НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Кластер Довлатова, или Где смеяться, маэстро?

Роман Михеенков. Упражнения на развитие беглости — М.: Издательство «Э», 2018. — (Живая проза. Произведения современных российских писателей).

Исходя из аннотации — жанра, исторической правде которого по понятным «самопродающим книгу» причинам веришь с трудом, — собранные в изящном томике рассказы режиссера, драматурга и прозаика Романа Михеенкова «увлекательны, как сама жизнь: смешные, грустные, страшные… близкие каждому, потому что они о нас и о нашей жизни».

Насчет сюжетного разнотравья да грусти-печали, вложенной в каждую якобы смешную до жути историю (дословный перевод на русский с издательского коммерческого), спорить нет смысла, все так, а вот что касается того, что «они о нас и о нашей жизни»... Не верю: нет-нет, не обо всех нас — нет-нет, не обо всей нашей (и кто такие «мы», в конце концов?), да и разве общий знаменатель применителен к людским судьбам? Акцент — на слове «людским».

Существование главного героя, так называемого внутреннего эмигранта (а кто не он? — старо, как мир), почти все его поступки, за редким исключением, не повод для вдохновения, да автор, впрочем, вдохновлять никого и не стремится — нет у него такой цели, не обязан, не должен. Лирический герой — сквозной персонаж, проходящий — все больше мимо нот — круги ада пятнадцати коротких экзерсисов — чаще скорее отталкивает, нежели привлекает: он — пресловутый мыкающийся интеллигент, чем только не промышляющий и чем только не поступающийся ради того, чтоб в поганеньком социуме — другого тут нет и не будет — выжить (о жизни речи нет: да и была ль?) — даже с дамками-то спит, чтоб на работу пристроиться, фи-фи, обратная сторона харрасмента: ничего, кроме презрения, мальчик наш сам к себе не испытывает…

Сострадать ему сложно, не нужно, бессмысленно. По счастью, морализаторство —не цель Михеенкова, ведь его «Упражнения на развитие беглости» — попытка преобразить бытовые и бытовушные зарисовки путем обрамления их в музыкальные формы: от частушек — через румбу — к романсу. От сиртаки — к па-де-де. От скерцо — к рингтону для мобильного телефона… Автор пытается варьировать и темпы, наделяя сюжеты произвольными подзаголовками типа Allegro accelerando, Andante sforzando или Grave, не слишком заботясь о том, насколько гармонично те соотносятся собственно с самой историей и жизнью персонажа-«сквозняка»: пока все это дышит и движется по отдельности... музыка — слева, герои — справа. Темп — сверху, сюжет — снизу… Непросто уловить синкопы регтайма в рассказе «Клен ты мой опавший» — или понять, например, почему в «Поцелуе от первого лица» подзаголовок «каприччио» дополнен темпом Presto. Какой смысл в сей игре, что за звуковое  приношение, к чему оно?.. Пожалуй, в том самое сильное недоумение — впрочем, экс-музыкальное образование волей-неволей дает о себе знать, и автор этих строк констатирует, что и собственного изготовления новый сборник из буковок составлен «при участии» излюбленных музыкальных ловушек… кто знает, сколь (не)органичными покажутся они читающему! Прием не нов и оттого небезопасен, ибо требует, дабы избежать клиширования,  своеобразного (непременно выстраданного, прожитого) стилистического подтверждения, которое в «Упражнениях на развитие беглости» не лежит на поверхности, ищи-свищи: ан рецензент-то бесчувственный, может, ошибся? Другие вот вопросов не задают, знай, оды пишут: рондо ли, блюз ли, все им едино — но что делать с внутренним слухом! «Только музыканты музыку мою поймут…» — в сухом остатке: крышку гроба-рояля захлопнуть, ноты сжечь, перейти — на подушечках пальцев (ручная кладь) — к словам-словам.

