МЕЖДУ ЖАНРАМИ

Об авторе | Сергей Григорьевич Боровиков живет в Саратове, где родился в 1947 году. Автор более 600 публикаций и 11 книг (критика, проза, эссе). В «Знамени» печатается с 1992 года. Кавалер ордена «Знамени» (2013). Предыдущая публикация в нашем журнале — 2017, № 10.

Сергей Боровиков

В русском жанре — 56

Почему «Скрябин»?

В романе Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» герои плывут по Волге на агитационном пароходе «Скрябин».

Юрий Щеглов1  замечает в связи с этим, что на Волге было немало пароходов, названных в честь композиторов. В книге Владимира Цыбина «Пароход на Волге» (Саратов, 1996) содержится уточнение: пароходы, носящие имена композиторов, ходили в верховье Волги от Твери до Рыбинска, Воробьянинов же и Бендер садятся на «Скрябина» в Нижнем Новгороде, что значительно ниже по течению. А от Нижнего, по данным того же Цыбина, курсировали пароходы с писательскими именами — «Пушкин», «Гоголь», «Гончаров» и др.

Но это не столь существенно, мой же вопрос: почему именно «Скрябин»? Вроде такого судна не было, были пароходы «Чайковский», «Глинка», «Даргомыжский» — имена в ту пору куда более известные. В романе на пристани в Нижнем прежде «Скрябина» стоит «Антон Рубинштейн», почему не он стал временным пристанищем для концессионеров? Вообще введение имени Скрябина кажется странным. В контексте комической погони за стулом с бриллиантами куда уместнее было бы уже опошленное частым употреблением общеизвестное имя.

Когда Остап ищет способ добычи денег, возникает и такой: «можно было завтра же пойти в Стардеткомиссию и предложить им взять на себя распространение еще не написанной, но гениально задуманной картины “Большевики пишут письмо Чемберлену”, по популярной картине художника Репина: “Запорожцы пишут письмо турецкому султану”». Но можно ли было в задумке Остапа использовать на советский лад какое-либо полотно, скажем, Врубеля? А ведь музыку Скрябина, как и полотна Врубеля, знали в СССР разве что уцелевшие к 1927 году осколки художественной интеллигенции, но не массовый читатель журнала «30 дней».

У меня возникло вполне фантастическое предположение. Дело в том, что Скрябин — настоящая фамилия В.М. Молотова. При чем тут пароход? Поясню.

Молотов родился в уездном городке Кукарка (ныне Советск), расположенном на реке Пижма, притоке Вятки. А мой отец родом из Яранского уезда, в который входила Кукарка, то есть близкий земляк сталинского соратника. Отец мне и рассказывал, что отец Молотова купец Скрябин был широко известен в их краях, потому что по Вятке и Пижме плавали принадлежавшие ему суда с диковинными названиями «Дед», «Внучка» и т.д.

Правда, отец оказался не вполне точен. Биографические источники сообщают, что отец Молотова был всего лишь приказчиком, а вот мать его действительно дочь судовладельца. Кое-где говорится, что волжского, это сомнительно: край вятский далек от Волги, где пароходное дело было поделено между крупнейшими компаниями «Кавказ и Меркурий», «Самолет», «Русь», а по волжским городам, даже уездным, Сызрань, Вольск или Царицын, были свои судовладельцы и даже судостроители, и вряд ли бы пробился на волжские просторы за тысячи верст вятский купчишка. К тому же Вятка и Пижма — судоходные реки, именно по ним и плавали пароходы купца Небогатикова (деда Молотова), и вполне возможно, что земляки-вятичи со взлетом Молотова приписали его отцу пароходы деда по матери. А если предположить, что слух об отце-пароходчике был пущен его политическими врагами? То было время борьбы Сталина и соответственно Молотова, с Троцким, который был сыном богатого землевладельца, и «троцкисты» были бы рады обнаружить у второго лица в пролетарской власти купеческие корни.

Невозможно, разумеется, предположить политическую злокозненность у авторов романа, но вольное обращение с фамилиями вождей еще было в ходу — тот же пример с задуманным Остапом полотном: «Удобно ли будет рисовать т. Калинина в папахе и белой бурке, а т. Чичерина — голым по пояс?».

