НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Глазами нонконформиста

Дмитрий Раскин. Борис Суперфин: Роман. — М.: Водолей, 2017.

Отечественная литература достаточно остро, надо отдать ей должное, реагирует на текущую социально-политическую и культурную ситуацию. «Текст» Дмитрия Глуховского, «Минус 273 градуса по Цельсию» Анатолия Курчаткина, романы Валерия Бочкова — наиболее заметные произведения, рисующие современность и ближайшую перспективу в довольно мрачных тонах. В 2017 году в издательстве «Водолей» вышел весьма злободневный сатирический роман Дмитрия Раскина «Борис Суперфин». В конечном счете это, конечно, роман философский, но всю ткань его составляет именно сатира, тонкая, едкая и очень горькая.

Имя главного героя вынесено в заголовок. Борис Суперфин¹  — философ и литератор, живущий в эмиграции в немецком городе Дрездене. Там он работает охранником в супермаркете, а по вечерам читает лекции по философии своей постоянной, но малочисленной аудитории. Литературу и философию он считает главным своим делом, однако его труды на научном и творческом поприще большого успеха не имеют, и все вокруг считают Суперфина неудачником, не умеющим жить. Неотложные хлопоты по продаже квартиры заставляют Бориса на некоторое время вернуться в родной город N-ск на Волге, в котором угадывается Нижний Новгород. Там он встречает своих родственников, а также бывших знакомых, друзей и коллег, и наблюдает за тем, как все эти люди приспосабливаются к тому положению вещей, которое сложилось в стране после 2014 года. Вернее, Дмитрий Раскин исследует сами способы адаптации к любым условиям на примере конкретных обстоятельств. Адаптации, которая связана со сломом, искажением и деформацией самых простых, очевидных и, казалось бы, всеми признаваемых моральных принципов.

Приходится признать, что истории продажи недвижимости не хватает на то, чтобы организовать внятный сюжет. Он распадается на череду самостоятельных сатирических зарисовок, несколько искусственно привязанных друг к другу и заключенных в кольцевую композицию. Возможно, сборник рассказов — более подходящая для данного произведения форма, чем законченный роман. Но при этом каждый отдельно взятый рассказ чрезвычайно выразителен. Один из самых ярких эпизодов воскрешает историю семьи Бориса Суперфина. Она позволяет проследить, как происходит та самая моральная деформация под влиянием человеческой потребности в красивых легендах и мифах, в данном случае — семейных. Вернувшись домой, Борис находит папку с рукописью, ни много ни мало, киносценария, написанного его матерью и посвященного его бабушке — Басе Львовне. Киносценарий представляет собой отлившийся в форму жития миф о бабушке-большевичке как святой подвижнице и самоотверженной героине Революции. О Басе Львовне, в частности, было известно, что во время гражданской войны она, как сотрудница ЧК, была внедрена в один из госпиталей с целью выявления среди раненых белых офицеров. Одним из тех, кого начинающая чекистка выдала органам, был двадцатилетний подпоручик по фамилии Орлов, впоследствии расстрелянный: «Получил пулю в затылок в вонючем подвале на самой заре того века, где юная девушка прикидывается любящей, ночи напролет с жаром шепчет ему в любовном экстазе ради сбора информации… века, где юная, чистая девушка любит его, сгорает от любви и предает, отправляет на смерть любимого, а совесть ее чиста». Совесть осталась чистой не только у бабушки, не уловила ничего предосудительного и мама — творительница семейного культа и семейной легенды.

