НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Сохранённая речь

Марина Бобрик. Проза Осипа Мандельштама «Холодное лето» (1923). Языковой комментарий. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2018.

Репутация Мандельштама как тёмного поэта долгое время держалась на том, что мы просто не понимали его поэтический язык. Он говорит, например, про Воронеж: «жёлтою мастикой утеплённый», а мы недоумеваем: при чём здесь мастика? и разве мастикой утепляют? ею ведь натирают полы… А за недоумением следовали даже и у хороших филологов домыслы, уводящие от непосредственного смысла текста, в приведённом случае — от темы тёплых красок словесной живописи («На доске малиновой, червонной…», 1937). Или: что такое «гниющая флейта» в стихотворении «Чернозём» (1935)? как она может «настраживать слух»? А это характерная мандельштамовская «стяжка» и перенос эпитета: гниющая земля, как флейта, предупреждает о смерти.

Но дело в том, что стихи можно воспринимать и без точного понимания отдельных слов — устаревших или употреблённых в каком-то особом сочетании или значении. На эту тему размышлял один из лучших комментаторов Мандельштама М.Л. Гаспаров: «Чем отличается восприятие от понимания? Тем, что воспринимать, переживать, волноваться над стихотворением можно и не понимая его, как чехов­ская прихожанка у обедни плакала над словом “дондеже”. У каждого из нас есть за душой такие стихи, которыми мы наслаждаемся, не нуждаясь в их понимании»¹ .

Другое дело — проза, даже и мандельштамовская проза с её метафорической образностью, субъективностью, высокой эмоциональностью, с опущенными звеньями мыслей. Проза рассказывает, а не передаёт, она самой природой своей взывает не только к восприятию, но и к пониманию непосредственного смысла, к пониманию самих слов. И это хорошо и правильно, что комментаторы Мандельштама сосредоточили специальные усилия на прозе, — назовём с благодарностью книгу «Осип Мандельштам. Египетская марка. Пояснения для читателя» (составители — О. Лекманов, М. Котова, О. Репина, А. Сергеева-Клятис, С. Синельников, М., 2012), в которой мандельштамовская повесть получила всестороннее освещение, и подробный комментарий к «Разговору о Данте», подготовленный Л.Г. Степановой и Г.А. Левинтоном в составе 2-го тома Полного собрания сочинений Мандельштама под общей редакцией А.Г. Меца (М., 2010).

Книга Марины Бобрик отличается от этих работ принципиальной установкой на комментарий не всесторонний, а только «языковой» — эта установка вынесена в подзаголовок книги. В предисловии поясняется: «Наш комментарий сосредоточен в первую очередь на языке, а в нём — в первую очередь на отличиях от современного языка». Польза самоограничения очевидна: поставлена и решается конкретная исследовательская задача, и это позволяет распахать обозначенный участок с наибольшей эффективностью. «Холодное лето» — небольшой прозаический текст, очерк, занимающий в собрании сочинений Мандельштама две с половиной страницы, и вот на таком пространстве выявляется 120 точек, позиций, требующих языкового комментария. В результате мы получаем полное лингвистическое описание текста, и сразу обнаруживается: занимаясь языком Мандельштама, исследователь, как бы он ни держал сам себя за руки, не может оставаться в поставленных рамках и выходит на общие вопросы поэтики Мандельштама, на большой контекст его творчества. Так, автор этой книги, описывая язык отдельного произведения, нащупывает и невольно предъявляет отличительные особенности художественного мира Мандельштама, как минимум две: в этом мире всё связано со всем, всё прошито нитями сквозных мотивов и мыслей, и другое — именно язык доминирует в поэтике Мандельштама, его поэзия и проза — это прежде всего явление языка, опыт творческой работы с языком.

Эпиграфом к книге Марина Бобрик поставила отрывок из письма Мандель­штама Н.С. Тихонову от 31 декабря 1936 года: «Язык русский на чудеса способен, лишь бы ему стих повиновался, учился у него и смело с ним боролся. Как любой язык чтит борьбу с ним поэта, и каким холодом платит он за равнодушие и ничтожное ему подчинение!». Здесь поэт-филолог точно сформулировал свои отношения с языком — это прежде всего доверие к языку, но и борьба с ним, то есть деавтоматизация, нарушение его норм и привычных связей, оживление и раскрытие его возможностей. Соответственно, один из продуктивных путей изучения мандельштамовского художественного языка — анализ, как пишет Марина Бобрик, «разного рода сдвигов (из перспективы современного русского языка) в употреблении слов и конструкций». Множество таких «сдвинутых» слов и сочетаний из «Холодного лета» разбирается в книге, но надо сказать, что этот путь совсем ещё не пройден и в отношении мандельштамовской поэзии.

