В послевоенные годы и позже в Хабаровске жили прозаики общесоюзного звучания, лауреаты Сталинских и иных премий: Василий Ажаев, автор романа “Далеко от Москвы”; Николай Задорнов, создатель трилогии о заселении русскими Сибири и Дальнего Востока — романов “Амур-батюшка”, “Далекий край”, “К океану”; Дмитрий Нагишкин, написавший “Амурские сказки”; Николай Шундик с его “Быстроногим оленем”; последний из писателей герой соцтруда, а ныне лауреат брянской премии имени Ф. И. Тютчева Петр Проскурин, который начинал свою эпопею о Захаре Дерюгине “Корни обнажаются в бурю” именно здесь, в “городе удачи”. Но знаменитых и менее знаменитых писателей влекло в Москву, в Москву, в Москву. В Хабаровске работали какое-то время И. Золотусский, Б. Можаев, А. Пришвин, В. Ткаченко, В. Туркин. Оставили лирический след поэты Р. Добровенский, О. Ермолаева, Р. Казакова. Так что в Хабаровске любили пошутить насчет того, что, отпуская писателей, мы укрепляем слабую писательскую организацию столицы. Однако перечень писательских имен здесь дан не столько для того, чтобы потешить провинциальные амбиции, сколько для того, чтобы удивиться — как изменились времена, нравы, литературные жанры. В 90-е из всех пишущих, стартовавших из Хабаровска, только молодая журналистка Дарья Асламова сподобилась всесветной славы. Да, та самая, автор “Записок дрянной девчонки”. Между тем, ныне в краевом центре, каковым является Хабаровск, функционируют две писательские организации: филиалы Союза писателей России и Союза российских писателей; и они насчитывают около сотни творческих единиц.
Когда-то в 70-е, возвращаясь с ученья в Литинституте, хабаровский поэт Виктор Еращенко прощался с Москвой (“не состоялась наша встреча, не прозвучали те слова...”) и с некоторым вызовом подчеркивал духовную суверенность своей малой родины:
Тогда еще досталось ему от критики за региональное суперменство. Теперь, к концу тысячелетия, когда Хабаровск отметил свой 140-летний юбилей, пыль музеев стала намного толще (в воздухе витает проект создания, вдобавок к уже имеющимся, музея буддизма), а самостоянья, культурного и политического, добавилось неизмеримо. Иные из наблюдателей “с запада” сравнивают российский Дальний Восток с неизвестно куда дрейфующей льдиной (Петр Вайль). О том же предупреждает и Александр Солженицын: “Да, свои судьбы были у нашего Дальнего Востока, и своя в гражданскую войну; а если мы не прочнемся сейчас — то с этой своей судьбой откатится он от нас вовсе”. Это впечатления 1994 года, когда Солженицын, возвращаясь из Вермонта в Россию, посетил и наш город. Геополитические тревоги, до поры скрытые в глубинах, иногда становятся жгуче актуальными; точно так же и экологическая обстановка в крае вдруг становится взрывоопасной. В конце июля, когда пишутся эти строки, город окутан дымом с большим содержанием угарного газа. На севере Хабаровского края горят леса (130 тыс. га!), и ветер доносит этот дым до Хабаровска. Каково же в Комсомольске? Чтобы окончательно не запугать читателя, добавлю, что социальная обстановка здесь значительно лучше, чем, скажем, в соседнем Приморье, где никак не спадает напряжение от шахтерских забастовок и политических разборок.
Итак, позабудем пока о задымленности атмосферы, о замутненности воды в Амуре, об эсхатологических предчувствиях конца века. Всмотримся внимательно в культурное пространство нашего города. Что пишут писатели, что читают читатели? Не стоит и повторять общие места: книжные магазины завалены глянцевым ширпотребом, издания местных авторов потеснены в скромный уголок. Бушует шоу-, аудио- и визуальная развлекаловка. И все-таки писатели пишут, русская литература продолжается. Другое дело, что в системе культурных жанров она занимает не первое, не второе место. Десятое?
