НАБЛЮДАТЕЛЬ

незнакомый журнал

Заново обрести дом

Новые журналы обычно вдохновляют дискуссии и обсуждения, реже — воодушевляют на написание новых статей, стихов или прозы. «Носорог» — журнал, который вдохновляет на написание книг. Вне зависимости от того, действительно ли достигается такая цель, поставить рядом с подборкой номеров журнала самые разные книги, от тонких и изящных до фундаментальных и многомысленных, само устройство журнала говорит, что такая цель поставлена с высокой степенью продуманности.

К настоящему моменту вышло шесть номеров журнала «Носорог». Его средний формат, тонированная бумага, обложка с клапанами, мягкая графика и ненавязчивые фотоработы, и при этом почти вызывающая игра шрифтами — все говорит о том, что «Носорогу» уютнее расположиться среди книг, где рядом будут стоять труды по современной философии, переводы французских символистов и архитектурные альбомы.

Название — поклон Ионеско, но если в пьесе великого абсурдиста анализируется социальный недуг в отсутствие врачей, то журнал, наоборот, призван лечить социальные недуги. Главный способ лечения — порвать с массами, будь то «широкие народные массы» или же масса снобов, массовый читатель или масса элитарных писателей. Все это — отыгранные партии для редакции журнала. Нужно вместо масс искать собеседников, которые расскажут друг другу о том, что их волнует, поймут друг друга с полуслова.

Такое противостояние идее «масс» начинается с указаний тиража, который оказывается то знаком бесконечности, то годами жизни, то еще чем-то. Вероятно, тираж журнала не превышает тысячи экземпляров; для авторов и редакторов журнала важно, что это не что-то «необходимое», что должны немедленно купить «все», как бы ни понимались эти «все» — как сотня человек или как миллион.

Но противостояние выдержано и дальше: большое внимание к переводам необычных текстов, эксперименты с билингвой, отсутствие критического блока, исчезновение границ между прозой и эссеистикой говорит о том, что перед нами — не журнал, мобилизующий своих читателей. Наоборот, он, скорее, просит читателей взять передышку на несколько дней, чтобы разобраться, как устроены сложные произведения.

Объем переводов — не менее трети материалов номера: это и проза, и поэзия, и эссеистика, и даже высказывания, близкие критике. Сам по себе большой удельный вес переводов не в новинку для более чем двухвековой истории российских толстых журналов. Значимо здесь не количество переводов, а их разнообразие и одновременно превращение их в инструмент рефлексии. Критики как таковой в журнале нет, но рефлексия о литературе происходит иным образом: этому служит отбор текстов и перевод тех философских работ, которые объясняют границы художественного высказывания и позволяют посмотреть на него сверху, не просто критическим, а надкритическим взглядом. Этот же взгляд воспитывают и русские авторы: например, Аркадий Ипполитов, рассуждая о стилистике маньеризма, замечает, что этот стиль учит видеть само зрение, наблюдать за самими условиями наблюдения, разыгрывать драму взгляда как драму невольного гедонизма зрения, то растворяясь в природном довольстве, то желая опомниться — и такое искусствоведческое описание вполне могло бы быть критикой какого-нибудь современного сложно устроенного романа.

Экзотика — первое слово, которое скажет при знакомстве с книжками журнала непривычный читатель. Конечно, в каком еще журнале могут быть в одном номере «Кабинет Минервы» Бероальда де Вервиля, маньеристского романиста, стихи и дневник оксфордского религиозного романтика Джерарда Мэнли Хопкинса, билингва стихов Аньоло Бронзино и целая тетрадь репродукций его произведений вместе с постером в конце, да еще перемежается все это богатство стихами Игоря Бобырева и Андрея Сен-Сенькова?

Можно, конечно, сказать, что задача этого номера — осмыслить маньеризм как таковой, объяснив его принципы. Но номер — не учебник истории литературы или истории искусства: журнал не может ничему научить, но он может показать, как это срабатывает здесь и сейчас. Что мы сейчас чувствуем, видя глубокий синий цвет, постигая молитвенное напряжение или увлекаясь характерами забытого романа? При чтении журнала такой эксперимент над собой интересен больше всего — удовольствие от его чтения в чем-то сродни прохождению компьютерного квеста. Только при прохождении квеста герой все больше вооружается, покупая оружие и способности за заработанные баллы, — здесь же оружие риторики разложено перед читателем как на ярмарке, в виде экзотических переводов и оригинальных произведений, и он по вкусу может надевать на себя это вооружение или просто радоваться знакомству с прежде незнакомыми произведениями.

