|
ГИПОТЕЗА
Об авторе | Виктор Есипов родился в Москве (1939). Окончил Калининградский технический институт (1961), до 2004 года работал в Москве на различных инженерных должностях. Свой литературный путь начал в 1974 году с публикации стихов в журнале «Юность», затем печатался как поэт в других московских изданиях. Автор трех книг стихотворений. С 1989 года начал выступать как литературовед. Автор книг: «Царственное слово» (1998), «Пушкин в зеркале мифов» (2006), «Божественный глагол» (2010), «От Баркова до Мандельштама» (2016), «Четыре жизни Василия Аксенова» (2016), а также книги воспоминаний «Об утраченном времени» (2012). Составитель и комментатор книг Василия Аксенова, в том числе: «Василий Аксенов — одинокий бегун на длинные дистанции» (2012), «Одно сплошное Карузо» (2014), «Ловите голубиную почту. Письма» (2015). С 1995 года член СП Москвы. С 2006 года — старший научный сотрудник ИМЛИ РАН. Живет в Москве.
Виктор Есипов
«Точно с первой горсточкой тепла…»
Видение Марины Цветаевой в стихотворении Семена Липкина
30 мая 1960 года после ожесточенной травли властью и советской писательской общественностью, поддерживавшей эту власть, умер Борис Пастернак. Причиной травли послужил роман Пастернака «Доктор Живаго», где критически оценивался государственный переворот, совершенный большевиками 25 октября (по старому стилю) 1917 года, а также новый общественный строй, созданный в результате этого переворота.
Поводом к травле послужило присуждение Пастернаку в 1958 году Нобелевской премии по литературе, что власть восприняла как враждебную акцию Запада. Пастернак стал изгоем в своей стране. Поэтому его смерть, безусловно, ускоренная гонениями на него, стала значимым событием для той части писательской общественности, которая находилась в оппозиции к власти и к писательскому начальству.
На похороны Пастернака в подмосковное Переделкино 2 июня 1960 года съехались и молодежь, окрещенная вскоре шестидесятниками, и писатели старшего поколения, отстаивающие принципы независимости литературы от каких-либо идеологических догм и властных указаний, были здесь и знаменитые актеры, и выдающиеся музыканты, и просто почитатели творчества Пастернака.
Был среди приехавших проститься с одним из лучших поэтов своего времени и переводчик восточной литературы Семен Липкин, чья поэтическая звезда взойдет на отечественном небосклоне немного позже1 .
Под впечатлением от этих похорон Семен Липкин написал стихотворение «У гроба»:
В окруженье траурных венков
Он лежал, уже не постигая,
Ни цветов, ни медленных шагов…
И не плакала жена седая.
Только к тесу крышки гробовой
Ангелы уныло прикорнули,
Да оркестр трудился духовой,
И друзья томились в карауле.
Точно с первой горсточкой тепла
Робкого еще рукопожатья,
К мертвецу с букетом подошла
Женщина в потертом сером платье.
Скрылась, поглощенная толпой,
Что молчание хранила свято…
А была когда-то молодой
И любила мертвеца когда-то.
А какие он писал слова
Существу, поблекшему уныло,
Пусть узнает лишь его могила
Да припомнит изредка вдова…
Если верить мудрецам индийским,
Стану после смерти муравьем,
Глиняным кувшином, лунным диском,
Чьей-то мыслью, чьим-то забытьем,
Но к чему мне новое понятье,
Если не увижу никогда
Вот такую, в старом, сером платье,
Что пришла к покойнику сюда.
В этом стихотворении есть неясное место, а именно: кого имел в виду автор, упоминая «женщину в потертом сером платье»?
Первое, что может прийти в голову: это Ольга Ивинская2 . Женщина необычайной красоты, любовью к которой отмечены последние четырнадцать лет жизни Пастернака, к которой обращены стихи потрясающей лирической силы, которую принято считать прототипом главной героини романа «Доктор Живаго».
Но предположение об Ольге Ивинской легко отводится по нескольким соображениям.
Во-первых, она была на похоронах не «в потертом сером платье», а в специально приобретенном по этому случаю траурном, то есть черном.
В своих воспоминаниях она упоминает это платье: «Не успела я еще снять траурного платья, как позвонил все тот же директор управления авторских прав Хесин и потребовал немедленного свидания»3 .