Дальше — больше. Борис читает мамин рассказ о том, как бабушка на целый год отдала ее вместе с братом в детский дом. По причинам неустроенной личной жизни. Но сильнее всего Бориса поражает даже не сам этот факт, а мамино к нему отношение. Борис с удивлением осознает, что в тексте нет никаких следов вытесняемой или глубоко спрятанной обиды, каких-то попыток оправдать бабушку или, напротив того, упрекнуть. Нет. Мама «просто не обиделась», хотя было бы гораздо лучше и по-человечески понятнее, если бы она все-таки испытала от поступка своей матери хоть какой-то душевный дискомфорт. Никакого конфликта с совестью ни у бабушки, ни у мамы не возникло и после: «Уже в перестройку, прочтя все почти, что издавалось тогда, мама Бориса не усомнилась в правоте своей мамы. Ленин не прав, Сталин не прав, но Бася Львовна права».

Другой пример, который также вызывает у главного героя большое недоумение, касается приспособленчества коллективного. Причем приспособленчества, которое очевидно приносит банальный материальный убыток. Правление ТСЖ дома, в котором некогда жил Борис, захватили отъявленные, но примитивные мошенники. Их манипуляции общественным мнением, как и собственно воровские схемы, просты как дважды два. И что же? Какова реакция общественности? Большинство подчинилось из страха и чувства обреченности, а те, кто мог, примкнули к мошенникам, как примкнули бы к любому носителю власти, к любому, кто смог бы продемонстрировать хоть какую-то силу. Не столько из корысти, сколько в поиске покровительства.

Сделка с совестью не требует больших затрат. Для ее усыпления с избытком хватает откровенно демагогических и смешных в своей алогичности и нелепости рассуждений, неуклюже переставляющих местами черное и белое. Знаменитый и признанный художник-народник Андрей Духородов пишет портрет некой бабы Марьи, имея в виду воспарить к высотам духа, позволяющим создать нечто сравнимое с иконой Богоматери. А икона, в свою очередь, согласно намерению художника, должна будет воплотить образ Любви, источаемой самой Россией на окрестные территории. Услышав о таком замысле, Борис набрасывает вкратце историю жизни той самой бабы Марьи: ее отец сначала грабил «эксплуататоров» в составе сельского комбеда, однако впоследствии оказался в числе разоблаченных кулаков и отправился в ссылку. Его дочь Марья сумела выжить и вернуться, чтобы выйти замуж за молодого человека из семьи, которая вселилась в ее родной дом после того, как ее собственные родители были раскулачены. Муж погибнет, сын сопьется, сама Марья окажется в доме престарелых. В ответ Борис слышит противоречивый, сбивчивый, но для читателя очень знакомый монолог о русском Космосе, величие которого требует трагедии. Комбеды и раскулачивание — не преступления, а необходимые элементы русской цивилизации, грандиозность которой питается страданиями и в самой своей основе отрицает самодовольную мещанскую сытость.

Заботами бывших друзей Борис становится членом некоего экспертного совета по созданию единого учебника по литературе. Так выглядит дружеское подаяние на бедность. Заседание этого совета становится кульминацией всей драмы. На ней происходит словесная баталия между сторонниками идеи «превращения отечественной словесности в инструмент эффективного противодействия мировоззренческой экспансии Запада» и Борисом, который смотрит на происходящее с позиции простого трезвого рассудка. Заканчивается схватка изгнанием Бориса из зала, проклятиями в адрес либералов и ликованием по поводу окончательного разрыва с дьявольским соблазном европеизации.

Интеллигент-философ, не умеющий отказываться от здравого смысла и элементарных представлений о том, что хорошо, а что плохо, снова оказывается где-то на обочине того пути, по которому несется наш бронепоезд. Ему еще повезло: он легко мог бы оказаться под колесами. Борис знает, что на следующем этапе все, кто так ратует за патриотизм и «духовные ценности», развернутся на сто восемьдесят градусов, чтобы снова оказаться на стороне «добра». Такие превращения уже происходили сравнительно недавно на наших глазах.

Дмитрий Раскин не пытается никого предостеречь или о чем-то предупредить, исправить или наставить. Он констатирует упадок, не особенно надеясь на что-то повлиять.

Ольга Бугославская

1  К филологу и правозащитнику Габриэлю Суперфину его случайный однофамилец Борис отношения не имеет. — Прим. ред.