НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Безвременье бытования

Максим Гуреев. Тайнозритель: сборник. — М: Издательство «Э», 2018.  — (Интеллектуальная проза российских авторов).

Современная русская литература своего читателя ищет робко. Новому искусству сопутствует общее недоверие, нередко и откровенное неприятие. Антитрадиционность в воплощении текстов и новых смыслов, современные интерпретации действительности отталкивают здорового обывателя, даже пугают его. Не говоря уж о необходимости расшифровки, зачастую невозможной без должной подкованности.

Средний читатель, листая, к примеру, «Братьев Карамазовых», способен убедить себя в том, что он действительно целиком и полностью проникает в художественное пространство. На деле же он считывает сюжет. В романах Достоевского оставалось место, на котором «непосвященный» мог ютиться без особых неловкостей, отыскивать любопытные моменты и концентрироваться на них. В случае с Достоевским это — детективное начало.

В современной литературе так не пойдет. Хотя бы потому, что форма стала куда более изощренной, неподатливой для неопытного глаза. И уж точно так не пойдет с Максимом Гуреевым.

Об авторе «Тайнозрителя» широким кругам известно, увы, немного. Краткая биографическая справка  — одна и та же на всех сайтах, где можно найти книги автора. Вот вся информация, которую без долгих поисков можно отыскать в сети: родился в Москве в 1966 году, учился в МГУ и Литературном институте. Журналист, эссеист, режиссер, писатель, фотограф, автор романов и повестей. Подробностей не обнаружить.

Удивительно ли? Максим Гуреев пишет интеллектуальную прозу, которая обычно массово не востребована. Так было всегда, но сейчас, во времена максимального укорачивания и упрощения всего, отсутствие потребности в сложном ощущается особенно.

Тексты Гуреева требуют от читателя концентрации внимания и высокого интеллектуального напряжения. Дополнительная сложность (если в случае с интеллектуальными текстами вообще бывает иначе) — в том, что гуреевская проза интертекстуальна. Для полноценного постижения текста необходимо знать и понимать или, на худой конец, просто воспринимать пласты культуры, на которых основана его проза.

Основной пласт — культура религиозная. Реминисценции из Писания, включая дословные цитаты из него, здесь постоянны. Помимо этого, очевидна связь и с классической литературой  — отсылки к русским писателям: к Пушкину, Волошину, Гоголю, — касающиеся, правда, больше личностей авторов, чем их произведений. Упоминаемые классики важны для Гуреева, скорее, как символы.

Существен и исторический контекст периода от застоя до начала нулевых (по большей части, правда, бытовой). Прямо касается истории Гуреев только в связи с войнами этого времени.

Кроме того, выразительные принципы Гуреева очень близки к орнаментализму. Орнаментальная проза требует специфического вкуса. Она живет по законам поэзии. Сюжет в ней нередко заслоняется формой и языком. Текст, основанный на таких принципах, лирически субъективен, изобилует средствами выразительности: метафорами, ассоциациями, лейтмотивами, ритмом.

Из-за всего этого произведения Гуреева сложно пересказывать, несмотря на то, что сюжет в них есть. Но гораздо важнее сюжета — «узоры» вокруг, составляющие «рисунок». Фрагменты этой речи склеены «словами-знаками, словами-символами, словами-объектами». Повествование переходит с предмета на предмет, перескакивает с одного персонажа на другой. В сюжете нет хронологической последовательности. Событийность вообще не очень свойственна Гурееву. Его сюжет строится, скорее, с помощью фиксаций образов и состояний, мыслей и ощущений, — нарратив спрятан за поэтическим началом.

Фрагменты-абзацы повторяются — Гуреев часто использует прием рефрена, причем двух видов: дословное повторение отрывка или похожий кусок текста, но с другим героем, в другой обстановке, с измененным концом.

Сборник «Тайнозритель» состоит из трех повестей и одного романа. Сборник открывает повесть «Вожега»¹ , главный герой которой — мальчик Петя, приехавший из детдома в Вожеге в Москву к глухой тете. Вторая повесть  — «Калугадва», дебютное произведение автора, вышедшее в 1997 году в журнале «Октябрь». Здесь в центре внимания тоже одинокий мальчик, Женя. Повесть начинается с похорон его матери. За ними следует роман «Покоритель орнамента», вышедший в 2013 году в «Знамени». О сюжете здесь говорить сложнее всего. Это — сборник рефлексий, осмыслений и переосмыслений прошлого и настоящего. И завершающее произведение сборника  — повесть «Тайнозритель», о забытой в детдоме девочке Феофании и женщине, приютившей ее.

