НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Эдип играет в классики

Светлана Богданова. Сон Иокасты: Роман-антитеза. – М..: Стеклограф, 2018.

У каждого уважающего себя ребенка должна случиться в жизни Игрушка, Которую Надо Разбить – не потому, что она плохая, а потому, что понятность игрушки снаружи и непонятность изнутри образуют мучительное противоречие, разрешить которое можно только одним способом. И обязательно должна случиться Игрушка, Которую Надо Разобрать, А Потом Собрать Заново Совершенно Иным Образом. Опять же, не потому, что игрушка плохая, а потому, что твой кипящий, нарождающийся опыт осмысления игрушечной эсхатологии не приемлет застывшего опыта дядь и теть с игрушечной фабрики. Судьба лучшей игрушки весела и жертвенна одновременно.

Миф — одна из лучших и крепчайших игрушек человечества. Он оживает от малейшего, даже самого почтительно-консервативного, даже попросту неосознанного прикосновения, выворачивается в твоих руках наизнанку, завязывается в узел, рассыпается в прах и разрастается деревом. И снова обретает изначальную, вечно непонятную изнутри, вечно подчиняющуюся дразняще-чужим законам форму. А вот ты меняешься навсегда. Не в последнюю очередь от того, что наблюдатель, как известно, меняет наблюдаемое, а играющий с мифом никогда не бывает один. Да и абзац этот начался с обмана. Миф, конечно же, не игрушка, а Большая игра.

Место, занимаемое в Большой игре «Сном Иокасты», весьма интересно. В первую очередь, стоит отметить явные мифологические черты, проступающие в литературной судьбе этого текста. На экзамене в Литературном институте дипломный роман Светланы Богдановой получил «четыре», затем был напечатан в журнале «Знамя» (№ 6 за 2000 год)и назван Николаем Александровым «лучшей большой прозой месяца». Во время писательского молчания Светланы Богдановой, длившегося с 2001 по 2017 годы, роман жил в журнально-сетевой сфере отечественной словесности, стал темой нескольких диссертаций, вошел в программу нескольких вузов… и год спустя после возвращения автора в литературное пространство превратился в книгу. Можно сказать, начало третьего тысячелетия этот текст провел в некоей иллюзорной невидимости, в подобии деятельного магического сна — проще говоря, в состоянии, очень схожем с состоянием Иокасты, одного из самых пассивных персонажей канонического мифа об Эдипе и одной из важнейших фигур в парадоксальном повествовании Богдановой.

Сон — состояние небезопасное. Никакого счастливого билета писателю, присоединяющемуся к Большой игре, не полагается. Это не волшебный трамвай, прицепившись к которому можно доехать куда угодно. Отношения с Игрой подобны отношениям со своенравным языческим божеством: поведешь себя правильно — получишь сокровища, пожадничаешь, нагрубишь или сморозишь глупость – останешься ни с чем, а то и хуже. Любое литературное достоинство Большая игра умножит, а недостатки превратит в ослиные уши, возвышающиеся над головой незадачливого сочинителя на добрый метр. А еще внутри Большой игры есть свои уровни сложности. Светлана Богданова взялась не просто за миф, а за одну из самых трудных для освоения античных историй, вросших в современную культуру. Можно сколько угодно рассуждать о том, что и чувства и мысли у древнегреческих героев – это совсем не те чувства и мысли, что у нас, и всё тут работает по принципиально иным правилам, и не надо искать тонкостей, которых нет… но мы их находим, неизбежно находим, когда пытаемся понять, что заставило Медею совершить детоубийство, а Орфея — обернуться, что творилось в чудовищных головах Минотавра и Медузы, чем были странствия для Одиссея и подвиги для Геракла. Все эти персонажи хранят в себе тысячу многообещающих «если» и «а вдруг». Но что современному автору делать с героем, чья история — хроника бессмысленных метаний в несокрушимой клетке фатума, с героем, у которого выбора меньше, чем у жертвы маньяка из «Пилы»?

Самым очевидным решением, конечно, было бы взять молоток и разворотить клетку вместе с содержимым. Большинство авторов, которым вообще не следовало бы брать миф в руки, поступают с мифом именно так, искренне полагая себя отважными провокаторами. К Игре этот унылый вандализм никакого отношения не имеет. И к Светлане Богдановой – тоже. Она не касается зловещего стержня мифа: если Эдипу суждено убить отца и возлечь с матерью, значит, он убьёт и возляжет. Она меняет вселенную вокруг стержня.

Это странное зыбкое чувство, когда всё вроде бы идет по сценарию, но всё… не то. Сфинкс выглядит совсем не так, как мы привыкли. Согласитесь, откуда той, что придумала Сфинкс, было знать, к чему мы привыкнем? Да и та, что стояла за спиной у той, что придумала Сфинкс, не могла об этом знать — не так уж всемогуща она и ей подобные. И мудрость Эдипа, разгадавшего загадку о существе, что ходит утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех — сработала, конечно, да только это не мудрость, а мыслительный курьёз. Слепота же, в которой должен раствориться сюжет, оказывается просто слишком острым зрением.

Почти каждого персонажа этой истории Богданова превращает в твинпиксов­скую сову, которая не то, чем кажется. Но совы эти — не чудовища, они умеют летать и добывать себе пропитание. И сами они вам не покажутся, придется идти в лес — точнее, не в лес, а вверх, вверх, вверх по закрученной лестнице в покои спящей Иокасты (она спит уже много лет, не догадываясь, кто овладевает её неподвижным телом… или, наоборот, зная слишком много? И умея — тоже слишком много?), борясь с усталостью, головокружением, пугаясь игры теней на камнях от горящих факелов, размышляя обо всём, что только может прийти в голову человеку, долго и терпеливо поднимающемуся по ступеням.

Непредсказуемая многослойность — одна из главных черт образной системы Светланы Богдановой. А самая замечательная черта этой многослойности — человеколюбие. В лабиринтах Богдановой легко забыть, где верх, низ, право, лево, материя и сознание, но можно быть уверенным, что вас никто не съест, и вы никуда не провалитесь. Путешествие по ним — требующий немало сил, но спокойный и увлекательный душевный труд. В смысловых поворотах «Сна Иокасты» можно найти множество альтернативных реальностей — феминистскую драму, в которой древний как мир сюжет об обиженной женщине, ставшей причиной премногих бед, идеально рифмуется с современными фантазиями Этвуд и Лессинг, мистическую притчу о сне (здравствуйте, Будда, Кальдерон и Чёрный Король из Зазеркалья), постмодернистскую сказку в лучших традициях магического реализма, триллер о духовном путешествии…  Отдельный сюрприз — обнаружение еще одной альтернативной реальности на обложке книги, выполненной самой Богдановой.

Ни одна из этих историй не пытается стать идеологией книги, каждая — равновеликая часть архитектурного ансамбля. Архитектура же здесь удивительная — тот редкий случай, когда вживленные в прозу поэтические конструкции порождают не странного гибрида, а совершенно естественный текст. Размыкая контуры мифа, Светлана Богданова создает из них арки, потайные проходы, ямы-ловушки, купола… и наконец выходит из построенного здания, чтобы обратить текст в тот самой перекрёсток двух дорог, на котором Эдип не смог разъехаться с Лаем и пророчество обрело плоть. Но у Богдановой на перекрестке происходит нечто противоположное античному детерминистскому кошмару: литературная материя, привычная до того, что напоминает даже не плоть, а камень, вдруг оборачивается воздухом, перьями, отражением, пустотой, бесконечностью, траекторией волшебного бродячего острова.

Это правильная игра. Она заставляет ребёнка расти.

Мария Мельникова