У журнала уже есть любимые авторы, не раз появлявшиеся на его страницах: художник и прозаик Павел Пепперштейн, автор короткой прозы Станислав Снытко. Выступают в журнале Данила Давыдов и Дмитрий Данилов, Лена Элтанг и Линор Горалик, и многие другие. Всех этих авторов объединяет одно: умение смотреть на привычные вещи под совсем непривычным углом. Но это — вовсе не «остранение» формалистов, не преодоление автоматизма восприятия. Скорее, наоборот, это возможность почувствовать себя дома, заново обрести дом, сложив его из воспоминаний и впечатлений.

Некоторые публикации «Носорога» нуждаются в пояснениях. Так, в первых двух номерах был опубликован перевод трактата Квентина Мейясу «Число и сирена», посвященного комбинаторной поэтике Малларме и ее значению для современного науковедения. Тема может показаться специальной, несмотря даже на то, что науковедение — обязательный предмет во всех российских вузах. На самом же деле труд Мейясу — истолкование понятия «шанс», важного для всей культуры модернизма, культуры неустойчивой, и при этом находящей свои основания в изменчивом языке, изменчивой моде и непредсказуемой мысли. Шанс — это и удача, и неудача одновременно, и благодаря этому понятию культура модерна смогла найти новые основания человеческого существования, свободные от «воли к власти» и колониального принуждения. Поэтому внимательное чтение этого трактата поможет понять и правила действия в кризисных ситуациях, в том числе в литературных кризисных ситуациях.

В № 4 опубликована проза Ханса Хенни Янна, автора, который вошел в канон обязательного умного чтения благодаря переводам Татьяны Баскаковой. Это — проза фантастическая, но особого типа: не фантазии о внешнем мире, но фантастическое видение своих страстей или побуждений. Янн — Фрейд наоборот: он не гадает по сновидениям о работе психики, но учит управлять психикой, объясняя, сколь сновидческими оказываются наши вроде бы обычные решения. И разве это не побуждает перечитать серьезные книги по психологии и записать небольшую книжку собственных наблюдений о спонтанных психических реакциях?

Передовицей № 5 стала работа Джона Берджера «Зачем смотреть на животных». Сначала мы думаем, что речь пойдет о живописи, зоопарках или экологических проблемах. Однако эссе — не только об этом, но и еще о множестве вещей, не менее важных. Мы узнаем, и почему меняется наше настроение, когда мы смотрим на животных; и почему мы лучше понимаем устройство общества, даже если смотрим на картинки с животными; и почему мы начинаем качественно мыслить об отвлеченных вещах, когда заглянем в глаза любимой собаке или коту. Согласитесь, что уже каждая из этих трех тем (а это — только небольшая часть сказанного в эссе) может стать поводом для написания книги, и уже не так важно, будет ли это философский трактат о настроениях животных, сборник статей о повадках животных в литературе или стихи о том, как действует инстинкт в больших сообществах. Все эти книги будут нетривиальны и неожиданны.

Другая публикация, которая может удивить, — это перевод в № 6 любовной новеллы Энеа Сильвио Пикколомини, он же римский папа Пий II, выполненный Романом Шмараковым — писателем, который мог бы появиться на страницах «Носорога» и в других своих ипостасях (еще не вечер!). Зачем, удивится читатель, сейчас читать сравнительно раннее произведение будущего могущественного политика? Дело в том, что папа Пий — лучший выразитель новой политики власти эпохи Ренессанса: правитель не как орудие Божие, но как примиритель, посредник, дипломат. Поэтому, читая произведение, написанное канцеляристом, еще только мечтавшим о папском престоле, мы видим эпоху, когда люди позволяли себе слишком многое, позволяли себе разные вольности — лишь затем, чтобы потом как закадычные друзья решить сложные политические задачи.

Можно читать журнал просто, чтобы встретить новые стихи Дины Гатиной или Екатерины Соколовой — вдруг открывающих бездны интересного в повседневном существовании. А можно читать его как программу новой повседневности вообще, в которой вдруг стало меньше рутины, но больше решительности и искренности, и если стихи или проза «сложны», то лишь потому, что ежедневная решительность требует столь же ежедневного объяснения своих чувств и поступков, а это всегда задача, а не готовое решение. Если с чем-то сравнивать «Носорог», то с книгами по занимательной математике, предназначенными для любопытных школьников. Многие, читая эти книги, стали потом настоящими математиками — сколько читателей «Носорога» станут профессиональными писателями?

Александр Марков