² , но сошёл с премиальной дистанции).

Итак, второй роман Поляринова побуждает задуматься о том, что такое человек.

В своей интимно-психофизической данности человек заведомо не равен совокупности норм поведения, требований, которые навязывает ему социум. Малый социум — человеческий мирок, существующий по своим законам, — семья. Неслучайно на старом суконном языке семья называлась «ячейкой общества». По отношению к ней главный герой романа, Петро, в немалой степени — антигерой, космическая аномалия.

Матери Петро было предсказано, что она родит урода, так что Петро еле появился на свет. Всё это — метафора несовместимости исходного ядра человека с окружающим фоном, который часто абсурден и жесток. Автор задаётся вопросом: как выживает — или не выживает — человек в качестве особи, чем он становится в предписанных ему условиях внешнего мира, сохраняет ли он себя, остаётся ли собой или превращается в социальную функцию? Экзистенциальный вопрос о человеке встаёт благодаря повествовательной интриге, остросюжетной компоненте романа. Петро не просто живёт: он сражается за своё существование, исступлённо выживает.

Неслучайно автобиография героя — одновременно роман, который пишет его мать, то есть — экспериментальное произведение. Симптоматично, что его отец — человек математического ума, так что жизнь Петро становится своего рода проектом. Или несколько абсурдным экспериментом, порождением изощрённого разума.

Петро удивляется окружающему миру и удивляет окружающих. Автор показывает, что острота индивидуальности необязательно означает творческое преуспеяние. Творческим потенциалом — исключительными музыкальными способностями — наделён не сам Петро, а его более нормальный брат — Егор, который, впрочем, не становится музыкантом, но избирает иную судьбу…

Созревание главного героя, его взаимоотношения с братом показаны на фоне школы, которая в известном смысле оказывается «школой жизни», то есть полем (заведомо нелепой) инициации. Нелепость, иногда поэтически обаятельная, за­ключается в изначальном несоответствии Петро его социальному фону (возникает неизбежная параллель со «Школой для дураков» Соколова). Симптоматично, что необычного мальчика в классе дразнят, и единственным другом Петро становится экстраординарный подросток по кличке Грек, любящий жизненные ребусы и наделённый детективным мышлением.

Один из жизненных ребусов, который разгадывают Петро и Грек, связан с гением места (genius loci). В местности, где проживают Петро и Грек, имеются три пруда, которые традиционно называются первым, вторым и четвёртым. Тайну того, куда подевался третий пруд и был ли он вообще, мальчики разгадывают с помощью мудрого, ироничного, немного юродивого старика, который имел отношение к созданию местных водоёмов. Литературный портрет старика многогранен. Старик и поощряет школьников к поиску разгадки третьего пруда, и отказывается дать прямой ответ на волнующий вопрос, призывая школьников к творческой самостоятельно­сти, к плодотворному страданию и душевному труду, без которых разгадка жизненного ребуса лишится ценности.

Поиск третьего пруда в романе — метафора самоопределения отрока Петро, поиска себя в жизни, выявление своего места во вселенной. И, в конечном счёте, — прояснение загадки рождения Петро. Центр тяжести, упомянутый в заглавии романа, — это и есть сердцевина жизни, к которой шаг за шагом идёт герой. Он разгадывает окружающий мир и самого себя.

Параллельно сюжетной линии Петро развивается сюжетная линия Егора. Автор обнаруживает несомненное искусство сюжетной интриги. Егор попадает в острые ситуации, и всякий раз заранее неизвестно, чем они кончатся. Так, Егор бескорыстно выручает своего знакомого, который задолжал наркоторговцу по кличке Цыган. Тот непреклонен и грозит Реми (так зовут знакомого Егора) физической расправой, но случай приходит на выручку Егору и Реми. Взамен уплаты долга Цыган предлагает Егору (по подложному паспорту) сдать за него экзамен в некое военизированное учреждение. В результате Егор обнаруживает виртуозные умственные способности, и его вербует таинственная спецслужба (которая разрабатывает особые приборы получения эксклюзивной информации о частных лицах). Ни одно из звеньев сюжета невозможно предугадать.

Однако, причудливо переплетаясь, создавая многочисленные интриги, сюжетные линии романа не всегда ясно завершаются. Так, например, тайна третьего пруда в романе разрешается скорее иносказательно (выясняется, например, что у вышеупомянутого старика отсутствует средний палец — и это имеет какое-то отношение к исчезнувшему пруду).

В принципе, в искусстве сюжетный ход, который не имеет окончательного завершения, возможен. Например, в фильме Питера Уира «Пикник у Висячей скалы» (снятого по реальным событиям) в таинственных краях исчезают три девушки и их учительница математики, а куда исчезают все четверо, так окончательно и не выясняется. Однако у Поляринова остросюжетные интриги с элементами детектива всё же несколько противоречат обилию иносказаний, ассоциаций и интертекстов. В искусстве существует принцип условной достоверности. Он предполагает, что, когда мы, например, в современном детективе читаем о преступлении, мы не пытаемся позвонить в полицию, но в то же время переживаем литературно условное событие как некоторую реальность. Сюжетное построение всё-таки нуждается в событийной реальности, даже если оно проникнуто отвлечёнными смыслами. Что было бы, если бы, например, в «Преступлении и наказании» Достоевского оставалось бы неясным, убил ли Раскольников старушку или, быть может, никакой старушки не было, и старушка — порождение больного ума Раскольникова?.. Смысловая гамма романа, которая, казалось бы, не нуждается непременно в сюжете, стала бы несколько расплывчатой.

Вопрос не только в том, разрешается ли та или иная сюжетная линия у Поляринова событийной кульминацией, вопрос ещё и в динамике сюжета. Чересчур стремительный сюжет будет по неизбежности скомканным, а чересчур растянутый — утратит повествовательную упругость. Так, автор, оставив Егора в кабинете вербовщика из спецслужбы и надолго переключившись на другую сюжетную линию, даёт читателю возможность подумать, а согласится ли Егор на работу в спецслужбе. Смысловая пружина предельно сжата, мы ждём, что решит Егор — в результате он принимает адресованное ему предложение о сотрудничестве, а вот хотя бы элементарной психологической мотивации того, почему Егор согласился участвовать в закрытом проекте, не хватает. Смысловая пружина не разжимается.

В ряде случаев жизненные решения и поступки персонажей у Поляринова не сопровождают психологические мотивации — пусть хотя бы краткие, но убедительные. Почему отец Егора и Петро ушёл от жены к любовнице? Почему жена, узнав об измене, била тарелки?.. Ведь не всякая, пусть даже трагическая, личная утрата непременно должна сопровождаться физической истерикой, тем более, что Поляринов пишет о периоде охлаждения между мужем и женой. Петро обнаруживает кровь и битую посуду, так сказать, уже постфактум, а вот сцена ревности как таковая не становится художественно убедительной, художественно яркой.

В романе подчас ощущаются и переборы. А между тем, например, Петро-отрок достаточно странен и без шокирующих подробностей, к которым относится, например, экзотический лиловый галстук Петро или немотивированное сходство Петро с Гитлером. Зачем Гитлер, когда минимальные средства — подчас самые сильные?

«Центр тяжести» — роман об изначальном существе и о жизненных метаморфозах человека. Поэтому в конце возникает вопрос: а каковы ментальные границы между детством и отрочеством? между молодостью и зрелостью? или феномен человека остаётся вечно ускользающим?

Василий Геронимус

1 https://gorky.media/reviews/poslednyaya-iskrennost/

2 http://thankyou.ru/lib/realism/alexey_polyarinov