* * *

«Выставка работ саратовских художников состоялась в Государственном музее имени Радищева. Было представлено более 70 произведений живописи, скульптуры и графики.

Вниманием посетителей выставки пользовались картины: “С новым успехом!” Климашина, “Газопровод Саратов — Москва” Бадаквы, “Газ Саратову” Палимпсестова, “Маяковский — поэт революции” Аставшева, “Колхозное поле” Бородина, “Под защитой лесной полосы” Иванова, “Колхозная электростанция” Кулагина и скульптура “Стахановцы полей” Ивановой-Каргополовой».

Альманах «Литературный Саратов». / Кн. 12. Саратов: Облгиз, 1951

* * *

Мой друг Алексей Голицын, который пристально изучает саратовскую культуру сталинской эпохи, обнаружил в местном архиве следующий документ.

Решение первичной партийной организации ВКП(б)

Саратовского Кооперативного товарищества «Художник» от 13 сентября

1947 года

Обсудив поведение художника Заборовского Ф.Э., партийная организация Саратовского Кооперативного товарищества «Художник» постановляет:

Поставить в известность партийные организации Ленинградской художественной академии и Ленинградского Союза советских художников о следующих фактах враждебных выступлений художника Заборовского:

1. Заборовский неоднократно в среде художников отрицательно, в грубой хулиганской форме отзывался о Народном художнике СССР лауреате Сталинской премии Герасимове А.М. и его творческом направлении. Так, на одном из совещаний саратовских художников, в присутствии начальника комитета по делам искусств РСФСР т. Беспалова, Заборовский высказывал суждение, что творчество А.М. Герасимова является отсталым, незаслуженным. Тов. Беспалов довольно резко остановил Заборовского.

2. В частных беседах в группах художников Заборовский выступал с такими же суждениями, но в хулиганской форме, заявляя, что награды, звание Народного художника, присуждение лауреата Сталинской премии Герасимову дали не за творчество, а «за умение пресмыкаться».

Замечания художников о том, что А.М. Герасимов является заслуженным человеком: Народным художником, трижды лауреатом Сталинских премий, депутатом Верховного Совета, руководителем Союза Советских художников, руководителем Всесоюзной Академии художеств, награжденным орденами Союза ССР, все это ему присуждено нашим Советским Правительством, а поэтому гнусные выступления Заборовского принимают враждебную форму, в том числе и против направления в Советском искусстве и прочее, вызвали только новые хулиганские выпады Заборовского.

3. Аналогичный гнусный выпад был со стороны Заборовского по поводу присуждения лауреата Сталинской премии художнику Богородскому.

4. На встрече работников культуры в редакции газеты «Коммунист» Заборов­ский выступил с заявлением, что «хорошо, что немцы разгромили Сталинград, руины выглядят лучше, чем до войны некрасивые дома-коробки».

5. На совещании художников Саратова Заборовский выступил с заявлением о том, что якобы для советских художников нет условий, что якобы раньше в России существовали три условия: «наличие хорошей школы, наличие хороших художников и меценат Третьяков, а теперь этого нет».

6. В частной беседе с двумя товарищами Заборовский позволил себе назвать врага народа Троцкого «гениальным».

Все это говорит о том, что все существо Заборовского гнилое, враждебное и ему не может быть места в среде Советских художников и в стенах Советской художественной академии.

Принято единогласно.

Председатель собрания Иванов, секретарь Малютин

Верно: секретарь парторганизации Лизунов

(ГАНИСО. Ф. 2900. Оп. 2. Ед. хр. 9. Первичная парторганизация отделения

Художественного фонда СССР. Протоколы партсобраний. Л. 21.)

Находка очень меня порадовала. Франц Заборовский — мой родной дядя, которого я близко знал и изо всей родни особо уважал за талант и независимость. И то, что сообщается в доносе про его уничижительные высказывания о любимом художнике Сталина А. Герасимове (который два вождя после дождя) и о живописце-чекисте Ф. Богородском, меня нисколько не удивило. Сам от него не раз это слышал. А костерить Президента Академии художеств того же Герасимова студенту этой академии, да еще в присутствии всемогущего управделами советского искусства Беспалова, — это даже для моего дядьки круто. Но в то, что «в беседе с двумя товарищами» дядя назвал Троцкого гениальным, я не верю: Франц не любил большевиков всех, вообще, в принципе. И то, что не скрывал ненависти к Сталину, вряд ли совмещалось у него с тайной любовью к Льву Давидовичу. Видимо, в расчете на окончательное уничтожение Заборовского, который еще до войны, учась в Сталинград­ском художественном училище, подозревался в авторстве карикатуры на тов. Сталина и был арестован, теперь коллеги решили приписать ему совсем уж смертельные высказывания. Остается загадкой, почему Франц тогда уцелел.