В роли двигателя сюжета выступает, как правило, главный герой. Но в контексте гуреевской прозы «движение» довольно условное. Поскольку нарратив вторичен, то и логичность, последовательность, мотивация действий (как, впрочем, действие в принципе) персонажей не являются необходимостью. Здесь, скорее, наоборот: сюжет двигает героя.

Но внимание все же акцентировано на одном персонаже  — протагонисте или, лучше сказать, лирическом герое. Только за его действиями, а точнее, чувствами автор следит на протяжении всего произведения.  Например, в повести «Вожега» персонажи  — почти все жители коммунальной квартиры. Но они появляются в повествовании только тогда, когда Петя обращает на них внимание.

Это смелая и необычная игра с субъективацией. У такого переключения — особые свойства и задачи. Новый персонаж, появившись, захватывает все пространство текста. Герой вырисовывается полностью за один раз: фиксируется его настоящее, вспоминается прошлое. Появляясь вторично, он только взаимодействует с главным героем. Таким образом, получается целая галерея лиц, которые как бы создают декорацию.

«Для меня повесть “Вожега”,  — говорит сам Гуреев, — стала еще одной попыткой обнаружить некую внутреннюю интонацию, состояние, если угодно, звучание Москвы 50–80-х годов  прошлого столетия, собирательным портретом людей, живших тогда на Щипке и Зацепе».²

То же самое происходит и в повести «Калугадва». Но здесь персонажи — те, кто помнит Лиду, те, кто хоть как-то с ней связан. (Лида умирает еще до начала повествования). Главный герой — ее сын, Женя. Маленький мир поселка для него становится вечным напоминанием о матери. Он ищет ее повсюду — в ее комнате, в квартире, во дворе, на карусели, в соседней деревне.

В заглавие вынесено название станции, где Лида познакомилась с отцом Жени. Место для мальчика почти мистическое. Поэтому и название записано неправильно, как бы на слух: «Калугадва» вместо «Калуга два». Отец, которого он никогда не знал, приезжает на похороны. Вдруг. Мальчик ищет мать и в нем, но не находит.

Для описания жизни окружающих протагониста персонажей  Гуреев использует слово «бытование». Его герои — обыватели. Они живут как придется, куда «жизнь заведет», не пытаясь навязывать окружающей реальности собственные смыслы. Тихо и покорно строят быт. И даже такое потрясение, как смерть, выдергивает их из привычного состояния лишь ненадолго.

Эти образы кочуют из произведения в произведение. Это не всегда только «похожесть» фона вообще, — иногда Гуреев переносит и персонажей. Например, отец Мельхиседек появляется и в повести «Калугадва», и в романе.

Именно персонажи, находящиеся как бы «за» главным героем, создают особенную гуреевскую атмосферу. Фон состоит в основном из «убогих — глухих, хромых, слепых», поэтому общее впечатление от таких картин тяжелое.

Главный же герой отличается от остальных особенным, художественным мироощущением. Не зря в сборнике в центре внимания всех повестей — дети. В романе большая часть повествования отведена детству лирического героя. Дети воспринимают реальность острее и ярче, наделяют пространство элементами сказок, фантазий, ассоциаций, воспоминаний.

В «Покорителе орнамента» много образов-ключей к пониманию прозы Гуреева в целом. Например, фотографии  — застывшие навсегда изображения — имеют продолжение в памяти и таким образом остаются живыми: «…там, внутри светонепроницаемой коробки, свершалось нечто, имевшее отношение к смещению времени и даже к его остановке».

Категория памяти для автора — чуть ли не основная. Все его произведения строятся на ретроспективе и ассоциациях. Цепляясь за предмет, Гуреев выстраивает ряд прямо или косвенно связанных с ним воспоминаний.

Важна для него и категория времени. Из-за скачущего повествования  — внимание постоянно перебрасывается с одного на другое — время в гуреевской прозе практически стирается. (Вообще, все тексты сборника объединены ощущением обыденного безвременья: все происходит по-разному и одинаково, одновременно и вне времени.) Особенно это заметно в романе, где повествование перебивается воспоминаниями и фантазиями, запутывается в рефренах. Здесь уместнее всего — основополагающий в романе — образ орнамента: линия узора извивается и повторяется. В таком контексте получает внятное объяснение и само название романа — «Покоритель орнамента». Рефрен у Гуреева — не только дань форме, он — еще и отсылка к миропониманию автора, его представлению о спиралевидности времени, истории, жизни.

Анастасия Шабалина

1 Впервые опубликована в нашем журнале (№ 5, 2010).

2 Максим Гуреев. Предисловие к повести «Вожега» // Знамя. № 5. 2010.