...Прибывающего в Хабаровск со стороны реки (как, например, цесаревич Николай Александрович 26 мая 1891 года) встречает на Утесе (эмблематическое место для Хабаровска) монумент графу Н. Н. Муравьеву-Амурскому работы А. М. Опекушина. Памятник приамурскому губернатору установлен в 1891 году, порушен в 1925-м. Затем на грандиозном пирамидальном постаменте (его-то оставили) поочередно, сообразно с политической конъюнктурой, красовались фигурки Сталина, Ленина, а потом и парусника первопроходцев. Фигурки, потому что они были несоизмеримы с пьедесталом и оттого производили комическое впечатление. К 1992 году памятник был восстановлен, точнее, воссоздан трудами многих людей. По счастливой случайности в Русском музее сохранилась уменьшенная копия работы Опекушина, и ленинградский скульптор Л. В. Аристов воссоздал статую в натуральную величину. А черную работу по осуществлению задуманного более десятилетия вела Антонина Дмитриева, агроном по образованию, ныне почетный гражданин Хабаровска.
Когда Александр Твардовский писал поэму “За далью — даль” (1960) и поездом проехал всю Россию на восток, в Хабаровске на вокзале его встречал сам Ерофей Павлович в тяжелой бронзовой шубе (памятник установлен в конце 50-х, скульптор А. П. Мильчин). За прошедшие полстолетия монумент Хабарову основательно врос в культурное пространство. К нему, словно к Медному Всаднику, обращаются поэты и прозаики.
Есть в Хабаровске и свой Пушкин — памятник поэту безымянного автора стоит перед Государственным педагогическим университетом (прежде просто пединститутом). С ним тоже связана подвижническая история восстановления, которой хватило бы на целую книгу, и тоже — про Антонину Дмитриеву. ... Когда в 1937-м были санкционированы свыше торжества по поводу столетнего юбилея поэта, типовые парковые скульптуры изделия Краснопресненских мастерских рассылали из столицы по городам и весям. Такой Пушкин прибыл и в Хабаровск. В военные годы он был заброшен, потом отыскался и был реставрирован. Что с того, что его художественные достоинства спорны, выглядит он очень симпатично. Поэт, лицейского, по-видимому, возраста, стоит, склонив голову, с книгой в левой руке. У подножья цветы, вокруг клубятся студенты. Все как у людей. Наш Пушкин.
В том же 37-м хабаровский писатель и журналист Елпидифор Титов выступал с докладом “Пушкин и Дальний Восток”. Увы, об этом докладе довелось узнать из расстрельного дела Е. Титова лишь в конце 80-х, когда открылись архивы. Как ни хотелось бы смыть печальные строки, но они остаются на бумаге. Вот цитата из доносительских показаний на Титова, сделанных его коллегой писателем Семеном Бытовым, который в то время находился в Хабаровске: “Свой доклад “Пушкин и Дальний Восток” Титов согласовал с врагом народа Мариным, и последний внес свои поправки к докладу. Будучи в Ленинграде, Титов встречался с литератором врагом народа Оксманом, с критиком-авербаховцем Берковским”. Жаль, что сам доклад прочитать нет возможности...
Когда Пушкин в последний год своей жизни конспектировал “Описание земли Камчатской” С. П. Крашенинникова, Хабаровки-Хабаровска еще не было на карте. А сейчас его, Пушкина, присутствие в дальневосточном городе несомненно, и оно, в отличие от такового же монументального присутствия Ленина (кстати, в интересном исполнении Манизера), объединяет, а не разъединяет граждан.
В 1970 году Хабаровское издательство выпустило в свет книгу Всеволода Никаноровича Иванова “Пушкин и его время”, весьма своеобразно для того времени представившего образ поэта. Книга переиздавалась в Москве, получила всероссийскую известность. Философ, историк, писатель, журналист, человек сложной драматической судьбы суммирует в книге о Пушкине — через отношение поэта к разным историческим эпохам — и свой опыт осмысления российской истории. В. Н. Иванов (1888—1971) оказался в Хабаровске в 1945 году после харбинской эмиграции. За четверть века, прожитых в нашем городе, его творчество достигло своих вершин именно в исторической прозе. Его воспоминания о времени и о себе, которые он писал в стол, начали публиковаться только в конце 80-х в журнале “Дальний Восток” и печатаются до сих пор. Духовные импульсы, исходящие из написанного В. Н. Ивановым, пронизывают сегодняшнюю литературную жизнь города; незабываема и его поистине харизматическая личность. В иерархии литературных авторитетов наблюдается рокировка: корифеи соцреализма уходят в тень, а маргинал и эмигрант В. Н. Иванов выдвигается на авансцену. Остро необходима монография о его творчестве...
