Об авторе| Николай Владимирович Байтов (23.05.1951) — поэт, прозаик, автор четырех поэтических и пяти книг прозы. Во второй половине 80-х вместе с Александром Барашом редактор-издатель одного из ведущих московских самиздатских проектов — альманаха «Эпсилон-салон»; в 1997–2005 годах куратор литературного салона «Премьера». Лауреат стипендии Фонда Иосифа Бродского (2007); премии Андрея Белого (2011). Многочисленные публикации в журналах и альманахах. Предыдущая публикация в «Знамени» — № 12, 2016. Живет в Москве.

Николай Байтов

отец Валентин, на крыльях поста…

* * *

Вздыбились, кинулись к небу
мягкие волны полей.
Дева читает газету.
Поезд влетает в тоннель.

В тёмном стекле отразились
столик, открытый лэптоп,
странный поэт из России —
вроде бы он, да не тот…

Что это? — еду и еду.
Где? почему? что за мрак?
Дева листает газету.
Поезд петляет в горах.

* * *

Краткие слышу вскрики за окнами на путях.
То ли дрезина ойкнула, то ль электрички свистят. —

Нет, совсем без вагонов кто-то ездит один,
вдаль посылая возгласы, как простой муэдзин.

Вскинувшись, я поёжился. А на террасе жара.
Бабочка вьётся под лампой. Осень, значит, пришла.

Вдаль посылая лозунги, я тревожен и жив.
Звук набухает в воздухе, словно ухаб, ушиб.

Дальше, дальше по насыпи изнемогает вскользь,
длинным пунктиром пронизывая ойкумену насквозь.

* * *

Тебя тормозят тюки — не жалей, бросай.
Иначе — не сам ли ты себя обманул?

Меня приютил на святках простой сарай,
пристроенный сзади к курятнику наобум.

Лукавая жизнь тормозит, от страха визжа,
теряя золото тайн, чудес серебро.

Лиса заметает следы, покуда жива.
Но будет ли на том свете ей всё равно?

* * *

За песчаной косой облаков белизна
отразилась, скользнула по дну.
А в протоке раскачивается стрекоза
на тростинке, проткнувшей волну.

В струях искры текут: полдень воду куёт.
Кое-кое под случай иной
окунь мордой блесну ковыльнёт и уйдёт,
помелькнув полосатой спиной.

* * *

Когда бы я задумал
носить тройной тулуп,
я трижды бы аукнул
на весь духовный луг.

Отозвались бы осы
и многие шмели,
кузнечики, стрекозы,
жуки и муравьи.

Кусты, цветы и травы
трубили бы ответ —
и были бы не правы,
включаясь в тот концерт.

Мычит шальное стадо,
а следует молчать.
И спрашивать не надо,
тем паче отвечать.

Да мало ли кто эхом
блефует на трубе
и что он там при этом
имеет на уме? —

Суровые колхозы
нахмурились вдали.
Безмолвствуют стрекозы,
жуки и муравьи.

* * *

Сидим за чаем, не различаем
планет и звёзд.
А если квазар в наш дряблый разум
отправит весть,
увидим числа — тогда случится
совсем позор:
забудем в панике, кто мы такие
сейчас и здесь.

Налей, Мелецкий, мне чай с мелиссой
и рюмку ржи.
Скажи историю, в которой стоило бы… —
но не скажи:
откуда знать нам, когда наш разум
взовьётся, взорван? —
Итак, исследуем, сидим, беседуем.
Совсем позор.

* * *

Лайвджорнал — фэйсбук, Макдоналдс — фастфуд, —
этапы большого пути!
Отпели покойника, слёзы сглотнув,
немного поели кутьи.

Мелецкий хотел, конечно же, тост
в напутствие другу сказать,
но в эту минуту Великий Пост
распялил на небе закат.

Промчался свет по стёклам окон,
пропел колокольный звон.
Народ прочёл Покаянный Канон
и вышел из церкви на двор.