Из троих подписавших донос в форме протокола я знал и хорошо помню Евгения Иванова. Бывало, он заходил к нам на улицу Яблочкова, когда из Ленинграда приезжал Франц. В узких кругах Иванов был известен тем, что совмещал работу живописца с успешными комедийными ролями в спектаклях самодеятельного театра при гарнизонном Доме офицера. А еще тем, что некогда в пьяной драке ему откусил ухо саратовский живописец Николай Климашин (вроде бы родственник известного графика, саратовского уроженца Виктора Климашина). Иванову пришлось отрастить волосы и зачесывать на правое, если не ошибаюсь, ухо длинную прядь.

* * *

Один из наиболее распространенных пороков, во всяком случае в нашем Отечестве, — это зависть.

Он же один из наиболее стыдных. От него наперед открещиваются, часто слышишь: что-что, а зависть мне не присуща.

Из детства. Появились первые туфли на подошвах из каучука и микропорки. В соседнем доме жил человек, обутый в башмаки вишневого цвета на немыслимо толстой упругой подошве. Я караулил его появление, чтобы вдоволь наглядеться на ботинки.

Под завистью я понимаю желание заместить собою объект зависти. То есть я не просто хотел башмаки, но как бы подставлял себя на место их владельца, одновременно испытывая к нему то, что считается завистью.

Интеллигентные завистники изобрели деление зависти на черную и белую.

К примеру, я желал бы обладать небольшим голосом, слухом и музыкальной сноровкой, но это не означает, что я отношусь недобро к обладателям таковых свойств. Напротив, они мне крайне симпатичны.

Личную, определенную, очень конкретную зависть я испытывал в сознательном возрасте лишь однажды.

Как-то летом ко мне домой неожиданно пришел московский писатель Юрий Лощиц. В Саратове он оказался вместе с Никитой Михалковым. Они плывут сверху Волги на «омике»² , снимают натуру, пишут сценарий, ловят рыбу, купаются.

Зайдя в мой кабинет, Лощиц прикрыл дверь и протянул просфорку: «Давай Юру помянем. Я сейчас в храме был».

Речь шла о скоропостижно умершем в Берлине нашем общем приятеле Юрии Селезневе.

У нас в гостях была подруга жены, мы пили сухое вино, Лощиц рассказывал о путешествии и вдруг предложил: хотите, с Никитой познакомлю?

Жил я недалеко от набережной Волги, куда мы и спустились. «Омик» москвичей был пришвартован у бетонной стенки. К огорчению дам, оказалось, что Михалкова увезли куда-то в гости саратовские киношники.

— Ну, тогда давайте Стёпу Вертинского покажу, — предложил Лощиц.

И вызвал к трапу юного паренька, который недолго постоял рядом с нами, явно недоумевая, зачем понадобился. Меня поразило его сходство с дедом, с тем, который «Желтый ангел», а не с тем, который «Партия наш рулевой».

Когда я лег спать, то, уже засыпая, вдруг ощутил зависть к Никите Михалкову. Не к славе, внешности, деньгам, а к возможностям. Понадобился «омик» — и с командой преданных людей плывет день за днем по моей Волге, приставая, где захочет. Посочиняли они, скажем, с Лощицем сценарий, а тут заметили остров пригожий. Пристали — натуру-то выбирать надо… Выбирают, рыбу ловят, купаются, у костра сидят…

Но потом был другой визит Никиты Сергеевича в Саратов, когда он общался уже исключительно с губернатором Д. Аяцковым. Местные киношники напрасно ждали столичного коллегу на Нижне-Волжской студии кинохроники, где была назначена встреча. Зато Михалков побывал с Аяцковым в ресторане «Волга» и успел навестить губернаторскую маму в больнице.

