НАБЛЮДАТЕЛЬ

рецензии

Сложность простого движения

Лев Оборин. Смерч позади леса. — СПб.: MRP OOO «Скифия-принт», 2017.

Третий поэтический сборник Льва Оборина — более резкий, тщательный, зрелый, чем предыдущие — «Мауна Кеа» и «Зеленый гребень». И, как ни парадоксально, более доверчивый к читателю. Доверчивость видна в том, как автор раскрывает читателю свои «сокровища» — моменты щемящих воспоминаний, собираемые долгое время предметы, материальные и нематериальные — звуки, настроения, сны.

«Смерч» — процесс чтения этой небольшой книги. Она затягивает многочисленными кружащимися цепочками вещей, где одна цепляется за другую.

В сборнике три части. Наиболее мощные, значительные стихотворения — в третьей.

Сборник растет к финалу: становится более сложным и более резким, все сильнее забирает в себя — и оставляет по прочтении почти веселенькое опустошение. Переживание стихотворений читателем можно описать так: была картина, довольно четко продуманная и исполненная. После смерча остались части: разрозненные слова, вещи, воспоминания. Это и научные термины, и названия живых существ, и просто предметы. Которым в жизни после смерти уже не найти применения.

В поэзии Льва Оборина мне всегда нравилось и привлекало вдохновенно-технично (иногда — не совсем точно — говорят: профессионально) отображенное состояние переживания небытия до его наступления. Масса тонких, порой гасящих друг друга, переживаний сталкиваются, сливаются, и, наконец, человек постигает не-существование, находясь еще в ежедневной своей среде. Это можно описать как две вращающиеся в разные стороны сферы разной плотности, между которыми возникают импульсы, формирующие некое поле. Тексты в книге последовательно это иллюстрируют. Внутри свободного стиха возникает довольно строгая мелодия, а рифмованные стихи, при соблюдении правил игры, обладают раскованной интонацией стихотворений в прозе. В этом мире книги, музыка (которая занимает в поэзии автора особенное и очень значительное место) — тонкие и ненадежные проводники из бытия в небытие. Между ними возникает напряжение, но это равные доли. Кроме них, других проводников нет.

Образы войны и птицы здесь связаны очень плотно, что напоминает о стихах советских поэтов военной поры. «Птица, не знающая границ», «птичья прародина» («свериге»), «барышни щадят соловья» («будто я гастролер»), «пушки, с километра поджаривающие соловья» («краснокоммунисты»), «в смертный час о птицах говорить» («дно обнажается»), «кормление воробья» («мир рассудит»). Птицы у Оборина в родстве с самолетами.

Три части книги — классическая структура: тезис, антитезис и синтез. Автор наверняка ничего подобного создавать не хотел, но таково свойство поэзии, и поэта Льва Оборина в частности — стремясь к одному, проверил старую схему, и вышло другое, оригинальное.

Первая часть напоминает выставку милых с детства вещей. Однако каждая вещь преображена небытием, у нее теперь есть «магнитная подушка». «Король-солнце», «Приснившееся стихотворение для Васи Бородина», «Полине Барсковой», «древние боги» — все это моменты фиксации нематериального. Возникает чувство, что в следующее мгновение совершится прыжок, и он оттолкнет все эти милые, чуть покрытые пылью на солнце, вещи. Стихотворение «Вдаль уходит лесная дорога» невесть почему напоминает о «Лесном царе» Гете, а «Приснившееся стихотворение для Васи Бородина» вызывает в памяти образ «Песен невинности и опыта» Блейка, всех сразу.

        * * *

        сверхкороткими вспышками
                утренней мысли
                провал на провале
                не такова ли
                смерть? —
                ...
                вечно новое удовольствие от законченной мысли

Вторая часть книги (условный антитезис) — скорее, собрание историй. «История» здесь — не случай из прессы, а что-то скрытое, из жизни разведчиков. Каждое стихотворение — новый тип, новая судьба, новое местонахождение, новые обстоятельства. Прокатчик стали, женщина, работник аэродрома — все они проходят перед читателем, как люди на мирном шествии. Но от этого «мирного шествия» отчего-то не по себе.

        * * *

        Красота планеты на заснеженных аэродромах,
                поливаемых дождем стадионах,
                невозделанных минных полях.

Стихотворения здесь — более энергичные, резкие, трудоемкие.

Наконец, третья часть раскрывается хищным соцветием, поглощающим все предыдущее, как и положено синтезу. Напряжение внутри стихотворений возрастает до максимума, аккуратный постмодернизм на договорной основе лопается, прорастает живым сюрреализмом, что в поле книги создает сильнейший эффект. Именно третья часть — сердцевина книги, однако без первых двух она была бы невозможна. «Позади леса» — значит, близко. Лес может повалиться на того, кто перед лесом. Останется только «одна прозрачная железка, / выделкой подобная богам».

       * * *

        ...во всех пузырьках вселенной,
                где пение,
                теснит немоту и теснит терпение
                рождает сложность простого движения
                движения по прямой

Одно из лучших стихотвоений в книге расположенно именно в третьей части: «Едешь ли летом на дачу к друзьям».

Напоследок можно поговорить о разнице «безумного гения» и «профессионального автора». Но к поэзии Льва Оборина ни то, ни другое определение отношения не имеет. В «Смерче позади леса» есть то, что можно (с опаской, осторожно, примерно) назвать «цифровым визионерством». А я люблю, когда машина оживает, а квест приобретает статус судьбы.

Наталия Черных