НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Пчелиное электричество

Лена Элтанг. Царь велел тебя повесить. М.: АСТ: Corpus, 2018.

Дом с горгульями

Зацветет миндаль, и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс, и отправится человек по имени Костас Кайрис туда, где истончается Европа, растворяясь в Атлантике, к мысу Рока, где в благословенной бухтe, что в устье реки Тежу, финикийские мореходы заложили город Alis Ubbo, он же Olisipo, он же Colonia Felicitas Iulia, он же al-Ushbuna, он же Lisboa, Лижбоа, Лиссабон, в свой дом с горгульями, что в Альфаме, рядом с Террейро ду Пасу.

Обжигающий читателя впечатлениями роман читается на одном дыхании: неожиданное наследство, фамильные реликвии, скелеты в шкафу, убийства, ложные обвинения, тюремные письма, трагическая история любви и еще много запутавшихся любовей вокруг, безумные кукольных дел мастерицы, коварные стюардессы с прошлым, шлюхи, шантажисты, воры, актеры, порнографы, филологи, метисы-кабокло, тени немецких летчиков, лузитанцы и их боги, фальсификации, имитации, инсценировки, инцест (или нет?), мифы. И все это под звон бокалов с терпким португизе на соленом атлантическом сквознячке.

В широкой палитре интриг, преступлений и тайн любителю интеллектуального детектива есть где развернуться. Хотя это, скорее, криптороман: загадывающий читателю загадку, играющий в кошки-мышки, водящий по лабиринту, с тупиками и фальшивыми Exits. Но отгадка, как известно, — в самой загадке, ключ к тексту всегда в самом тексте, а ключ к дому в Альфаме — в пасти горгульи.

Punto di fuga

Упоминаемая еще в «Картахене» punto di fuga, Fluchtpunkt, точка схода в перспективе и — немецкий язык сохранил это значение — изначально место сбора паломников для совместного путешествия в поисках Бога и смысла жизни. Точка схода оказывается и точкой расхождения: и Бог, и смысл жизни, и процесс его поиска у каждого свой, как и зыбкие пунктиры перспективы, разбегающися из punto di fuga в зеркальной симметрии в разные стороны за пределами картины.

В романе punto di fuga — Лиссабон, район Альфама, где когда-то жили маги и каббалисты, а теперь там Торговая площадь, суд, культурный центр и дом с горгульями и лимонным садом в сорняках на крыше. Герои стягиваются в этот дом старинного португальского рода Брага и из него отправляются каждый в свой путь. Фабиу (последний из Брага) — в цитриновый рай лузитанских богов, Костас — в фанерную тюрьму памяти, Лютас — к черту, Агне — во все тяжкие, Додо — в небеса, как и положено стюардессе.

В точке схода остается лишь Зое, вдова Фабиу, тетки и возлюбленная Костаса. Она обращается в прах и пепел, который смешивается с пеплом сгоревшего дома Фабиу, так и не отпустившего ее. Из пепла возрождается все, кроме жизни, кроме zoe. И это главный урок романа: необратимость и неумолимость утраты на пунктире прописанного мифами пути. Только после смерти Зое, после убийства и обвинения, в тюрьме, в своих мнемонических письмах к Хани, вспоминая и проговаривая свою жизнь, ведя собственное расследование загадочного убийства в этом внезапно своем доме, Костас едва решается выговорить, выбормотать свое чувство хотя бы самому себе. И осознать, что он потерял.

Бродя по лабиринту памяти, задыхаясь от ужаса подступающей истины, корчась от приступа астмы (как Марсель Пруст, как Че Гевара), можно встретить только одного минотавра — себя. Вся утонченность личной культуры Костаса, поставленная лицом к лицу с Зое, с zoe, оказалась годна лишь на то, чтобы подковать блоху и лишить ее способности танцевать. Фамилия Кайрис, литовское левша, оказалась даже не говорящей — кричащей.