Сведения почерпнуты не из слухов. Моя жена работала тогда в этой «спецбольнице» и воочию наблюдала сладкую парочку. А что касается ресторана «Волга», то вечером того дня я как обычно побывал там, и официанты, указывая на так называемую «Голубую гостиную», рассказывали: «Здесь присели… сколько всего осталось!».

Не стал бы писать об этом человеке, если бы не считал его автором двух киношедевров. Готов сколь угодно пересматривать «Неоконченную пьесу для механического пианино» и «Несколько дней из жизни Обломова». Да и «Пять вечеров», и «Без свидетелей», и «Урга» — все это настоящее кино.

Были неудачи и прежде, но какой художник от них застрахован? Очень неровно сделана талантливая «Родня». Недоумение вызвали снятые словно на потребу западному обывателю «Очи черные». Не мог не насторожить аляповатый монархизм «Сибирского цирюльника» с упоительным вживанием постановщика в монарший образ…

А потом?

Откровенно слабой была первая серия «Утомленных солнцем», а вторая просто ужасна. Художественно безликий политизированный ремейк «Двенадцать». Фальшивый и бесконечно далекий от поэтики Бунина «Солнечный удар».

Финансовые скандалы, неизбывная жажда власти и, видимо, наследственная тяга к тем, кто занимает Главное кресло. Когда ведущий «Бесогона» говорит о Путине, на глазах его выступают неподдельные слезы восторга и умиления.

* * *

21 марта 1889 года в Киеве родился Александр Вертинский.

21 марта 1895 года в Одессе родился Лазарь Вайсбейн (Леонид Утесов).

21 марта 1905 года в Петербурге родился Вадим Козин.

Каждый из них знаменитый, несравненный, звезда и прочая — не будем повторять того, что всем известно.

Из троих — самый знаменитый Вертинский, самый благополучный Утесов, самый несчастный Козин. Так?

Первый умер в 68 лет в ленинградской гостинице, успев написать в сорок пятом году песню о Сталине «Он», а в пятьдесят шестом в письме другу: «Они уже усрались со своими идеалами».

Второй умер всеми любимым народным артистом СССР, в день своего 87-летия, на месяц с небольшим пережив единственную дочь Эдит, которую Минкульт СССР выгнал из его оркестра.

Третий умер в 91 год, имея в тридцатые годы всесоюзную славу, спев в сорок третьем с Морисом Шевалье, Марлен Дитрих и Изой Кремер в Тегеране Черчиллю, Сталину и Рузвельту, получив в сороковые и пятидесятые два срока за мужеложество, умер в крохотной магаданской квартирке, ставшей местом паломничества новых поклонников.

Само собою, просится предъявить современной песенной эстраде эти имена, но не будем заниматься такими пошлостями: все равно что Андрею Дементьеву предъявить Блока, а Захару Прилепину — Чехова.

Но, прекрасно сознавая, что история не знает сослагательного наклонения, я все же пытаюсь вообразить, как повел бы себя тот или иной кумир прошлого в новой исторической реальности.

Неужели Юрий Гагарин, обвешавшись орденами, поддерживал бы милитарист­ский экстаз, Владимир Высоцкий стал бы рьяным деятелем прозападной оппозиции и пел бы на Болотной площади, а Василий Шукшин примкнул бы к патриотам прохановско-куняевского толка и печатался бы в газете «Завтра»?

А те певцы, чьи дни рождения так странно совпали?

Что, Вертинский смог бы освободиться от состарившего его мучительного советского сервилизма и стать прежним «печальным Пьеро»?

А Утесов подобно Кобзону как ни в чем не бывало продолжал бы неустанно петь на любые темы, мелодии и ритмы?

А Козин принимал бы участие в гей-парадах?

Хорошо, что история не знает сослагательного наклонения.

* * *

Мама вспоминала: ты родился в год, когда отменили карточки. Особенно часто вспоминала, когда при Горбачеве мы опять оказались с карточками.

2018

1 Ю.К. Щеглов. Романы Ильфа и Петрова. Спутник читателя. Изд. 3-е. СПб., 2009.

2 Так в обиходе именовались суда «ОМ» — серия двухпалубных пассажирских речных теплоходов, предназначенных для перевозок на линиях малой и средней протяженности. Строились в СССР и ГДР с 1951 года и до середины шестидесятых годов. Многие суда этого типа продолжают работать и сейчас (Википедия).