Если сдвиг понимать расширительно — как осознанную «неправильность», то в ряде стихотворений Мандельштама такой сдвиг оказывается значимым приемом. Приведём один пример: в стихотворении «Еще далёко мне до патриарха…» (1931) грамматический сдвиг обнаруживается в трёх формулах вежливости: «ну что ж, я извиняюсь», «в нём слышно польское “дзенкую, пане”» и «взять за руку кого-нибудь: будь ласков»; во всех трёх случаях это чужое слово (социально чужое или иноязычное), произносимое автором чуть-чуть неправильно, с лёгким ироническим оттенком. Так проступает в стихотворении неочевидная тема педалированной вежливости, которая, кажется, имеет отношение к новому мироощущению, сказавшемуся в этих и других «московских» стихах, близких по времени, — к попытке поэта влиться в новую жизнь, преодолеть социальную преграду, позиционировать себя как «тоже современника», «человека эпохи Москвошвея».

В отличие от нас, автор книги не пускается в толкования, а действует как историк языка и сосредотачивает свои усилия на тех мандельштамовских сдвигах, какие видны на фоне языка эпохи, таким образом следуя известной установке, сформулированной, например, Р.Д. Тименчиком: «Профессиональная проблема комментатора заключается в том, чтобы его агрессивные акции приближали читателя препарированного текста к исторической рецепции и, таким образом, к гипотетическому “авторскому замыслу”»² . Эта задача, несомненно, решена в книге Марины Бобрик, но, повторю, предлагаемый комментарий открывает и более широкие пути и перспективы, подсказывает темы уже не лингвистического, а собственно литературоведческого разбора.

«Холодное лето» раньше не привлекало внимания мандельштамоведов, а теперь ясно, что это не проходной текст, что он неслучайным образом соотносится с очерком «Прибой у гроба» (1924), написанным по следам похорон Ленина, что это прозаический вариант особого цикла «прогулок по Москве», начатого в мандельштамовских московских стихах 1916-го и продолженного в стихах 1924 и 1931 годов — то есть теперь более отчётливо проступают константы мандельштамовского «московского текста» в его прозаическом и поэтическом вариантах.

Или, например, комментатор отмечает своим вниманием формулу «а я люблю…» и её варианты в начале абзацев «Холодного лета»: «Эта цепочка становится структурообразующим элементом, компенсирующим в известной мере отсутствие сюжетных связей, но и подчёркивающим композиционный произвол прогулки», — тут можно пойти дальше и вспомнить мандельштамовскую теорию прозы, реализованную впоследствии в «Четвёртой прозе» (1929–1930) и в «Путешествии в Армению» (1931–1932) и зафиксированную в записной книжке: в прозе должна царить «свобода расстановок», поскольку «прозаический рассказ не что иное, как прерывистый знак непрерывного».

Языковой комментарий, оказывается, даёт материал и для обсуждения и прояснения некоторых проблем мандельштамовской текстологии, запутанной во многих случаях до полной безнадёжности. Одна поправка автора книги в принятом тексте «Холодного лета» кажется бесспорной: во фразе «А в одно из окошек за кучи барахла всегда глядит гречанка красоты неописуемой…» во всех собраниях печатают без всяких оснований «из-за» вместо «за» — автор книги называет такие случаи «очень глубоким редактированием». Другая поправка, не столь бесспорная, касается финального абзаца «Холодного лета» — это более существенный случай «глубокого редактирования», в результате которого смысл текста изменен на противоположный: «Меня радует крепкая обувь горожан…» вместо «Менее радует…» — именно второй вариант (так в архивной машинописи и в первой публикации) поддерживается результатами языкового анализа.

К числу лучших комментаторских этюдов относятся страницы про «толстые колонны», про «водные» метафоры города, «соломенные вспышки трамваев», про «площадь Большой Оперы», про слово «явь», про «туфельки-лодочки» и многое другое. Реального комментария автор старается избегать, компенсируя его изобразительным рядом, — в книге представлено много замечательных фотографий 1920-х годов; также к ней прилагается полное факсимильное воспроизведение номера журнала «Огонёк», в котором впервые было напечатано «Холодное лето». В целом книга представляет собой увлекательное и полезное чтение, а для мандельштамоведения она станет не только «подспорьем», как скромно надеется автор, но и открытием новых возможностей.

Ирина Сурат

 1 Гаспаров М.Л., Ронен О. О «Веницейской жизни…» О. Мандельштама. Опыт комментария // Звезда. 2002. № 2. С. 194.

 2 Тименчик Р.Д. Что вдруг. Статьи о русской литературе прошлого века. Иерусалим-М., 2008. С. 590.