О том, как это платье было приобретено, Ивинская рассказывала в свое время Борису Мансурову, автору книги о Борисе Пастернаке и Ольге Ивинской: «Ариадна (Эфрон. — В.Е.), отставив свою боль, стала готовить меня к похоронам. Ездила со мною в поисках траурного платья и уговорила сшить его для меня какого-то знаменитого портного, рассказав, кто я для Пастернака. Но поехать в Переделкино на похороны Бори не захотела уехала в Тарусу 1 июня, убедившись, что я одета по чину, нахожусь под присмотром и снабжена лекарствами»4 .
Траурное платье Ивинской запомнил и Семен Липкин, о чем упомянул в своих воспоминаниях:
«Пастернак умер. Когда я вернулся с похорон, домашние мне сообщили, что звонил Слуцкий Слуцкий нервно стал меня расспрашивать о похоронах. Я рассказывал: у входа на ступеньках стояла Ивинская в траурном платье, из известных писателей я запомнил Паустовского, с которым стоял в почетном карауле, Каверина, Вознесенского…»5 .
Во-вторых, в момент смерти Пастернака Ивинская не производила на окружающих впечатление «существа, поблекшего уныло»,6 несмотря на то, что ей пришлось испить чашу тюремной и лагерной жизни с 1949 по 1953 год.
В-третьих, к ней вряд ли может относиться строка: «И любила мертвеца когда-то», — потому что Ивинская не переставала любить Пастернака ни до его смерти, ни после нее.
Ясно, что в стихах Липкина имеется в виду другая женщина. Кто она?
Обратим внимание на первые два стиха третьей строфы («Точно с первой горсточкой тепла / Робкого еще рукопожатья…»). Как понимать «первую горсточку тепла» и «рукопожатье» (робкое еще) неизвестной нам женщины, с которым она подошла к мертвому? И вообще, что может означать рукопожатие с только что умершим на его похоронах? Только одно это может означать: встречу! «Женщина в потертом сером платье» пришла из мира умерших встретить вновь прибывающего в загробный мир. А РОБКОЕ это рукопожатие и «горсточка тепла» ПЕРВАЯ, оттого, что умерший еще не похоронен, еще находится среди живых.
Эта женщина и все, что она совершает на похоронах Пастернака, — поэтическое видение Семена Липкина. Она давно уже находится в мире ином. И ждала умершего «там», и вот почти дождалась…
Женщина эта любила Пастернака, когда была еще молодой. Он когда-то писал этой женщине какие-то восторженные слова («А какие он писал слова /Существу, поблекшему уныло…»).
Все эти обстоятельства с полным основанием могут быть отнесены к другому выдающемуся русскому поэту (поэтессе), имевшему в течение тринадцати лет (с 1922 по 1935) непрерывающуюся переписку с Борисом Пастернаком, полную взаимной любви и взаимных признаний.
Мы, конечно, имеем в виду Марину Цветаеву.
Приведем несколько фрагментов из их переписки.
Марина Цветаева:
«Вы первый поэт, которого я — за жизнь — вижу. Вы первый поэт, в чей завтрашний день я верю, как в свой. Вы единственный, современником которого я могу себя назвать — и радостно! — во всеуслышание! — называю»7 .
«Борис, я говорила с тобой непрерывно, в тебя говорила — радовалась — дышала. Минутами, когда ты слишком задумывался, я брала обеими руками твою голову и поворачивала: вот Борис, я не живу назад, я никому не навязываю ни своих шести, ни своих шестнадцати лет, — почему меня тянет в твое детство, почему меня тянет — тянуть тебя в свое?..»8
Борис Пастернак:
«А теперь о тебе. Сильнейшая любовь, на какую я способен, только часть моего чувства к тебе. Я уверен, что никого никогда еще так, но и это только часть Ты страшно моя и не создана мною, вот имя моего чувства Я люблю и не смогу не любить тебя долго, постоянно, всем небом, всем нашим вооруженьем, я не говорю, что целую тебя только оттого, что они падут сами, лягут помимо моей воли, и оттого, что этих поцелуев я никогда не видал. Я боготворю тебя»9 .
Как известно, Марине и Борису никак не удавалось встретиться. Первая встреча произошла лишь в 1935 году в Париже на антифашистском Международном конгрессе писателей в защиту культуры. К этому времени угасли и переписка, и взаимные чувства.