Но перенесемся из 70-х в наши дни и попробуем, поневоле фрагментарно, обрисовать сегодняшние литературные реалии.
Лавина малотиражных сборников хабаровских стихотворцев просто не поддается учету. Еще в 1994 году Союз писателей России начал издавать “Литературный листок вольных поэтов”, очень занятный. Затем издательства “Приз” и “Приамурские ведомости”, соревнуясь друг с другом, стали регулярно издавать поэтические буклеты форматом 10 х 14 см и объемом до одного печатного листа. Как правило, авторская воля в них явлена сполна, а вот редактура зачастую отсутствует. Так же обстоит дело и с критикой. Только журнал “Дальний Восток” и две главные газеты города рецензируют меньшую часть изданного (будь то официальное или коммерческое издание). Создается впечатление, что в этой ситуации поэтические книжки так и остаются в качестве личного (семейного) альбома. Где уж тут стать властителями дум, хотя бы городского масштаба? Молодых хабаровских стихотворцев охарактеризовал в “Знамени” (№ 5 за 1996 г.) Петр Вайль в статье “Очень Дальний Восток”: “Ни кедра, ни тигра, ни Амура — лишь тучи звездной пыли и сполохи планетарных сияний. Всегда есть привкус провинциальности в упоре на самобытность, но вернейший признак провинциальной заброшенности — космизм”. Что ж, отрыв от почвы, парение в мировом литературном контексте — из тех даров свободы, что принесло время перемен. Наверное, Петр Вайль читал рукописи авангардно настроенных (постмодернистски тож) ребят, пишущих стихи. Иногда они образуют летучие объединения вроде хабаровского “Сената”, некоторые, как Ар. Арт (псевдоним), публикуются в петербургской “Мансарде”. Еще пример “другой” литературы: совсем недавно самоиздан альманах “Имена и псевдонимы”, пока что в пяти экземплярах. Тут не только верлибры, палиндромы, но и “другая” проза, вернее, попытка “другой” прозы, так как писал ее изощренный филолог Олег К. За неимением возможности обширного цитирования приведу лишь стихотворение Сергея С.: “Россию жрут свои же санитары, / Но пдали плевать уж на волков. / Искусство сдохло, сор гуманитарный / Сметают в гроб...” Такой вот fin de siecle. Но есть и совсем иное: наверное, поспешил Петр Вайль, когда, описывая Хабаровск в уже упомянутой статье, заметил: “... дивное совпадение — французское имя Амура, на берегу которого мысль о любви не возникает”. Если бы он почитал еще и хабаровских поэтесс! Вот, к примеру, озорные строки из стихотворения Гали Ключ “Осеннее купание”: “Эй, мужчины по натуре! / Где шатаетесь без пар? / Дарят женщины Амуру / Невостребованный жар!” Что до самого имени реки, то, по наиболее достоверному предположению, оно оформилось как контаминация аборигенского названия (“черная река”) плюс активно звучавшее в высших кругах того времени симпатичное французское слово.
Но и кедры и тигры не забыты, о них пишут прозаики. Традиция, заповеданная В. К. Арсеньевым, жива по сей день. Она представлена писателями старшего поколения, это Владимир Клипель, Сергей Кучеренко, Всеволод Сысоев. Также актуальна и неисчерпаема тема освоения дальневосточных земель русскими. А если учесть экологические и геополитические проблемы сегодняшнего дня, то станет понятно, почему премию краевой администрации по литературе (есть такая в Хабаровске!) получили за последние два года книги именно этой тематической направленности, обе изданы Хабаровским книжным издательством. Во-первых, это “Одиночество вепря. Рассказы о животных” Сергея Кучеренко и, во-вторых, историческая повесть Николая Наволочкина “По особым поручениям”.