Итак, главный герой книги «Упражнения на развитие беглости» — в прошлом обыкновенный мальчишка с криминальной окраины, разрывающийся между полярными мирками: чинным семейством и дворовой школотой. Советское детство настырного подростка методично отравила музыкалка, юность перемололи жернова перестройки, а взрослым персонаж так и не стал: хорошо ли это, худо ли — не нам судить, каждый таков, каков есть. Тщетно пытаясь найти себя в звуках и буквах, женщинах и мечтах, бизнесе и политике, рекламе и режиссуре, седеющий мальчик так ни к чему и не пришел, так ничего действительно важного, в сущности, и не сделал, на пустяки анимку растратил… Или так лишь кажется? Прочти между строк — и там, глядишь, все иначе? Что-что?.. «А вы читали “Золотые плоды”?..¹ »

Широкая (хорошо: не «узкая»), в сущности, душа, таланты, которые многим и не снились, фатальное умение попадать как в самые банальные, так и в самые нестандартные ситуации, нередко опасные для жизни белкового тела, — все это сыграло с невыросшим мальчиком несмешные шутки. Он оказывается то на Мальте, то в Бразилии, то в канадской провинции, то в Венеции, то в Лондоне, а то — выламываясь из привычной картины мира — судорожно ищет новые пути выхода из тупика: именно этот, крайне энергозатратный процесс, и выводит его из ступора. Экзистенциальный «гвоздь», на котором он сидит, — единственное, что заставляет его двигаться. Срежиссированный отчаяньем жест. Момент смещения «точки сборки», привет, Кастанеда, привет.

Практически все мини-сценарии, обозначенные Михеенковым как рассказы, — свернутые во времени, не выписанные в киноформат, короткометражки в прозе. Открывает книгу «Двор моего детства» — вот он, выпуклый, почти осязаемый, видеоряд: «Шустрый мальчишка в полосатой футболке с “десяткой” на спине элегантным финтом подбрасывает футбольный мяч и, повторив трюк великого Марадоны, вгоняет его в ворота…». Криминальная история с простецким названием «Килька в томате» погружает читающего/смотрящего в мир недолюдей: «Какая сволочь забила форточку гвоздями! Я хватаю банку от кильки, надеваю ее на кулак, замах… Осколки со звоном падают мне под ноги. Полет со второго этажа длится бесконечно. Я слышу крики бандитов, приглушенные хлопки выстрелов, треск выбиваемой двери...». История  поездки в Канаду, наложившаяся на дичайшую лав-стори, — еще один паззл, чье вхождение в нужную ячейку показывает нам персонажа с другой, доселе незнакомой, стороны: «Наряд милиции, встречавший меня в аэропорту “Шереметьево”, не понял, почему я не поехал к Тиффани и зачем я оборвал все листья с клена у моей гостиницы, но взял с меня всего триста долларов за курение в туалете самолета…».

Один из любопытных текстов — «Час Прометея»: вот здесь-то дыхание Довлатова наиболее ощутимо… да что там Довлатова, сам Веничка, кажется, моргнул, когда Михеенков про это писал!.. Кажется, именно при чтении сей короткометражки впервые (наконец-то) приходит ощущение того, почему автор ставит после названия рассказа — вторым и третьим уровнями заголовка — сиртаки. Moderato, accelerando: «Резкий удар в бок. Печень. Напоминает, что на часах 22 часа 57 минут 00 секунд. В очереди за амброзией передо мной двое: Горгона с полудохлыми змеями на голове и какой-то гунн у кассы. В десять водку продавать перестанут, у меня три минуты. Гунн в разных сочетаниях употребляет все три знакомых ему русских слова, но никак не может объяснить продавщице, что пришел за хлебом. Если я его убью, меня, конечно, оправдают. Но тогда я не успею купить водки. Пусть живет…» — три минуты, оставшиеся до закрытия винного, вспыхивают в менталке персонажа, раскрашиваясь всеми цветами радуги — и вот он уж мнит себя Прометеем, и прилетающий клевать его печень Орел, жалующийся между делом, что, мол, издалека летит-то, тяжело ему, бедняге, да задачу Зевса не отменить, — не просто метафора.

И на посошок: Михеенков не изобретает колеса, резонно вспоминая, что оно уже изобретено и уже куда-то вместе с мирком сим катится, а хоть бы и в тартарары. Его трагикомичные этюды о треклятой трехмерке предельно прозрачны — в его простоте и прямоте нет подтекстов, все как на ладони: и все жутко, жутко узнаваемо, хочешь того или… в общем, другой реальности у нас для вас нет!

Возможно, Довлатов оценил бы подобную прозу иначе, ведь именно синкопами его баек-партитур пронизаны «Упражнения на развитие беглости»: атональные кластеры-скетчи от Довлатова-light.

Наталья Рубанова

1 Натали Саррот.