Что касается серого платья, и «существа, поблекшего уныло» — такой, значит, запомнилась Марина Цветаева после возвращения в Советский Союз Семену Липкину, который провел с нею целый день «от девяти часов утра до поздней ночи в ноябре или в начале декабря 1940 года»10 .
В воспоминаниях Липкина «Вечер и день с Цветаевой» находим скупое описание внешнего вида Марины Ивановны:
«Первое впечатление: женщина немолодая, начинающая седеть, лицо неровное, серое Темное, почти монашеское, широкое платье — странного для советского человекапокроя»11 .
Серое платье не упоминается, но общее впечатление, воспроизводимое Липкиным, соответствует облику женщины «в потертом сером платье».
Виктория Швейцер12 в своей известной книге13 приводит, со слов Липкина, интересные для нас его наблюдения, сделанные им при общении с Цветаевой, в том числе касающиеся ее внешнего вида:
«…из рассказа Цветаевой Липкину показалось, что Пастернак принял ее не как “равносущую”, а как бедную, попавшую в беду сестру» (125);
«С.И. Липкина удивил ее прекрасный русский язык» (125);
«С.И. Липкин запомнил Цветаеву как умную собеседницу, живую, смеющуюся, “не плаксу”. Она была худенькая, на четверть, примерно, седая (“темно-серая”), говорила быстро и часто вертела головой; “одета бедно, но не по-нашему”» (126);
«…Удивлялся и Липкин, рассказывая мне, что иногда Цветаева звонила ему с вопросами по поводу переводов, над которыми работала: вопросы были слишком простые. И вдруг при мне подумал вслух: а может быть, ей просто хотелось услышать человеческий голос?» (129).
Такой же примерно увидела Цветаеву ее давняя знакомая:
«Поэтесса О.А. Мочалова14 , которую летом семнадцатого года познакомил с Цветаевой Бальмонт, такой увидела ее теперь: “Марина Цветаева была худощава, измучена, с лицом бесцветно-серым. Седоватый завиток над лбом Одета была очень бедно: все — что-нибудь, какое-нибудь”».
Как видим, впечатления Липкина и Мочаловой по поводу внешнего вида Цветаевой почти не отличаются одно от другого: «…худенькая, на четверть, примерно, седая (“темно-серая”), “одета бедно, но не по-нашему”».
Такой и предстает Цветаева в явлении перед гробом Пастернака в рассматриваемом стихотворении Липкина…
«Женщина в потертом сером платье… Существо, поблекшее уныло», — характеристика, конечно, не самая лестная, но это всего лишь зрительный образ. Он сполна искупается другим признанием автора:
Но к чему мне новое понятье,
Если не увижу никогда
Вот такую, в старом, сером платье…
Автор даже и не мечтает о том, что к нему в сходных обстоятельствах может прийти женщина, подобная этой. Такое не может повториться!
В 1960 году переписку Марины Цветаевой с Борисом Пастернаком еще нельзя было прочесть даже в самиздате (она появилась там лишь в начале восьмидесятых) и не было никаких надежд на издание ее в Советском Союзе. Но одиннадцать писем Пастернака Цветаева привезла с собой при возвращении на родину в 1939 году и передала их Александре Петровне Рябининой, заведующей редакцией национальных литератур в Гослитиздате.
Впоследствии письма попали в архив Пастернака:
«Уезжая в начале войны из Москвы навстречу своей трагической гибели, она выделила из своего архива пакет с письмами Рильке, его фотографиями и книгами с его дарственными надписями. В тот же пакет были вложены одиннадцать писем Бориса Пастернака.
Перед самым отъездом из Москвы в августе 1941 года Цветаева пришла в Гослитиздат, где в редакции литературы народов СССР она получала переводную работу (подчас единственный для нее источник заработков), и передала этот пакет заведующей редакцией А.П. Рябининой15 А.П. Рябинина была в глазах Цветаевой тем человеком, который способен свято выполнить ее волю. И Цветаева не обманулась в своих ожиданиях. Рябинина бережно хранила вверенные ей бумаги и после долгих лет передала их наследникам Пастернака и сказала, что делает это для того, чтобы эти замечательные письма увидели свет16 .
Нет сомнения, что Семен Липкин знал об этих письмах Пастернака и, скорее всего, читал их.