Ну, а где же, как говорилось раньше, образ современника? Бурный и мутный поток сегодняшней жизни энергично и изобретательно осваивает тройка хабаровских прозаиков, по алфавиту: простодушный фотограф Александр Гребенюков, ироничная нраво- и бытописательница Александра Николашина, мистически-интеллектуальный Кирилл Партыка. Все они в возрасте, о котором сказано “художник в силе”. Пишут много, гонорары получают символические, на жизнь зарабатывают журнально-газетной работой. Своеобразные и талантливые, насколько можно об этом судить внутри регионального пространства (ведь публикуются эти авторы только в Хабаровске). Тяготеют к остросюжетным построениям, фантастическим наворотам, к интертекстуальным играм в духе постмодерна, не отрываясь, впрочем, от местной проблематики. Особенно притягательна магическая фигура Михаила Афанасьевича, а то и Николая Васильевича. Хабаровский зритель-читатель привык и ценит фантастические образы: что на выставке изобразительного искусства, что на страницах журнала “Дальний Восток”. Летом 1998 года к нам пожаловал сам мэтр сюрреализма — подлинники графики Сальватора Дали и других художников бесплатно демонстрировал (для своего имиджа) Банк СБС-АГРО в Дальневосточном Художественном музее.
Только что изданная краевой писательской организацией книга А. Гребенюкова “Ох, уж эти русские” (рассказы и повесть) имеет подзаголовки: “Из жизни новой России”, “Времена советские”, “Морские истории”. Заглянем в жизнь новой России, в рассказ “Бродяга и бизнесмен”. ... Хорошее настроение вынесло на берег реки двух людей (а река, напомню, называется Амур). Один из них хабаровский бич Витя Лапиков, сорока лет от роду. “Перед бродягой лениво текла река, напоминавшая ему добрую деревенскую бабу, только что проснувшуюся и сладко потягивающуюся в постели. Далеко, на том берегу, горбатились синие сопки, за которыми, по словам знающих людей, жили китайцы”. Бродяга курит “Приму”, пьет свой портвейн, закусывает батоном. Другой персонаж прибыл на берег в лимузине с затемненными стеклами. Диалог:
“— Балдеешь?
— А то как же, — охотно отозвался бродяга. — Такой славной рекой никакая Европа похвастаться не может. Здесь так хорошо, что на этот скверный городишко, что у меня за спиной, и оборачиваться не хочется.” Дружелюбно, но с пониманием дистанции, их разделяющей, беседуют эти два человека. Ну да, обоим трудно жить в этом мире (богатые тоже плачут). Почти рождественский рассказ в разгар знойного лета. Почти, но не совсем: бизнесмен подумал, не дать ли ему денег, но удержался, дал только визитную карточку. Бич пообещал зайти, зная наверняка, что человека этого он больше не увидит...
А. Гребенюков сейчас пишет вещь большого формата — роман или повесть “Ангел и бес”. Нетрудно догадаться, что здесь будет фантастика в духе “Булгаков для бедных”. А речь пойдет об увлекательной погоне за баксами и о том, что любовь все-таки сильнее денег. В том числе любовь к родному городу, как ни провинциально это звучит. Городской пейзаж обязательно присутствует и в прозе, и в поэзии. Чтобы продолжить заявленную в начале этих заметок экскурсию по культурному пространству Хабаровска, воспользуюсь цитатой из А. Гребенюкова: “По вечерам заходящее солнце багровым светом наполняло кирпичную кладку бывшего доходного дома Плюснина, славного купца дореволюционных времен. Теперь в нем расположилась краевая библиотека. На бывшей Соборной площади хлопотали голуби, без зазрения совести клянчившие подачку у гуляющих. Когда-то на площади стоял Успенский собор, но комсомольцы тридцатых годов аккуратно его разобрали и использовали кирпичи на строительство адмиралтейского здания Амурского пароходства. После известного переворота 1991 года народ одно время бегал с бумажками, ратуя за восстановление храма, но такого фокуса, как в Москве, не вышло. Если там на храм Христа Спасителя и отвалили денежек, невесть откуда взявшихся, то здесь такой номер не прошел... Идею оставили на потом. Хватит и того, что восстанавливали Иннокентьевский храм, и, слава Богу, дело двигалось. Красавец должен был получиться. Только загораживала его безобразная коробка Института физкультуры”. Ситуация, типичная для русских провинциальных городов 90-х, в Хабаровске обрела даже гротескные черты: прежнее название вернули только половине главной улицы, называвшейся в советские времена Карла Маркса (в просторечии “Карлуха”). То ли не хватило средств, то ли переименовали лишь историческую часть. В результате в популярных куплетах о Хабаровске, что звучат из всех палаток, можно услышать:
Именем героя, что наш город строил,
Улица центральная названа у нас —
Чести удостоен русский граф и воин
Муравьев-Амурский, он же Карл Маркс.