Палимпсест истории

Париж Бальзака и Стриндберга, Лондон Диккенса и Теккерея, Петербург Достоевского и Белого, Дублин Джойса, Прага Кафки, Лиссабон Элтанг. Европейский роман — явление урбанистическое, роман — ровесник и летопись города Нового времени, хотя и питается библейской поэзией и образами города-девы и блудницы. Читая роман «Царь велел тебя повесить», постоянно думаешь об этой связи: дом — женщина — город. Дом Фабиу Брага — символ города, с одной стороны, и тогда в романе гулко отзывается история разрушения Лиссабона в 1755 году. С другой стороны, дом — женщина: Костас, тартуский студент, не мог не знать работ о семиотике города, так что совершенно не удивительно, что он отождествляет дом, полученный в наследство, с женщиной и жизнью, с Зое, до которой и не дотронулся ни разу, превратив эпический инцест в диалоги Платона: «Я любил этот дом, как любят женщину».

Землетрясение, разрушившее Лиссабон, потрясет и экзистенцию самого Костаса, а пожар уничтожит дом, разрушив этот песчаный замок мифов, духов, любви, отчаяния и смерти. И счет будет выписан герру К.

«Царь велел тебя повесить» — западноевропейский русский роман с мерцающим локусом дома и выверенной живой топографией города. Поэтика Элтанг — поэтика мистического урбанизма, если воспользоваться формулой Пастернака, протянув несколько ассоциативных связей с Верхарном и Рильке. Но у Элтанг совершенно нет рессентимента, нет влечений к эстетике безобразного и уродливого, зато много любви и внимания к читателю, которому доверяется главное — понимание. И становится понятным: эпоха модернизма миновала, даже если это не все заметили.

Раз, два, три, четыре, десять

Роман Лены Элтанг с Костасом Кайрисом начался с романа «Другие барабаны», вышедшего восемь лет назад, и вот передо мной ее последняя книга: новая версия романа — скорее, новый роман. Он должен был называться «Тавромахия», потом «Летние мальчики», но мы знаем окончательную версию названия: «Царь велел тебя повесить». Началась вторая жизнь Костаса Кайриса, господина К. Лены Элтанг, унаследовавшего черты и от герра К. из миниатюр Брехта, и от Йозефа К. Кафки, у него — свой замок и свой процесс... Роман наполнился привычной автору полифонией, в суматошной карминабуране которой воцарились герои нашего времени.

Что же изменилось? Дело в том, что свои сольные партии получили два персонажа, которых до этого, в «Других барабанах», мы видели лишь глазами Костаса, верили ему на слово, перенимали его мнение. Это было как в театре, когда на сцене гремит гром, а на самом деле кто-то колотит в железный лист за кулисами. Но эти двое, Лютас и Зое, отказались сидеть в закулисье, выбросили лист и вышли на сцену. Поэтому в «Царе» мы видим иначе и самого Костаса — глазами Лютаса и Зое. Роман стал полнозвучнее: жизнь пошла своим чередом. Метафоры разрослись в полноценный подтест и стали все больше проговариваться. Одна из таких важных, звучащих и звенящих, пронизывающих весь текст романа метафор — пчела: то золотая, то черная, то железная, то одинокая, то целый улей. Иногда у метафор появляются свои метафоры — кто ж еще эфемерный немецкий летчик военной поры, как не метафора пчелы? А волшебный ключик к подпольной пчелиной империи и, соответственно, один из ключей к роману, находится — в который раз — в стихах Элтанг (пчелы ваш хозяин умер! я стучу по улью палкой...) И сразу понятно: «Царь» родился не из «Других барабанов» и даже не из одноименного рассказа, а из этого стихотворения, открывающего сборник «Камчатка полночь».

Переработка автором своего текста, создание новых редакций — не частое, но и не уникальное явление. Сама Элтанг вспоминает о Леонове и Нонмайере.

Но есть и еще один интересный пандан, причем с автором, чье имя постоянно всплывает в статьях и рецензиях на романы Элтанг. Это Набоков. Поэтика этих авторов — и даже отчасти их биография — без всякого сомнения, дает много поводов для сравнения. «Приглашение на казнь» витает в романном эфире, о нем говорит сам Костас, и говорит совершенно справедливо. Но я, читая о происхождении «Царя» из «Других барабанов», сразу же подумала о «Лолите». Дело в том, что, переводя свой американский роман на русский язык, Набоков внес несколько незначительных на первый взгляд, но принципиальных изменений. В итоге получается: если весь американский текст — действительная речь Г.Г. на суде, и, соответственно, весь жанр романа падает в бездну, оказываясь пледойе обвиняемого, его разъяснением и последним словом на суде, то русская «Лолита» — это полноценный роман, подделывающийся под пледойе, рассказ о воображаемом убийстве, которое Г.Г. не совершал и не мог совершить.