Поэтому упоминание о них и есть в его стихотворении:
А какие он писал слова
Существу, поблекшему уныло,
Пусть узнает лишь его могила
Да припомнит изредка вдова…
От кого же он мог узнать об этом? Конечно, от А.П. Рябининой. Ведь как переводчик национальных литератур он сотрудничал с ней. Так, его перевод эпоса калмыков «Джангар» был издан в Гослитиздате в 1940 году в то же время, когда от Рябининой получала переводы и Марина Цветаева. Более того, Рябинина предложила Цветаевой редактировать французский перевод одного эпизода калмыцкого эпоса «Джангар», сделанный с перевода Липкина17 .
Сотрудничество Липкина с Рябининой продолжалось и после войны, в сороковые–пятидесятые годы. В это же время, в самом конце сороковых, с ней общался Борис Пастернак, решивший приобщить к переводам с языков национальных республик Ольгу Ивинскую:
«Когда, по его (Пастернака. — В.Е.) мнению, я усвоила его уроки в достаточной мере, он повел меня в “Гослитиздат”, где представил Александре Петровне Рябининой. Дали мне переводить Гафура Гуляма»18 .
Для Липкина другой возможности (не через Рябинину) узнать о письмах Пастернака и прочесть их просто не могло быть.
Возвращаясь к тексту стихотворения, обратим еще внимание на фигуры ангелов во второй строфе, «что устало прикорнули», — они предваряют возникновение в стихах загробной темы — появление «женщины в потертом сером платье»…
Такой представляется нам драматургия стихотворения Семена Липкина «У гроба».
1 Первая небольшая книжка стихотворений Семена Липкина «Очевидец» будет издана в Элисте (Калмыкия) в 1967 году.
2 Ивинская Ольга Всеволодовна (1912–1995) — редактор, переводчица, подруга и муза Бориса Пастернака в 1946—1960 годах.
3 Ивинская О. Годы с Борисом Пастернаком. М.: Либрис, 1992. С. 383.
4 Мансуров Б.М. Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская. М.: Инфомедиа Паблишерз, 2009. С. 282.
5 Липкин С.И. Квадрига. Проза. Мемуары. М.: Книжный сад /Аграф, 1997, 509.
6 См. фотографии: yandex.ru/images›ивинская ольга всеволодовна фото
7 М. Цветаева — Б. Пастернаку. 10 февраля 1923 г.
8 М. Цветаева — Б. Пастернаку от 23 мая 1926 г.
9 Б. Пастернак — М. Цветаевой. 25 марта 1926 г
10 Липкин Семен. Жизнь и судьба Василия Гроссмана — rulit.me›Книги›zhizn-i-sudba-vasiliya… С. 21.
11 Липкин С.И. Квадрига. С. 404–405.
12 Швейцер Виктория — литературовед, выпускница филологического факультета МГУ, живет в США.
13 Швейцер Виктория. Быт и бытие Марины Цветаевой. М.: Молодая гвардия, 2003, с. 126. Ссылки на эту книгу даются в тексте: страница указывается в круглых скобках.
14 Мочалова Ольга Алексеевна (1898–1981) — поэтесса, переводчица Серебряного века, стихи которой в свое время обращали на себя благосклонное внимание Вяч. Иванова, Георгия Чулкова и др.
15 Из книги: Райнер-Мария Рильке. Борис Пастернак. Марина Цветаева. Письма 1926 года. М.: Книга, 1990. Подготовка текстов, составление, предисловие, переводы, комментарии К.М. Азадовского, Е.Б. Пастернак, Е.В. Пастернак. С. 233, см. также прим. 61: «Александра Петровна Рябинина, в девичестве Назарова (1897–1977), рассказывала, как в 1918 году она ушла из родительского имения в туфельках на каблучках, как женою начальника штаба 5-й армии С.Д. Павлова и комиссаром санитарной части 2-й Иркутской дивизии прошла всю Гражданскую войну от Казани до Хабаровска. После нескольких лет дипломатической службы в Берлине она в начале 30-х годов перешла на литературно-редакторскую работу, где познакомилась с Пастернаком и неоднократно поддерживала его заказами на переводы. По его просьбе Рябинина взяла под свое покровительство и Цветаеву, подчас выплачивая ей гонорары раньше срока».
16 Райнер-Мария Рильке. Борис Пастернак. Марина Цветаева. Письма 1926 года. С. 35–36.
17 Липкин С.И. Квадрига. С. 405–406.
18 Ивинская О. Годы с Борисом Пастернаком. С. 40.
| 