Жестких оппозиций по политическим признакам в Хабаровске среди пишущих не наблюдается (в сравнении, например, с Брянском). Но художественные притязания налицо.
Если идти по главной улице от Амура, от Соборной (ныне Комсомольской) площади до другой, имени Ленина (ранее Николаевской, Республиканской, Свободы), и далее к Пушкину, что стоит перед Педагогическим университетом, то, к удовольствию любителя словесности, можно отметить немало “литературных” мест. Мемориальная доска А. П. Чехову на здании Краевого Художественного музея (бывшее Офицерское собрание), литературный отдел в Краеведческом музее им. Гродекова (сейчас там развернута экспозиция “Эпоха в лицах” о литературной семье Матвеевых). Надо сказать, что до этого в Хабаровске был отдельный литературный музей, открытый к 80-летию А. Фадеева в 1981 году, но с наступлением перестройки помещение сдали в аренду американцам, а экспонаты передали в Краеведческий. Сказать по правде, экспозиция того музея напоминала набор иллюстраций к истории КПСС, так что не приходится жалеть... В переулке Дьяченко находится уютный особняк, называемый Домом литератора; здесь размещаются писательская организация, редакция журнала “Дальний Восток”, издательский центр. В доме купца Плюснина — Краевая библиотека, только что отреставрированная, оборудованная по последнему слову техники. Магазин “Книжный мир” расположился посреди трех “литературных” улиц: Гоголя, Пушкина и Толстого. Эти названия были присвоены Городской Думой, которая занималась и юбилеями писателей; и с тех пор улицы не переименовывались (Пушкина — с 1899-го, Гоголя — с 1902-го, Толстого — с 1908-го). Любопытная история связана с улицей Льва Толстого. По случаю 80-летия великого писателя Хабаровская Дума обратилась в Министерство просвещения с ходатайством о присвоении имени Л. Толстого городскому училищу. Министерство ходатайство отклонило, напомнив, что Святейший Синод отлучил Толстого от церкви. Тогда хабаровские толстовцы во главе с третьим Плюсниным, Василием Васильевичем, добились того, чтобы именем писателя была названа улица. О встречах с Плюсниным есть записи самого Толстого и его секретаря В. Булгакова. В письме к дочери от 29 апреля 1910 года Толстой сообщал: “Были, обедали Плюснин с товарищем, много хорошего говорили с ними. Он очень приятен... теперь тяготится тем, что мать дала ему что-то около 10 тысяч, и хочет разделаться”. Счастливым завершением этой истории было приглашение В. Плюснина в Москву для участия в подготовке полного собрания сочинений Толстого в 1920 году. За классическими улицами следуют советские — Гайдара, Комарова, других. Бюст Аркадия Гайдара, который в 30-е годы работал в хабаровской газете “Тихоокеанская звезда”, установлен в Детском парке в 60-е. А если углубиться в историю еще дальше, то надо вспомнить, что во времена первой мировой войны в лагере для военнопленных Бела Франкль стал писателем Мате Залкой, о чем напоминают соответствующие знаки. В настоящее время в производственных мастерских хабаровских художников уже готов глиняный вариант памятника Николаю Задорнову. Затем бронзовую скульптуру высотой 2,5 метра установят в арке на берегу реки. Сидящий на скамейке писатель будет смотреть вдаль, на воспетый им Амур-батюшку...
