|
Об авторе | Михаил Юрьевич Кукин родился 7 октября 1962 в Москве, окончил филфак МГПИ, кандидат филологических наук. В 1990–2000-е годы менял профессии, в настоящее время — читает лекции по истории культуры, преподает в вузах Москвы. Предыдущая публикация в «Знамени» — «Не можешь, а живи» (№ 1, 2017).
Михаил Кукин
Свободный день
* * *
Яркая рыжая медь и сизые перья вокруг.
Короткое зимнее счастье,
с неба упавшее вдруг.
То морозные дни, то мягкие, с талой водой,
а следом опять снегопад спешит седой, молодой.
Мир не перевернулся. Города стоят на местах.
Снег идёт, нарастая
на машинах, на чёрных кустах,
и снова тает наутро. Любовь поёт в проводах,
и ты мне пишешь, рисуешь на этих белых листах.
* * *
Вот что фиксирует мозг: сгущается тень,
потому что кончается день.
Я иду по дорожке асфальтовой через двор
с лицом решительного мужчины,
который спешит по делам —
но дел у него никаких,
только поводы и причины.
Он думает о свободе,
о неправильно прожитой жизни,
о том, что со взрослой дочерью нелады.
О чём-то ещё, совсем непонятном —
о смерти, живущей в природе.
Намечается мощная пьянка.
Быстро шагают ботинки, на снегу остаются следы.
* * *
Выходишь ночью пьяный из такси —
и бах — тебе в башку:
рассвет, безлюдный город, небо, ветер.
Спасибо, вот об этом и просил.
Жизнь продолжается, и мы живём на свете.
Тоскуем, топчемся, без смысла, без любви,
под широко распахнутыми облаками.
Как будто мы — не мы, и это всё — не с нами.
Но подниму глаза, Господь, а там — глаза Твои.
* * *
Post tenebras spero lucem —
после мрака надеюсь на свет.
В плащ из дождя одет,
фонарь-меланхолик сутулится, грезит о лучшем.
Немало юноше лет.
Изученная картина:
проезжает машина,
женщина быстро идёт под зонтом.
Стой и смотри.
Все, кто движутся — движутся мимо.
Никто никому не знаком.
* * *
По своим траекториям разлетаются звёзды.
Миллионы губ произносят: люблю.
Ну а наша формула выглядит просто:
1 – 1 = 0
* * *
Что делать зимой нам?
Алкей
Болен всеми болезнями века сего,
мыслями о зарплате,
трусостью,
поиском маленьких наслаждений,
выходишь из дома — погода сегодня вполне ничего,
тепло! — бывших зелёных мимо идёшь насаждений,
теперь облетевших и декабрём превращённых в бурые щётки —
щетиною вверх,
а выше, видишь, деревьев скрючены пальцы, закручены руки.
Что остаётся зимой?
Как у Алкея, закутаться в шерсть, зарыться в мех?
Пить вино
перед лицом наступающей вечной (а может, не вечной?) разлуки.
Дождь в Риме
Из-под гремящего свода
струенье прозрачных твоих покрывал, Амфитрита,
здесь превращается в быстрые воды —
смертный, скорее! Последняя дверца ещё не закрыта
в храм мирозданья, под куполом мощным,
в потоках сбегающих вниз каннелюр,
из-под цветущих карнизов —
мрамор и бронза, пурпур, немного фольги золотой — посмотри,
как лучом предвечерним пронизан
воздух, в клубах испарений,
пропитанный запахом свежей смолы,
пиний и глины,
мокрого после дождя травертина,
автомобильного выхлопа... Смертный, очнись и постой.
30 секунд продолжается эта картина.
* * *
Раннее солнце пятном на стене,
где-то в песочных часах — песок.
Человек во сне подобен волне,
от земного далёк.
Каким он уснул, пожилым, молодым,
измученным, пьяным в дым,
волна не помнит — она скользит
туда, к берегам иным.
* * *
Мыслишки скок-поскок.
Ручонки стук-постук.
Чего тебе ещё?
Вот стол. Вот ноутбук.
Широкое окно,
промытое недавно.
Зелёное руно,
лучи слева направо.
И дышится легко,
и мысли края нет,
по небу высоко —
от самолёта след,
свобода и покой,
и счастье в полный рост,
рецепт, скорее, прост,
но прост, как Роберт Фрост,
как мимолётный день,
свободный день один —
неуловим, как тень,
как тень, неуловим.
* * *
М.К.
У времени в кулаке всё, как есть, уместилось.
Побелело, не раскрошилось.
Тихий приморский город
тех самых Паоло и Франчески,
горбоносый и тонкогубый герцог,
потомок убийцы, на фреске,
и сам убийца, как пишут о нём,
Сиджизмондо, по прозвищу Волк, Малатеста,
кисти Пьеро делла Франческа.
Витает на улицах русская речь
с южнорусским акцентом.
Дежурная арка Августа Октавиана.
Воздух полон пиниями. Ветер хлопает тентом.
Все приехали к морю.
Тихий вокзал,
электричка в Равенну,
нас поджидают Юстиниан с Феодорой,
византийские колокольни,
святые Виталий и Аполлинарий
и остготский король —
помнишь его? — блоковский Теодорих.
* * *
— Что?! Нельзя ли было этот мир получше придумать?
— В смысле?
— Чтобы не убивать?! не мучить?! и т.д.
— Так и было придумано.
—В смысле?!
—«И насадил Господь Бог рай
в Едеме на востоке,
и поместил там человека,
которого создал...»
—Ааа... Так вот Вы о чем!
—А Вы — о чем?
* * *
Утром снег — нетронутая бумага.
Белее, чем молоко.
Скрип!
Иго Твое благо.
И бремя Твое — легко.
* * *
Чириканье и теньканье сквозь сон.
Сквозь шторы луч, почти горизонтальный.
Какой он? Золотой? Пушистый? Он
так убедителен! Хотя сюжет банальный,
но — просыпаюсь я от счастья и, пока
не вспомнил ничего, я вечен.
В этом счастье
лежу, тону, тянусь — и вот моя рука
твоё сжимает спящее запястье.
Поток частиц пылающих пересекает нас.
Ты улыбаешься, не открывая глаз.
* * *
вот что я думаю
вот я получил от Бога письмо
там написано
Миша ничего делать не надо
просто живи
Бог
* * *
Господи Иисусе Христе, помилуй мя!
Вот тебе твой отец, живой —
видишь, ждёт тебя в гости, водочку охладил,
салат нарубил, рыбу пожарил, слушает Эллу Фитцджеральд — приходи
Господи Иисусе Христе, помилуй мя!
Вот тебе зимний вечер, яркий снег,
крещенский мороз, в воздухе чистота,
пар изо рта, бодрость в теле, тёплый свитер, перчатки, ботинки,
не пробиваемый холодом пуховик
Господи Иисусе Христе, помилуй мя!
Вот тебе город твой, магазины, метро,
скорая помощь, такси, церкви, театры, кафе,
никто не стреляет, не бомбит — хочешь, иди в бассейн,
хочешь, к друзьям поезжай или в храм зайди
Господи Иисусе Христе, помилуй мя!
| 