O Enforcado. Король, дама, валет

Если верить исторической легенде, а Лена Элтанг ей если не верит, то, во всяком случае, ее учитывает, в прибрежной Альфаме охотно селились маги и каббалисты, а площадь Террейру ду Пасу, рядом с которой живет Костас в доме Фабиу, была распланирована по принципу колоды Таро: на каждой стороне там 28 арок, то есть всего 56, по числу младших арканов, а вдоль главного фасада — 22, по числу старших арканов. Код таро пронизывает роман. Двенадцатый из них — Повешенный, O Enforcado: подвешенный за ногу, но веселый и довольный человек, а в некоторых таро и вообще кажется, что он танцует, заложив руки за спину.

Был ли доволен Фабиу? Во всяком случае, ему было нечего стыдиться и бояться. Несомненно веселым был эксцентричный английский джентльмен Алистер Кроули, инсценировавший в Лиссабоне свою смерть с помощью Фернанду Пессоа, чтобы несколько широковещательно разыграть свою подругу Ханни. Лютый друг Костаса повторяет эту шутку в перевернутом, как Повешенный, варианте, но, чтобы договориться с Чертовыми Устами, бока ди Инферно, надо быть как минимум таким сумасшедшим оккультистом, как Кроули, и с его чувством юмора. И надо иметь своего Пессоа. А у Лютаса был только господин К., у которого уже была своя Хани.

Пессоа в итоге разочаровался в оккультизме и магии, но не потому, что разочаровался в иррациональных сторонах жизни, а потому, что не мог поверить, что одолеть Дьявола может человек, не способный одолеть португальский язык. А ведь португальский Кайриса «хорош только для рыбного рынка, покупки коржиков в падарии и разговоров со следователем»...

Если присмотреться к старшим арканам, то некоторые из них определенно могли бы выпасть Костасу, догадайся он заказать себе полный расклад. Один шестнадцатый аркан Башни в огне чего стоит. Горящий дом, разбегающиеся фигурки, по некоторым истолкованиям, это Адам и Ева, бегущие из Рая, это все герои романа, бегущие и горящего фамильного дома Брага. А ведь рай — это и есть истинный, изначальный Fluchtpunkt, где собрались все, кто его потом покинул, чтобы брести в поиске своих минотавров оставшуюся вечность.

Пожар был, конечно, предсказан появлением кузины по имени Агне. Но и без арканов роман полон предчувствий, предсказаний, предвестников боли, словно мигрень с аурой. И Кайрис очень близок к пониманию происходящего: «Какое-то время я выглядел, как шут на картах Таро, я танцевал в темноте, размахивая бутылкой, я даже пел, кажется». Близок-то близок, а дотянуться не смог.

El Libro de Arena

Романы Элтанг напоминают мне «Песчаную книгу» Борхеса. В «Царе» тоже почти невозможно вернуться на прочитанную страницу. Потянешь за кончик золотой ниточки — и ты уже потерян в истории. Почему старинный род, последний представитель которого повесился в своем фамильном доме, носит фамилию Брага и почему она мне не дает покоя? Ах да, Тихо Браге, астроном и астролог, убитый, по легенде, датским королем за связь со своей матерью, — еще один вскрик истории на тему непреодолимых табу и архаичных запретов. Кстати, на Тихо Браге тоже совершенно неожиданно свалилось наследство, определившее его жизнь, полную гротеска и приключений. Инверсия, но какая густая, по отношению к Костасу. И вряд ли случайная, если учесть энциклопедический уровень знаний автора романа по истории и мифологии.

Когда Костас Кайрис, в чьей фамилии упорно слышится название древнего города, читает в Тарту «Введение в египтологию», забыв о тетке и доме, тебя вдруг охватывает озарение, и ты кидаешься перечитывать описание казней египетских, и понимаешь в который раз: это текст, в котором так или иначе все сходится.

Честно говоря, боюсь взяться за гравюры Ж.-Б. Дебрэ, на витом шнуре от одной из которых повесился Фабиу. Из мира рабов, говорящих на португальском, трудно будет вынырнуть обратно.

Ирен Сушек