Меня поздравляет отец Валентин,
на крыльях поста летя.
И мы с Мелецким смело летим,
теряя тяжесть лица.

Весёлое время — Великий Пост!
О смерти ли нам скорбеть,
глядя, как тает пена пустот:
пастырь стрижёт овец...

Пастухи

1. Один пастух иль даже пастырь
был каламбуров смелый мастер. —

В какой-то высохшей трясине
он говорил своей скотине,
запутавшейся среди кочек:

«Постись, коли пастись не хочешь!»

2. Один пастух иль даже пастырь
приляпал витень мне, как пластырь.
Другой пастух пустых канонов
ушёл в пустыню от скота.
А я застрял. — Он обернулся,
издалека мне улыбнулся.
В его мановках благосклонных
сгустилась скука и тоска.

* * *

Благодарно бодрого Бодрияра перечитай.
Мёртвого Лиотара перетряхни чередой.
Велеречивый речитатив долго мерцал.
Быстро подействовал, между тем, валидол.

Между взрывами аплодисментов и криков «бис!»
долго витийствовал укомплексованный пёс,
но благородный нитроглицерин был быстр —
взрывом всю маленькую ойкумену снёс.

Что же ты, что же… А спрашивается: что же я? —
Так ли подобно между здоровых больной?
Я за себя отвечаю, долго жуя
овсяную кашу и думая, в основном, о ней.

* * *

В снах не припомню: не виделась никогда
асимметричная хижина жениха,
где в сингулярной окрестности — тьмы невест,
а до своей невесты езды — парсек.

Что ты мне скажешь на тему невидимых снов? —
Ткнёшь красивой указкой: «Ну-ка, Краснов,
выйди к доске, изобрази, как нежна
асимметричная хижина жениха».

Я нарисую окружность — и обомлел.
Тупо стою, жуя крошащийся мел.
На сингулярности покраснел, как рак
в кипятке. А на парсеках — вовсе дурак.

* * *

Вяло тезисы мусоля, снова блоги вопросили,
как там рифма с интеллектом новых делают детей.
Вдохновенному поэту есть ли польза в рефлексии? —
Обсуждать мне это скучно: ре-бемоль — не до-диез.

Я отвлёкся от дискуссий, наблюдая худо-бедно,
интенсивным интересом натурально разъярён,
как ворона перед взлётом повернулась носом к ветру
и, как смелый буревестник, понеслась над пустырём.

* * *

Ко мне выходит из тумана
дьяконисса Анна.
Сама бледна, а её кудри —
угли, как у фурии.

И спрашивает (развевается
причёска за ней шлейфом):
— Как думаете Вы, есть разница
между святым и святейшим?

Я мыслю: «Как тебя люблю!»,
а сам сижу в углу.
От меня, как от патриарха,
затхлый запах праха.

— Ну, что ты, — говорю ей, — Анечка,
разница есть, конечно.
Наверное, почти такая ж, как
меж милым и милейшим.

Песня для «Музея Женщины»

Плачет мальчишка навзрыд:
дрон потерял управление.
Его утешают друзья,
а дрон повисает в задумчивости.

Плачет несчастный студент:
снова не сдал матанализ.
Его утешают друзья,
а дрон повисает в задумчивости.

Плачет банкрот-бизнесмен:
хищники фирму сожрали.
Его утешают друзья,
а дрон повисает в задумчивости.

Плачет грешный старик,
кается перед иконой.
Дрон прилетел, стал за окном и на него
смотрит.

* * *

Битвы, которые я называю главными,
выиграны не нами, а гневными ангелами.
Битвы, которые кажутся второстепенными,
медленно, век за веком ведутся растениями.

Можно о битвах как таковых не задумываться
и не смотреть, куда бранные позовут места,
вместо имён лексиконом вполне очерченные. —
Кроме стереотипов, там видеть нечего.