Вообще нельзя не заметить, что визуальные образы сопровождают туриста на каждом шагу. В галерее имени А. Федотова частая смена экспозиций, преимущественно местных художников. Потом Арт-подвальчик, Детский эстетический центр, просто выставленные на асфальте картины. Представлены все виды изобразительного и прикладного искусства, и, что удивительно, мастера кисти и карандаша берутся и за перо. Летопись художественной жизни Хабаровска, вдохновляясь прозой Петрова-Водкина, пишет Александр Лепетухин, по основной профессии живописец и график. Мастер керамики Ирина Оркина сопровождает свои работы стихами собственного сочинения. Похоже, что оживление культурной жизни в Хабаровске материализовалось более и ярче всего не в буквах, а в зримых образах. Возможно, и потому, что уже сорок лет существует своя кузница кадров — художественно-графический факультет пединститута. А на писателя, как известно, учат в Литинституте им. Горького в Москве.
Но и писателям удается найти широкую аудиторию. Так, Александра Николашина, опубликовавшая несколько романов и повестей в краевом журнале, ведет постоянную рубрику в хабаровской еженедельной газете “Молодой дальневосточник”. Рубрика скромно называется “Поговорим”, но по существу является неким подобием дневника писателя. Автор ведет доверительную беседу с читателем, отвечает на письма, уговаривает коммунистически настроенных стариков не жалеть о прошлом, а молодежь — не толкаться локтями, не быть завистливыми, довольствоваться малым. По стилю — это соединение нравственной проповеди и фельетона. Надо признать, что газетная проза ее имеет у читателя заслуженный успех, особенно на фоне остальных материалов, заполняющих газету: скандала, криминала, рекламы и астрала. И особенно впечатляет на фоне постоянной рубрики газеты “Пора по барам”. Увы, литературные произведения молодежная газета почти не рецензирует, но отдает дань изобразительному искусству.
И, наконец, завершим литературный пейзаж города Удачинска рассказом о прозаике Кирилле Партыке. На рубеже минувшего года он опубликовал в журнале “Дальний Восток” мистический триллер “Час, когда придет Зуев”, впрочем, сам автор называет свой жанр неоготическим романом и в предисловии к отдельному изданию апеллирует к Тибетской книге мертвых “Бардо Тедол” и к самому доктору К. Г. Юнгу.
... Поезд идет из города Удачинска в город Пионерск, в купе плацкартного вагона два друга, Алексей и Сергей, едут в тайгу на охоту. Охота, конечно, предлог, цели у каждого из друзей экзистенциально значимые. Алексей хочет избавиться от кошмара обыденной жизни, Сергей — обрести мир с самим собой. Странный пассажир бродит по вагону. Рыбак в длинном одеянии с капюшоном и со сломанной удочкой? Или Смерть с косой? В эпилоге узнаем, что произошла железнодорожная катастрофа между станциями, пять человек погибли, один пропал без вести. Содержание романа — то, что происходит между двумя точками фабулы, между жизнью и смертью. Блуждания в лабиринте подсознания, сюрреалистические картинки чистилища души, материализация кошмара, сновидческая реальность. Оглянувшись назад, можно констатировать: один хабаровский прозаик нас утешает (Александр Гребенюков), а другой (Кирилл Партыка) пугает; и нам то весело, то страшно. У того и у другого есть читатели и поклонники.
Проза К. Партыки как бы многослойна: внизу бытовуха, посредине кошмары, а над всем этим рассуждения философского свойства. Поначалу кажется, что художественная ткань перенасыщена публицистической риторикой, но потом понимаешь, что замедленное движение остросюжетной линии лишь подогревает читательский интерес. И все вместе передает напряжение и тревоги человека нашего времени.
Кирилл Партыка пишет настоящую талантливую прозу. У него за плечами филологическое образование, работа учителем, служба в правоохранительных органах (был и оперуполномоченным уголовного розыска). Его творческая жизнь развертывалась, как это часто случается с русскими писателями, от поэзии к прозе. Сначала он пел под гитару бардовские песни и рок-баллады, потом стал писать триллеры. Только не будем ставить его в тот ряд, где Александра Маринина. Лучше вспомнить — конечно, лишь в качестве ориентира — о “Преступлении и наказании”. Но, пожалуй, можно согласиться с тем, что он вписывается в общую тенденцию: детектив и вообще остросюжетная проза переключают на себя функции социального и психологического романа. Такой писатель, как К. Партыка, — удача для Хабаровска.
Призываю читателей “Знамени” иногда заглядывать в российский ежемесячный литературный журнал “Дальний Восток”, потому что всего ведь не расскажешь.
